Разорвать тишину - Гаврилов Николай Петрович - Страница 21

— Внимание, — стараясь своим окриком преодолеть шум, к полотну вышел высокий мужчина в затянутом портупеей полушубке и шапке-ушанке с маленькой звездочкой. На его переносице поблескивали круглые очки. К мужчине сразу подошли двое: хмурый начкар с раскрытой планшеткой в руках, и еще один, в блестящем кожаном плаще. Били прожекторы, светился огнями паровоз в голове эшелона, горели желтым окна вагонов, но все равно было темно; лицо человека в полушубке покрывала ночь. Люди, вытягивая шеи, стояли, слушали.

— Граждане ссыльные, — мужчина повысил голос до предела, из его рта исходил пар. — Сейчас начнется прием этапа. Кого подсчитали, отходят вон туда и по пять человек строятся в походную колонну. Этап идет на пристань. Идти придется по улицам города, поэтому соблюдайте тишину. Ряды не ломать, следовать строго по пять человек. Из строя не выходить — разорвут собаки! При попытке бегства конвой стреляет без предупреждения. Всем понятно? Старшина, приступайте к пересчету.

— Первая шеренга, шаг вперед…

— Ничего не понимаю, — вздохнула Вера, прижимая к себе Саньку. — Какая пристань?

— Позвольте, — срываясь от волнения, над толпой зазвенел чей-то голос. — Отпустите нас, мы административно-высланные! Следуем в Иркутск. Нам не надо никуда идти…

— Проверьте по документам, — закричали сразу несколько голосов. — Нам здесь должны выдать сопроводительные до Иркутска. Мы никуда не пойдем…

Человек в полушубке взял из рук начкара раскрытую планшетку, затем полистал списки и вопросительно посмотрел на старшину. Старшина и второй, в кожаном плаще, пожали плечами. Алексей поставил чемоданы на землю и вытянул голову, стараясь не пропустить ни слова. Происходило что-то непонятное.

— Да что это такое?! — истерично закричал инженер. — Разберитесь в своих бумажках. Толпа загудела; кто-то, расталкивая своих соседей, пытался выбраться поближе к полотну, но ему сказали: «Стоять!», и он остановился.

— Граждан ссыльные! — лицо мужчины по-прежнему оставалось в темноте, только поблескивали очки и маленькая звездочка на шапке. — Не дурите мне голову! Вы в количестве восемьсот тридцати человек поступили в распоряжение Главного политуправления по Западносибирскому краю. Сейчас вы, именно в таком количестве, отправитесь на пристань ожидать погрузки на баржи. Если произошла какая-то ошибка, будем разбираться на пристани. Бумага есть, чернила есть, в установленном порядке пишите жалобы. Но сейчас стихийных протестов лучше не устраивать. Расценим как бунт и подавим силой. Старшина, приступайте, наконец, к пересчету…

В душе Алексея все омертвело, а внешний мир будто заполнился звенящей пустотой. Где-то далеко-далеко, на другом конце земли, беззвучно лаяли собаки, кричали солдаты, поднимался пар, плакали дети. Все звуки сливались в одну ноту. Яркие, узкие лучи прожекторов, создавая ощущение нереальности, местами освещали огромную, колышущуюся толпу. За полосами света тьма сгущалась еще сильнее, и, казалось, что там, в самой глубине мрака, шевелится единое живое существо. Реальность походила на тяжелый сон, где люди не являлись участниками событий, а становились пассивными наблюдателями за самими собой. Алексей словно раздвоился: одна часть его личности неслась в какую-то черную трубу, воронку без выхода, а другая — с опустошенным равнодушием смотрела на себя высоко сверху.

— Леша… — прерывая однотонный звон в ушах, крикнули совсем рядом. Он обернулся и увидел расширенные глаза жены. В ее зрачках отражался свет прожекторов, она робко улыбалась, еще не осознавая происходящего. — Леша, что это?

— Придется с ними до пристани идти. Там разберемся, — Алексей, стараясь не смотреть в глаза жены, наклонился за чемоданами.

Всё? — непонятно о чем спросил он сам у себя, и так же сам себе ответил: — Всё!

По утрам над рекой поднимался туман. Темные, изломанные контуры берегов растворялись в серой дымке, небо и звезды исчезали, и казалось, что в мире не существует ничего, кроме широкой холодной реки, медленно текущей на север. Река парила. Густые клубы тумана гасили все звуки, лишь всплескивала за бортом вода, да где-то под палубой монотонно стучал двигатель.

