Империя. Тихоокеанская война - Марков-Бабкин Владимир - Страница 52

В общем, неожиданность, при соответствующем инсайде, всегда приносит деньги, и часто очень большие деньги. Или огромные деньги, как в моём случае.

Реакция моих коллег по Мраморному клубу была вполне прогнозируемой – они забили мне стрелку и захотели перетереть. Так что нам предстоят тёрки на Мраморном острове. Не любят мои партнёры, когда их играют в тёмную. Они могут не только не успеть поставить в мировых скачках, но и, засуетившись, вообще поставить не на ту лошадь и крупно проиграть. А такого поворота событий они не любят особенно. И могут начать нервничать.

Ладно, чай не впервой.

Завариваю себе зелёный китайский чай. Вспомнился вопрос Маши, которая у меня давеча спросила с недоумением: «А ты что, и вправду собираешься сохранять единство Китая?»

Я тогда хмыкнул и лишь покачал головой. А что я мог ответить? Мне и самому непонятно пока. Да, империя Цин – наш союзник. Нужный союзник и важный для нас. Очень перспективный. Союзник, которого мы десятками нитей держим за горло и, вежливо почтительно улыбаясь, можем направить его куда угодно. Но готовы ли мы дать Цин возможность восстановить свой суверенитет над всей Поднебесной? А это уже совсем непростой вопрос. Пока Маньчжурия, Монголия и Восточный Туркестан под нашим патронатом, а региональные военные клики не дают Цин возможность крепко встать на побережье Южно-Китайского и Восточно-Китайского морей, нас в целом всё устраивает. Мы не дадим свалить Цин, но и не дадим Цин одержать решительную победу.

Ничто не ново под луной. Ужасный одноглазый старик Кемаль не даёт султану Мехмеду V одержать, при нашей недостаточно решительной поддержке, решительную победу над сепаратистами Карамании, но и мы не даём Кемалю взять верх, а когда он попытался зарваться, оперевшись на британцев, весной 1918 года, его армия была разгромлена нашими войсками, а сам Кемаль уцелел лишь непостижимым чудом. Такая же примерно картина (опуская за скобки нюансы) и в Великодакии, и в Великом Афганистане, и в Восточном Туркестане, и в Монголии Внешней и Внутренней, и Маньчжурии, она же Сунгария. И много где ещё. Разделяй и властвуй. Старый имперский принцип, но ничто не ново под луной.

Чай. Приятный напиток на ночь. Дарит покой и умиротворение. Но не мне и не в этот раз.

Война с Японией. Вторая война. И в отличие от Первой, эта кампания шла в основном по нашим правилам. Мне пришлось приложить для этого много и множество усилий самого разного плана. В теории, я мог бы закончить эту войну ещё до Нового года, подписав где-то в марте мирный договор на наших условиях. Пусть речь не шла о безоговорочной капитуляции самураев, но мне это было и не надо. Но мои генералы и адмиралы были настроены на скорейший разгром Японии и безоговорочное отмщение за Цусиму и прочие унижения прошлой войны. И я не мог не учитывать настроений среди своих военачальников. Может, ваш покорный слуга тут и в авторитете, но пара-тройка роковых ошибок − и про меня можно будет сказать Sic transit gloria mundi.

Понятно, что пока я так далеко от театра военных действий, ничего эпохального там не случится. У главной победы будет лишь один автор и автор этот – ваш покорный слуга. Иного быть не может. Локальные битвы и операции я готов уступить своим генералам и адмиралам, но не всеобщую победу в войне. Знаем мы это кино. Проходили уже.

Душно в кабинете. Распахиваю окно.

Ночь над Босфором. Потеплело сегодня. Стих ветер. Ночная температура поднялась до двенадцати градусов. Среди редких облаков проплывал полумесяц убывающей луны.

− Ты чего не спишь?

Маша за спиной обеспокоенно завертела головой. Я не оборачиваюсь, мне и отражения в стекле достаточно.

Хмыкаю.

− Радость моя, пошли погуляем?

Жена как-то поперхнулась, закашлялась и лишь бросила:

− Нет, ты точно заболел – гулять в конце ноября в три часа ночи. Ну, пошли, если не шутишь.

…Четверть часа спустя мы гуляли по набережной вдоль дворца. Сказать, что генерал Климович был не очень доволен, это ничего не сказать. Не говоря уж о том, что самого генерала подняли с постели ради чудачества августейшей четы. В принципе, ничего экстраординарного в плане безопасности не предвиделось, поскольку набережная у Дворца Единства была закрытой для прохода и проезда, гуляющих и прочих рыбаков там не было и быть не могло, но не любил генерал подобные мои выходки. Впрочем, уверен, что любой начальник службы безопасности будет недоволен, что его подопечные неожиданно начинают где-то шляться по ночам. Набережную перед нашим выходом ещё раз не проверили, акваторию у дворца повторно не расчистили от всяких посудин и плавающих предметов, и прочая, прочая, прочая.

