Рубеж-Владивосток (СИ) - Павлов Игорь Васильевич - Страница 12

С плаща уходили мы первыми, лишь на половине пути до штаба я позволил себе опускать ногу уже на ребро стоны, дабы не беспокоить осколок впившийся, похоже, очень глубоко.

— Всё нормально, Сабуров? — Спросил настороженно взводный, когда мы сдавали знамя в караул.

— Так точно, Семён Алексеевич, — ответил я.

— Косолапить начал, — с подозрением заявил взводный.

— Да мозоль, похоже, завтра перетерплю.

— Уверен? Сходи–ка ты в санчасть, дружок, пусть намажут чем–нибудь. А то не дай Бог опухнет.

— Да всё хорошо, — ответил и сглотнул, опуская взгляд.

Чую, что и другие ребята с группы заметили неладное, но промолчали. Отчеканил на плацу я отлично, без претензий со стороны командования.

— Ну смотри, — раздалось на выходе от офицера, который, похоже, устал не меньше нашего.

Вернувшись в казарму, я не стал спешить сдавать парадку с сапогами в каптёрку. Подождал, пока рассосутся все по умывальнику и кубрикам. Время позднее, по распорядку отбой уже прошёл, поэтому объявили, что построения не будет, сказали укладываться самостоятельно.

Совсем не хочется, чтобы юнкера заметили кровавую портянку. Тогда может встать вопрос о моей замене.

Юнкера косились на меня сидящего на стульчике кубрика, пока все не улеглись. Или почти все.

— А ты молодец, лучше всех отчеканил, — подсел ко мне Максим уже в белуге.

Молчу, и борюсь с желанием наброситься на него без выяснения всяких там обстоятельств.

— Товарищ подполковник тебя всему училищу в пример поставил, — продолжает. — Теперь семь потов с товарищей сойдёт.

— Что ты хочешь этим сказать? — Выдавил я.

— Да ничего. Ты молодец, всё доказал, что хотел. Как самочувствие? Давыдов сказал, что ты захромал под конец сильно. Что с ногой? Надеюсь, всё хорошо?

Сука ты, хотел сказать ему, но промолчал.

Поднялся и пошёл в сторону каптёрки, сжав челюсть от боли, которая теперь стала более противной, а вскоре уже тлеющей.

Чернышов за мной увязался.

— А отчего в кубрике не разделся, так бы всё принёс? — Ехидствует. — Аль к форме прилип, не находился такой красивый? Может, к зеркалу в умывальник сходишь, на себя полюбуешься, а?

Посмеиваются мимо проходящие юнкера с полотенцами.

Оборачиваюсь к нему уже у каптёрки. Лицом к лицу.

— Чего надо, Чернышов? — Бросаю ему в лицо, с желанием ещё и плюнуть.

— Как нога? — Интересуется издевательски. И у меня не остаётся сомнений, что это его рук дело. Его инициатива.

— Значит, это ты сделал, — шиплю на него.

— Сделал что? — Ухмыляется.

Хватаю его за грудки и завожу в каптёрку, где юнкер, ответственный за ротный гардероб, встречает нас с ошалелыми глазами. Максим и не сопротивляется, спокойно заходит, на наглой роже полуулыбка и провокация.

Отталкиваю от себя. Спокойно отходит, поправляя ворот белуги, хотя это без надобности, она мягкая.

— Господа, позвольте попросить вас не затеивать драку средь казённого имущества, — взвыл каптёр.

— Вышел отсюда, — рыкнул на него я. И парень вылетел пулей, оставив нас двоих.

Закрыв за ним дверь, я обернулся к скоту.

— Что? — Кивает мне и с улыбкой и с опаской одновременно. — На дуэль меня вызовешь?

Молчу, сверля его взглядом. И думаю, как бы не убить вообще, голыми руками задушив.

— Давай, вызывай, что? — Нарывается подлый юнкер. — Ты вызываешь, я выбираю оружие. И это будут… будут. Сабли! Ха! Нормально? Ты и так фехтуешь в разы хуже меня. А с такой ногой и подавно.

Снимаю парадный китель.

— Уже решился? — Продолжает кривляться гадёныш, ещё отступив. — Если не сабли, тогда вероятно кулачный бой? О! И здесь засада, товарищ Сабуров. Я отменный боксёр, если ты не знал. И завтра с опухшей рожей тебя уж точно спрячут куда подальше. На гауптвахту за нападение на юнкера. Который там раз? Уууу, четвёртый будет.

Вот почему он так уверен в себе. Боксёр, значит? Тем лучше.

