Пожарский 2 (СИ) - Войлошникова Ольга - Страница 42

— Слушай, Змей, мы ж к тебе по делу.

Я изложил выросшую передо мной проблему. В полный рост, можно сказать.

— М-да, дела-а-а, — протянул Змей. — Кешку-то[15] я давно не видел, лет… не знаю даже, сколько. Как совсем сплохело — точно не видались. Да до того ещё… — он склонил набок голову, задумчиво пошлёпал себя по благородной лысине. — Ладно, сиди — не сиди… Пошли, что ли?

— Ты чего, Горыныч, забыл? Я ж у них пожизненно в чёрном листе прибытия!

— А-а-а, точно! Сердце Кинич Ахау! Ты, кстати, в курсе, что он именно из-за его потери раньше времени на пенсию ушёл?

— Сам Кинич Ахау?

— Ну.

— И где он?

— Говорят, шифруется где-то на малых островах, культик себе завёл — чисто для души, никакой кровищи, гулянка каждый день, толпы танцующих голых женщин.

— Прямо голых?

— Н-ну-у… какие-то там цветочные гирлянды на себя вешают, вроде бы. Но это не точно.

— А после — массовое совокупление?

— Не уверен.

— Ну и что это за культ? Нещитово.

— Считаешь, надо навестить дедулю и внести необходимые изменения в… э-э-э… процессуальную часть?

Кузя, слушавший наш разговор развалившись в кресле для солнечных ванн, только засмеялся.

— Обязательно внесём, Горыныч, — уверил я. — Но потом. Сегодня меня волнует вопрос жратвы. Ты же не хочешь стать причиной голодной смерти целой вотчины? А там детишки. Они будут слабо тянуть к своим матерям прозрачные ручки…

— Ой, перестань! — Змей вскочил. — Иду я, иду уже!

— Костюмчик только смени, — попросил я. — Не оценит ведь сынуля.

Змей сердито посмотрел на себя в ростовое зеркало и скрылся за ширмой, где стоял плательный шкаф, бормоча:

— А всё моя добрость…

Через пять минут он стоял перед зеркалом в блестящем костюме наследного горского князя, суровый и подтянутый.

— Ну всё, я пошёл. Если не вернусь…

— Но-но-но! Я тебе дам «не вернусь»! Все бордели ацтекские пожгу к херам! У меня теперь опыт есть.

— Какой-такой опыт? — Змей тревожно посмотрел в зеркало на меня, на Кузю. — Какой опыт, ара?

— Да я у себя в вотчине в прошлые выходные блудюшники чистил. Сжёг штуки три или четыре, не считал.

— Ты с ума сошёл? — Змей с усилием поправил горловину рубашки. — А девочки?

— Девочек вывел, конечно. Отправил усадьбу Пожарскую отмывать.

— Извращенец! — осудил меня Змей. — Ладно, я пошёл.

Не успел Змей шагнуть в портал, как дверь в коридор открылась, и вошёл Кош.

— Здравствуй, Дмитрий. И тебя тоже приветствую, Кузьма.

Пока мы кивали и желали ему тоже не хворать, Кош прошёл до рисовального стола Горыныча, достал из мусорки смятый бумажный шар, развернул, покачал головой, пробормотал что-то вроде «какой неприятный побочный эффект».

— Ты за дверью, что ли, ждал? — усмехнулся я.

— Я должен был прийти с ним побеседовать, — Кош поёжился, словно его заподозрили в чём-то неприятном. — Слышу — твой голос. И не стал заходить. Я, понимаешь ли, вообще-то, запретил ему порталы куда-либо ставить.

— А что такое? — я даже встревожился. Вдруг мы Зме́юшку на верную смерть послали? Что делать? Бежать догонять?

— Да боюсь, сорвётся. Не вышло бы рецидива.

— А-а-а… Ну, извини.

— Да что уж… Тебя тоже понять можно, за людей переживаешь… — Кош побарабанил пальцами по столу. — Знаешь ли, Дмитрий, пойду-ка я, — он аккуратно скомкал рисунок как было и положил обратно в мусорку. — Змей вернётся — ты не говори, что я заходил. А я представлю всё, как будто занят был, опоздал. Пусть он думает, что я про его отлучку не знаю, захочет — сам расскажет. Не будем его лишний раз… травмировать.

Экие у них тут сложности…

Кош ушёл, а мы с Кузьмой остались скучать.

— Бать, ты про заброшенные дворы что думаешь?

— Да уж всю думалку себе сломал. Если бы не недород, я бы смело на их место других посадил.