Иногда из серой непроглядной пелены доносился приглушенный звон колокола. Отзываясь на звон, в кормовой рубке сразу хлопала железная дверь, и по трапу быстро спускался усталый небритый мужчина в брезентовом плаще. Переступая через лежащих на палубе людей, человек бежал на бак и, перегнувшись через борт, моргая воспаленными глазами, напряженно вглядывался в темную воду. Звон судового колокола предупреждал об опасности: с передней баржи могли заметить скопление полузатопленных бревен, или одинокая льдина, оторвавшись от берегового припая, дрейфует по течению на середину реки.

Четыре самоходные баржи, предупреждая одна другую колокольным звоном, вместе с медленными водами Иртыша, в тумане уходили на север. К полудню с плеса подул слабый ветер, полосы дымки над рекой постепенно рассеялись. Все отчетливее вырисовывались далекие очертания крутых, обрывистых берегов, террасами опускавшихся к береговой линии. У кромки воды белел прошлогодний лед. За увалами проглядывалась темная полоска тайги, а в вышине начало просвечивать синевой бездонное сибирское небо.

За извилистой лентой Иртыша до горизонта простиралась весенняя тайга. С высоты птичьего полета тысячи озер ледникового происхождения смотрелись как единое, блистающее на солнце, море, покрытое архипелагами лесных островов. Быстрые таежные реки затопили низины; в тени распадков еще лежали глубокие снега, но это была видимость, стоило только ступить на промерзший за ночь наст, как ступивший тут же проваливался в талую воду, спрятанную под сугробами. Весной тайга почти непроходима. Водоразделы мелких рек превращались в огромные разливы, деревья и кустарник набухали от сырости. Бескрайняя тайга паводками освобождалась от снега; повсюду капало, звенело и журчало.

Коротким грозовым летом вода в низинах постепенно испарится, под кронами деревьев будет душно и парно, молодая зеленая поросль с трудом пробьется из-под гущи прелых, гниющих листьев. Но дальше на север пылающее где-то в космосе солнце потеряет свою силу, избыточная влажность перестанет испаряться, и крутые обрывистые берега сменятся непроходимыми топями, с зарослями камыша, волнообразными кочками, редкими чахлыми деревьями и ложной сушей изо мха. Что там делать человеку? Совершенно нечего.

До слияния Иртыша с необъятной Обью на берегах еще можно было заметить признаки жизни. На одном из мысов, далеко вдающемся в реку, люди на баржах впервые увидели хантов. Над ельником поднимался дым костра, у кромки воды лежала рыбачья лодка-долбленка, на кустах были развешены плетеные сети. Чум стоял, наверное, где-то за деревьями. На стук двигателя из ельника выскочила любопытная мохнатая лайка. Пробежав по берегу, лайка зашла в воду и, поднимая вверх морду, долго смотрела на проплывающие мимо баржи с людьми. За собакой вышла невысокая женщина в длинном расшитом сахо. Закрываясь от солнца ладонью, женщина посмотрела на реку, повернулась и уже пошла было обратно в ельник, но почему-то остановилась и вместе с собакой проводила взглядом набитые людьми суда, пока они не скрылись за излучиной. Те, кто уходил на север, в заболоченные владения Оби, вызывали у хантов жалость и удивление.

Добрые наивные ханты не могли понять, что делать белым людям там, где согласно местным верованиям тоскуют даже духи. Здесь солнце и кедры, здесь везде жизнь, здесь сколько угодно грибов и ягод, в мелких таежных реках легко ловить рыбу: буреломы создали естественные преграды для омуля и серебристого линя. Здесь полно соболя, куницы и горностая, надо только затупить наконечник стрелы, чтобы не испортить шкурку. А в стрелах на уток наоборот, заострить и сделать в древке полость, чтобы стрела своим свистом поднимала вверх всю стаю.

Зачем плыть туда, где мертвое солнце? Что искать в краях, где собственная тоска материализуется в туманные образы, и где такое безмолвие, что идущий рядом человек слышит даже чужие мысли? На севере пасут стада угрюмые манси, но даже они не забредают в заболоченный гиблый край. Что там искать, кроме забвения?