Ночь над водой - Фоллетт Кен - Страница 17
- Предыдущая
- 17/110
- Следующая
– Мне действительно пришлось одолжить эти запонки, поскольку свои я случайно оставил дома. – Для большей убедительности он продемонстрировал не застегнутые рукава рубашки.
– Так, а что насчет двадцати фунтов? – не унимался старик.
Вопрос достаточно трудный. Так сразу ничего не придумаешь. Можно, черт побери, забыть запонки, потом одолжить их у кого-нибудь, но что значит без разрешения «одолжить» деньги? Гарри был на грани отчаяния, но тут провидение вновь выручило его.
– Думаю, сэр Симон просто ошибся в том, какая сумма находилась в его бумажнике. – При этом Гарри многозначительно понизил голос до шепота, чтобы его могли слышать одни присяжные. – Видите ли, он сказочно богат.
– Богатые люди обычно не забывают, сколько у них денег, – возразил председатель. В зале раздались смешки. Гарри решил, что юмор хороший знак, но председатель оставался по-прежнему серьезным. Так, ясно. Если он банковский служащий, любые шутки насчет денег неуместны.
– Кстати, почему вы не оплатили счет в ресторане? – вмешался отставник.
– Ах да, здесь действительно признаю себя виновным. Но дело в том, что мы поссорились... с той особой, с которой я обедал...
Гарри специально избегал называть Ребекку по имени – в высшем обществе не принято подставлять женщину, и присяжные наверняка это оценят.
– Понимаете, от огорчения я просто забыл о счете.
Председатель пристально посмотрел на него поверх очков. Гарри почувствовал, что где-то сфальшивил. Внизу живота вдруг заныло. До него дошло, что он как-то легковесно выразился о финансовых обязательствах. Это он подзабыл, то не сделал... Конечно, такое поведение нормально для аристократа, но только не для педантичного банковского служащего, поэтому пришлось быстро менять тактику.
– Признаю, что чертовски виноват, ей-богу, и первое, что я сделаю, – это исправлю свою оплошность, клянусь. Разумеется, если высокочтимый суд сочтет возможным отпустить меня под залог.
Он посмотрел в лицо председателю. Не было уверенности, что тот смягчился.
– Итак, вы думаете, что после ваших туманных объяснений к вам не останется претензий, обвинения отпадут сами собой?
Гарри решил, что теперь ему надо быть очень осторожным, один неверный шаг и... Он понуро опустил голову, стараясь выглядеть жалким профаном.
– Нет, думаю, обвинения останутся.
– И правильно делаете, – твердо сказал председатель.
«Вот старый пердун, – подумал Гарри и едва сдержал улыбку: настолько точна была его характеристика. – Ничего, сколько ни кочевряжьтесь, а все равно отпустите». И чем больше будут ругать, тем сильнее вероятность, что он не вернется обратно в камеру.
– Еще что-нибудь хотите добавить?
– Только то, что мне очень неловко и стыдно.
– Гм, – скептически крякнул председатель, зато отставник одобрительно закивал головой.
Трое присяжных, не вставая, склонились друг к другу, шепотом обмениваясь мнениями перед тем, как вынести решение. Гарри почувствовал страшное волнение, даже затаил дыхание. Как глупо! Вся дальнейшая судьба в руках этих кретинов. Чего они медлят, ослы? Боже, вот, кажется, что-то решили, больно быстро. Ладно, будь что будет.
Председатель строго посмотрел на него.
– Я думаю, ночь, которую вы провели в камере, явилась для вас хорошим уроком.
Слава богу, неужели отпускают? Гарри нарочито медленно сглотнул слюну, будто комок застрял в горле.
– Вы совершенно правы, сэр. И, клянусь, я сделаю все, чтобы больше туда никогда не попадать.
– Да уж, постарайтесь, это в ваших же интересах.
Возникла небольшая пауза, затем председатель отвел взгляд, обратился к суду:
– Должен сказать, что мы посовещались и, конечно, не поверили всему тому, что наговорил нам этот молодой человек. Воистину говорят: доверяй, но проверяй. Однако, в данном случае, считаем возможным отпустить подозреваемого под залог, чтобы он смог лучше изучить суть предъявленных ему обвинений.
Гарри с трудом сдержал вздох облегчения, ноги стали ватными.
