Падение Калико (ЛП) - Лэйк Кери - Страница 18

До ночи.

— Эй! Девочка! Шепчущий голос принадлежит девушке на соседней койке. Той веснушчатой, которая напала на меня в первый день здесь. Некоторые называют ее Ли, другие Нила. Некоторые по ее номеру, который я с тех пор забыла. Если не считать нескольких случайных взглядов, она не беспокоила меня с того дня во дворе, но при первом прикосновении к моей руке мои мышцы напрягаются, и я поворачиваюсь на кровати, сжимая руки в кулаки и готовясь нанести удар.

— Ты работаешь на кухне, верно?

В замешательстве уставившись в темноту, которую она несомненно не видит, я киваю.

— Да.

— Ты принесешь нам два куска хлеба. Завтра после ужина.

Кража хлеба с кухни — одно из тягчайших преступлений, которое влечет за собой суровое наказание. Я знаю это, потому что начальник кухни говорил мне об этом по меньшей мере полдюжины раз в течение моего первого рабочего дня. Итак, какого черта я должен рисковать своей задницей ради этой девушки?

— Что я с этого получу?

— Защита. Тебе нужны люди в этом месте. Я знаю здешних мальчиков. И девочек постарше. Девочек, которые знают твою сестру.

Я замираю при этих словах, в моей груди расцветает надежда. Даже если я физически не могу быть рядом с Брайани, возможно, я все еще могу предложить ей бдительный взгляд, даже если это не мой.

— Ее казармы?

— Да. Мой друг работает транспортником. Все время там, внизу. Ты каждый вечер приносишь нам двоим хлеб, я позабочусь о том, чтобы о тебе и твоей сестре позаботились.

Размышляя об этом мгновение, я мысленно взвешиваю последствия кражи и реальную возможность того, что кто-то может причинить вред моей сестре.

— Договорились, — шепчу я в ответ.

— Они будут у тебя под подушкой.

Я оглядываю кухню в поисках каких-либо признаков присутствия охранников или руководителя кухни и засовываю куски хлеба за пояс брюк. Если это заведение не хочет, чтобы кто-то воровал еду, они не должны делать это так просто. Любой достаточно амбициозный человек мог очистить заведение, если бы захотел, и был готов понести любое наказание, которое за этим последует. Я прочищаю сливное отверстие, глядя на мягкие кусочки хлеба и кусочки сырой фасоли. Даже это могло бы наполнить чей-нибудь желудок, если бы они были достаточно голодны, и я не насмехаюсь над этой идеей.

Это вполне могла быть я.

Я высыпаю размокшую еду в мусорное ведро для компоста, запах которого начал распространяться по кухне.

Чья-то рука касается моего плеча, и я вздрагиваю, оборачиваясь, чтобы увидеть своего руководителя кухни, стоящего позади меня. Немного выше и худощавее, она часто улыбается, несмотря на это место. Я не могу представить почему, учитывая, что у нее больше шрамов, чем у любой женщины, которую я здесь видела.

— Поздравляю, ты справилась с первой неделей работы на кухне, — говорит она и скрещивает руки на груди.

— Не забудь прихватить лишний кусочек хлеба, прежде чем идти сегодня вечером.

Что-то скользит вниз по моей ноге, пробираясь вдоль бедра к голени, и я застываю в ужасе, когда до меня доходит, что кусок хлеба, который я схватила, вырвался наружу.

— Да, мэм.

— Я никогда не спрашивала тебя. Откуда ты взялась?

Хлеб падает на пол, но, похоже, не отвлекает ее внимания, и я использую ноги, чтобы задвинуть его за спину.

— Прости?

— Твой улей. Откуда ты взялась?

— На северо-восток. Далеко. На мой улей совершили налет.

— Бешенные?

Я киваю, скрещивая руки перед собой, чтобы убедиться, что второй кусок хлеба все еще заткнут за пояс.

— Орда.

— Орда тоже прошла через мой улей. Ее взгляд отрывается от моего, и она хмурится.

— Ты планируешь забрать это с собой?

По моему позвоночнику пробегает волна ужаса, и, отведя плечи назад, я пытаюсь придумать оправдание, почему я спрятала хлеб.