— Хорошая идея, господин Чернышов, — отвечаю ему.

Сжимаю кулаки, поднимая их к лицу.

— Что ж! Атакуйте, сударь, — говорит с гадкой улыбочкой и поднимает свои кулаки к бесстыжей роже.

Иду на него, глядя чётко на лоб чуть выше переносицы. И периферийным зрением успевая уловить, как он ставит ноги, куда переносит упор. И понимая, что сам собирается атаковать. Вроде подаётся назад и делает ещё такое лицо перепуганное. До маразма.

Нет, просто издевается. Мол, не бей.

Сближаюсь на расстояние длинного удара, чувствуя резкую боль в ноге, но вставая всё равно твёрдо. Дёргаюсь с ложным выпадом левой руки, намекая на джеб. Максим уклоняется и выбрасывает свой сразу навстречу! Тем и открывается для моего удара. Ухожу с линии атаки, подныривая, и достаю его крюком с подшагом, прямо в правый глаз. Бам!

Потрясённый противник уходит в защиту, но получает ещё и слева в ухо. Выстреливает прямой в ответ, уклоняюсь чётко! И обрушиваю серию ударов по подлой роже, пока оппонент не валится на задницу и не заваливается на бок в нокауте. Последний удар пришёлся в челюсть, я даже услышал щелчок.

Если бы меня сейчас видел дед Фёдор, он бы гордился, как молниеносно и чётко я уложил этого парня.

Не успел опомниться, в каптёрку вбежал наш взводный в сорочке.

— Сабуров, что ты натворил! — Ахнул он, отталкивая меня.

Ринулся тормошить гада, тот и оклемался. Только лыка не вяжет.

— Ты… ты ему челюсть сломал⁈ — Заорал взводный, ощупав. — Слава Богу, нет вроде.

Каптёр тут же подтянулся и ещё два юнкера засунули свои любопытные лица.

— Я вынужден доложить ротному, — показался и дежурный по роте юнкер Степан.

— Отставить! — Рявкнул взводный и, всех выгнав, закрыл дверь.

Максим уселся на пол, шмыгает, отплёвывается. На нём лица нет, сплошное месиво.

— За что этого–то, Сабуров⁈ — Выдавил командир роты, злой, как собака на цепи.

Молчу. Пар спустил, теперь понимаю, что перебор.

— Говори, ну, — настаивает.

Осознаю… нутром чую, если скажу истинную причину. Он с такой ногой меня заменит. Рисковать никто здесь не станет. Да я и не привык сор из избы выносить. Решили всё по–мужски. Между собой.

— Он — боксёр, я — боксёр, решили схлестнуться, — ответил всё же, покривившись от тлеющей боли в стопе.

— Так, понятно, — заключил на выдохе и произнёс удручённо. — Мне это не замять, Сабуров. Тебя бы под арест. Но заменить сейчас некем. Отмаршируешь завтра на совесть, если честь юнкера в тебе ещё не угасла. А потом ротный будет уже решать, что с тобой делать.

— Да он не, — замямлил подлец с пола.

— А ты рот закрой, — рыкнул на Максима взводный. — Рыло и твоё в пушку, знаю я, как ты задирать умеешь. Административное расследование позже проведём. Происшествие на роту повесят, но только после того, как Анастасия Николаевна отбудет из училища. Вздумаешь в обход меня докладывать, житья тебе здесь не дам.

Пакостник с разбитой рожей кивнул удручённо. Насупился.

Взводный на меня с грустью посмотрел. Подался и на ухо шепнул:

— Это ж сын князя Чернышова, о чём ты думал? Его батя тебя в порошок сотрёт.

— Отмарширую со знаменем перед Небесной принцессой и делайте, что хотите, — ответил я торжественно и без сожалений о содеянном.

Потому что я за правду. А скотов вроде этого наказывать надо.

2 июня 1905 года по старому календарю. Пятница.

Юнкерское училище имени адмирала Ушакова. Казарма первого курса.

День прибытия Небесной принцессы!

6:30 по местному времени.

— Рота подъём! — Закричал звонко с тумбы дежурного юнкер, голос которого в первые мгновения стал для многих самым ненавистным на свете.

Не думал, что получится уснуть после всего, что произошло. Но меня вырубило так, что теперь недоумеваю, почему же за окнами так шумно, будто мы в горах под непрерывными ветрами.

Да… по ощущениям на улице действительно что–то такое творится.

— Физической зарядки не будет! — Объявляет ротный с центрального прохода. — Умываемся, господа юнкера, бреемся начисто, готовимся к завтраку!