– Гарри Маркс отпускается домой сроком на семь дней при условии внесения залога в сумме пятьдесят фунтов.
Вот она, долгожданная свобода. Свершилось.
Гарри смотрел на улицы другими глазами, будто провел в тюрьме по крайней мере год. Лондон готовился к войне. В небе плавали огромные серебристые аэростаты, чтобы создавать помехи самолетам противника. У магазинов и учреждений мешки с песком – говорят, помогает от осколков. В парках открыты убежища, все носят с собой противогазы. Люди чувствуют, что опасность реальна, что она близко. Кажется, вся нация объединилась перед лицом мощного, беспощадного врага, нет и следа былой чопорности.
Он не помнил первую мировую войну. Когда она закончилась, ему было два года. В детство он считал, что «война» – какое-то определенное место, ибо часто слышал: «Твоего отца убили на войне». Это было так похоже на «Иди, поиграй в парке, смотри, не упади в реку, мать опять пошла убираться в трактире». Позже, когда он понял, что к чему, любое упоминание о войне было мучительно. С Марджори, женой адвоката, бывшей два года его страстной любовницей, они часто читали стихи о первой мировой, одно время он даже называл себя пацифистом. Потом он воочию увидел чернорубашечников, нагло марширующих по улицам старого доброго Лондона, испуганные лица евреев. Именно тогда его отношение к войне как исторической категории в корне изменилось. Он осознал, что война не просто средство разрешения конфликтов; есть войны справедливые и несправедливые, и иногда просто надо сражаться. В последние годы Гарри с отвращением взирал на то, как британское правительство делает вид, будто в Германии ничего не происходит, как надеется, что Гитлер повернет на Восток. Сейчас же, когда война стала реальностью, он думал о тысячах мальчишек, которые, как и он сам, вырастут и повзрослеют, так и не узнав отцовского тепла.
Но все это будет хоть и скоро, но не сейчас. А пока в небе не слышно гула бомбардировщиков, в столице туманного Альбиона начался на редкость хороший денек.
Гарри решил не показывать носа в свою квартиру. Полиция, конечно, рассвирепеет, что его отпустили под залог, при первой же возможности его постараются схватить снова. Лучше временно залечь на дно. В противном случае можно опять попасть за решетку. Но сколько времени ему прятаться? Неужели всю жизнь придется жить под дамокловым мечом? Что делать?
Вместе с матерью они сели в автобус. Так, надо пока затаиться у нее в Баттерси.
Мать выглядела печальной. Для нее не составляло секрета то, как он зарабатывал себе на хлеб, хотя они никогда об этом прямо не говорили.
– Сынок, прости, наверное, я виновата. Вечная уборка, стирка, готовка, проклятая работа... Я так и не смогла ничего тебе дать.
– Что за ерунда, ма. Ты дала мне все.
– Нет, нет, не говори, иначе зачем бы тебе было воровать?
У Гарри не было ответа на этот вопрос.
Вот они сошли с автобуса, и он заглянул в лавку к Берни, поблагодарить, что позвали тогда мать к телефону, купил свежий номер «Дейли экспресс». Набранный крупным шрифтом заголовок на первой странице гласил: «ПОЛЯКИ БОМБЯТ БЕРЛИН». Выйдя из лавки, он сразу обратил внимание на долговязого полицейского, который крутил педали велосипеда, быстро приближаясь к нему. Гарри охватила паника. Еще пара секунд, и он бросился бы в бега, но вовремя вспомнил, что, когда надо кого-нибудь «брать», Скотланд-Ярд посылает двух агентов.
«Не могу так жить, не могу вечно бояться», – эта мысль мучительно билась в мозгу Гарри.
Они подошли к дому матери, по каменным ступенькам взобрались на шестой этаж. На кухне мать поставила чайник.
– Переоденься, я погладила твой синий костюм. – Она по-прежнему ухаживала за ним, как за маленьким: чистила одежду, пришивала пуговицы, штопала носки. Гарри прошел в спальню, вытащил из-под кровати коробку, сосчитал свои деньги.
За два года у него накопилось двести сорок семь фунтов. «Черт побери, а ведь утащил в два раза больше, – подумал он. – Куда делись остальные? Неужели потратил? На что?»
- Предыдущая
- 17/110
- Следующая