Она наклоняется вперед и забирает у меня из пальцев сливную задвижку.

— Не уверена, что от этого будет польза. Она хихикает и похлопывает меня по плечу.

— Я отнесу его обратно в раковину для тебя. Спокойной ночи.

— Спокойной… ночи. Когда она уходит, я опускаюсь на пол и поднимаю кусочек хлеба, соскребая с него маленькие кусочки грязи, прежде чем засунуть его обратно за ленту. Дыхание, от которого у меня перехватывает дыхание, несет в себе все напряжение последних пяти минут.

Вернувшись в казарму, я кладу хлеб под подушку Нилы, когда другие девочки не смотрят, и забираюсь в свою кровать.

Несколько минут спустя Нила и ее подруга возвращаются в казарму, не сводя с меня глаз, направляясь к своей койке. Засунув руку под подушку, Нила улыбается и кивает.

Я киваю в ответ.

— Свет выключен! Медуза зовет из дверей казармы и совершает свой обычный обход, выискивая глазами что-нибудь необычное. К тому времени, как она достигает нашего конца комнаты, она останавливается, обводя взглядом наши кровати в течение самых мучительных двадцати секунд в моей жизни.

— Сегодня вечером никаких разговоров, — говорит она, прежде чем отступить обратно в коридор и закрыть за собой дверь.

В темноте комнаты я прерывисто выдыхаю и закрываю глаза.

Сегодняшний день

Медуза ведет меня мимо охранника в комнату, в которой я никогда раньше не была. Большой экран установлен на какой-то тележке во главе круглого стола. Медуза указывает на один из стульев у стола, и я сажусь, мои колени стукаются друг о друга.

Входят мужчины в белых халатах, некоторые из их лиц знакомы мне по моим еженедельным осмотрам. Других я никогда раньше не видела. Почему они здесь? Почему я здесь?

Когда за столом становится тесно, мои нервы приходят в состояние повышенной готовности, и почему-то я чувствую себя меньше.

Медуза садится рядом со мной, и низкий гул разговоров наполняет комнату, случайный взгляд в мою сторону заставляет меня скрипеть зубами.

Доктор Эрикссон входит последним и направляется к креслу рядом с экраном.

— Джентльмены. Его глаза-бусинки останавливаются на мне, и он улыбается.

— И дамы, наши войска на пути к улью, за которым мы уже некоторое время следим. Годами они действовали как союзники, но как я понимаю, они становятся все более воинственными. Похоже, они перешли на сторону банды повстанцев, которые называют себя Черепами. Эти повстанцы ответственны за нападения на офицеров нашего Легиона, возглавляемые, как мы думаем, бывшим Альфой, который сбежал из лагеря несколько лет назад. Мы взяли на себя смелость установить камеру на одного из наших солдат в надежде хорошенько рассмотреть повстанцев. У меня еще не было возможности просмотреть эту видеозапись, поскольку она была передана одним из выживших офицеров, бежавших от нападения. Нашему Альфе, Валдису, удалось уничтожить некоторых повстанцев, а также нескольких членов улья. И как я понимаю, он был первым, кто наткнулся на офицера, который снимал нападение. Отворачиваясь, он включает экран, и мой желудок сжимается при виде солдата, который загнал меня в угол ранее в тот же день.

— Это офицер Дин Гриффин, которого недавно назначили в крыло Б.

Улыбка на лице офицера исчезает, когда он натягивает маску на голову, и камера переключается с него на вид пустыни, отчего у меня в животе становится легче. Шеренги солдат Легиона, все одетые в черное, маршируют по песку к горе вдалеке. Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть, почему ориентир кажется мне таким знакомым.

В горле у меня пересыхает, и я кашляю, привлекая внимание доктора Эрикссона, который указывает на Медузу.

— Принесите ей стакан воды, хорошо?

Вода.

Солдаты поднимаются по тропинке в горах, тяжелое дыхание Дина, когда он взбирается на скалу, выворачивает мне кишки. Впереди него я замечаю Валдиса, который поворачивается ровно на столько времени, чтобы заставить меня задуматься, почему он, по-видимому, так заинтригован камерой. Оказавшись на другой стороне горы, мужчины направляются к кругу палаток, установленных на поляне. Одну я видела раньше.