Но это была головная боль барона Климовича, нам же хватало свежего воздуха, моря и луны в небе.

Практически романтика.

Прохладный ночной бриз был божествен. Пахло морем, какими-то водорослями, в воздухе присутствовала нотка горечи от дымов домашних очагов, проходящих по Босфору судов и боевых кораблей, от многочисленных костров рыбаков, которые готовили свои фелюки к выходу на лов. Меньше двух часов до восхода солнца, меньше часа до утренней зари. Какой же тут сон у занятых людей?

На крейсере «Аврора» звякнули склянки. Половина четвертого утра. Вскоре склянки «Авроры» возвестят о приходе Авроры – богини утренней зари. Наступит новый день. А пока мы с Машей просто гуляем.

Говорить не хотелось. Мы гуляли, дышали воздухом, стояли обнявшись, иногда целовались, в общем вели себя примерно так же, как ведут себя нормальные молодые люди в подобной ситуации.

Маша чувствовала, что мне нужно что-то ей сказать, но не лезла с расспросами. Люблю свою жену в том числе и за это чудесное качество.

Наконец я заговорил.

− Знаешь, я сегодня в очередной раз думал о том, что история не только пошла кувырком, но и меняется совершенно удивительным образом. Вспоминал и твои слова, сказанные тобой тогда, на поляне, на Острове, когда ты меня разоблачила. Про то, что от моей воли идет трещинами мироздание, а люди меняются словно глина под рукой гончара. Конечно, это метафора, не более, однако иной раз я с определенным ужасом и оторопью слежу за тем, как развиваются события. Мир меняется слишком быстро, даже для меня. Нет, разумеется, у меня нет никакой такой волшебной силы, я вовсе не супергерой, да и вообще…

Маша не перебивала и даже не смотрела мне в лицо, явно боясь сбить меня с мысли неосторожным словом или взглядом. Она за годы нашей совместной жизни знала, что в таких случаях меня перебивать не следует, ибо я просто замкнусь в себе и всё. И если я уж дозрел до того, чтобы с ней поделиться, то отнестись к этому следует со всей серьезностью.

Я продолжал, глядя куда-то в морскую гладь.

− Да, история меняется слишком быстро. Я долго пытался понять, почему это всё так происходит. Понятно, что всякие божественные промыслы, игру Провидения, судьбу и всю прочую метафизику я отмёл с ходу и не колеблясь. Тогда что? Ведь это же объективные наблюдения, а значит, им должно быть рациональное объяснение. И мне нужно было это объяснение, ведь иначе я не только не смогу прогнозировать завтрашний день, но и спать не буду ночами. И, вообще, вскоре свалюсь с копыт от нервного напряжения и физического переутомления. Собственно, ты меня в таком состоянии видела уже не раз.

Жена кивнула, вновь промолчав. Кивка было достаточно. Я тоже замолчал.

Небо на востоке начинает сереть. Вот уже видны силуэты холмов на той стороне Босфора.

Время ночи уходит.

− Никакого чуда нет. Я это точно знаю. Просто я знаю прямую дорогу и вижу цель. Я иду вперёд, перешагивая через две ступеньки, в то время, пока другие осваивают ступеньку за ступенькой. Так было. Это дало мне и России преимущество, позволив резко сократить наше отставание. Так было, но, видимо, больше так не будет. Мир, который я знал, остался в прошлом. Россия движется вперед всё быстрее, но и наши основные соперники-конкуренты в целом сообразили уже, что русские не такие уж безнадёжные лапти и варвары, что с ними нужно держать ухо востро и быстро перенимать опыт России. Пример – бурное развитие авиации, и, в частности, морской авиации. Я ускорил события лет на двадцать, а то и тридцать, и то, что должно было появиться лишь в первой половине сороковых, уже совершенно точно возникнет в первой половине двадцатых. А один прорыв в истории тянет за собой кучу других, а потом уже и всё остальное меняется стремительно и необратимо. Обрати только внимание на женскую и мужскую моду начала 1920-х годов. Мы с тобой, и ты с Натали, просто перевернули моду. Она уже в чём-то мода двадцатых, в чём-то уже тридцатых, а иногда уже даже сороковых и намётанный глаз различит нотки пятидесятых и шестидесятых годов, просто нынешняя публика пока не знает, куда смотреть и на что обращать внимание. Но это факт.