— Сманивать с чужих вотчин сейчас нельзя, — предупредил Кузьма, — дело подсудное.

— Это и раньше паскудством считалось, если ты помнишь.

— Так потому и закон придумали, чтоб крестьяне не перебегали. Где приписан — там сиди.

— Это понятно… — я, почти как давеча Кош, побарабанил пальцами по подлокотнику. — А против того, чтобы людей купить да на своей земле посадить, закона нет?

— Так нельзя человечков без земли покупать, пап.

— Это у нас нельзя.

— А папуасов привезёшь — уж они тебе нахозяйствуют!

— Нет, такой рабский торг нам не нужен. А скажи-ка, сынок, в Стамбуле всё ещё продают славян?

— Честно — не в курсе. Но если лихие людишки всё так же лютуют по югам — должны. Мужиков там только всегда было мало, если ты хочешь именно славян. Подозреваю, что предлагать опять же будут в основном эфиопов. А какие из эфиопов русские крестьяне?

— Да уж… — я представил перспективы. — Нет, негров рассматривать не будем. Ну… разве что каких-нибудь особо мастеровых. Так-то у нас кхитайцев своих через три года восемь тыщ в человеческое состояние вернётся. Если с расчётом на то баб подкупать? Не задуреют бабы за три года-то?

— А если старый император ошибся, и бойцы так терракотовыми и останутся — а у тебя восемь тыщ баб? Чё делать будем?

— Вопрос…

Мы ещё так и этак покрутили тему, и тут явился Змей, довольный, как боевой слон Александра Македонского, оставленный на постой в индийской деревне.

— Ребятушки, — он потёр руки, — папа ещё может!

— Что, Кешка таки не захотел делиться?

Змей фыркнул:

— Чтоб он добровольно чего-то захотел, небо должно на землю упасть! Выпендриваться начал, перьями трясти. Мол, подходим к нему без уважения… — Горыныч выглянул в коридор и крикнул кому-то: — Милочка! Принеси-ка нам чаю на три персоны, будь добра! — смёл одним махом краски со столика.

— Ну, а ты?

— Я говорю: «Э, ты забыл как с папой разговаривать, да? Посмотри, папа был слишком борзый, папе лишние головы прижгли, одну оставили! А ты? Тебе твою дурную бошку прижгут — во что есть будешь?» — Змей довольно засмеялся. — Будет вам и картошка, и кукуруза и эта… фасоль! Две недели продержитесь? Кош меня из своей богадельни выпустит, лично явлюсь, проконтролирую, а то Кешка опять выдрючиваться начнёт, я его знаю…

В двери коротко постучали, и въехала тележка, уставленная кружками и плошками.

— Ну что, по чайку?

— Слушай, брат, что-нибудь посерьёзнее конфеток там у тебя есть, э?

Змей критически оглядел поляну:

— Ва-а-ай, смотри: хачапури с сыром есть, чебуреки-беляши-и-и, самса с мясом барашка — хватит, э? Или шашлык-машлык заказать?

— Пойдёт, брат! — я подвинулся поближе к столу. — Кузя, у нас сегодня сложный вечер, налетай, дарагой. Тьфу ты, ядрёна-Матрёна, Змей, как подольше с тобой пообщаешься, так этот акцент и прёт…

ЕЩЁ ЭКСПЕРИМЕНТЫ

От Горыныча мы поехали… нет, не домой. Точнее, машину мы загнали домой, в специальный павильончик под названием «гараж», недавно отстроенный во дворе городского особняка. Такая удобная штука! Я сразу предупредил, чтоб в моё отсутствие никто в этом гараже не ошивался — не хотелось бы человека переехать. А возвращаться порталом прямо в гараж (и также выезжать оттуда, не открывая ворот) очень удобно оказалось!

Вот и сейчас мы въехали на отведённый для «Призрака» прямоугольник, закрыли машину и… тут же шагнули малым порталом в Академический двор — ближе ко входу в тренировочную зону, где пространственная магия ещё более-менее работала. Вокруг было сумрачно и совсем пустынно.

— Вон она подъехала! — сказал Кузьма и бодро обратился фибулой.

Да, сегодня мы с Момоко собирались повторить эксперимент со Святогоровым ложем, но уже без Кощеевых капсулок, а то у меня в прошлый раз чуть крыша не улетела.

Момоко сегодня была в довольно длинном плащике — всё-таки сентябрь за середину перевалил, по вечерам прохладно, мёрзнет она, наверное. А вот когда мы только зашли в музей, обнаружилось, что под плащиком на ней было надето восхитительное ничего.