Османская империя. Шесть веков истории - Буке Оливье - Страница 14

Большие расстояния затрудняли передвижение войск. С наступлением весны Порта начинала военные кампании, войска выдвигались из Эдирне и Стамбула. Каждая кампания имела начало и конец и проходила при участии сезонных воинов – сипахи (sipahi). В отличие от воинов Чингисхана, они не умели выживать вдали от дома, постоянно находиться в пути и жить награбленным: форма вознаграждения привязывала их к земле. Военные операции в Азии являлись экспедициями продолжительностью больше одного сезона, они требовали сложной организации. В Ираке или Йемене кампании проводились в районах, удаленных от центров снабжения. Несмотря на то что они казались незаменимыми в столкновении с внешним врагом – государствами, представляющими угрозу, например, шиитским Ираном или христианскими Габсбургами, – империя предпочитала воздержаться от военных действий в случаях необходимости приструнить внезапно взбунтовавшиеся местные власти. Карательные экспедиции – например, в Египте в 1786 году – проводились лишь после того, как исчерпывались все способы воздействия. Лучшим способом договориться была минимальная уступка противоположной стороне и – даже при необходимости максимально умерить свои требования – сохранение видимости власти.

Именно такая схема взаимодействия осуществлялась в регентствах Магриба: монеты чеканили с именем правящего султана, о его власти напоминала также пятничная молитва. Затраты на удержание власти в сравнении с выгодами были невелики, пары гарнизонов в несколько тысяч человек было достаточно, чтобы в течение трех столетий сохранять контроль над алжирскими регентствами. Османы относились к Магрибу так же, как арабские географы средневекового периода, они считали его «рукавом» империи[68]. Если в начале оккупации присутствие там являлось стратегическим, то в последующие века оно стало символическим. Барбаросса в Алжире искал поддержки султанов: Селим I не соизволил ответить на его просьбу о сюзеренитете, однако Сулейман увидел в этом смысл. Что касается Туниса, эта страна стала козырем в игре против Карла V. После поражения при Лепанто в 1571 году, в силу негласного соглашения с испанцами, султан сократил стратегическое присутствие Османской империи в западном бассейне Средиземноморья. В XVI веке Порта все еще лелеяла планы в отношении Марокканского султаната, но не дала им ход: завоевание Орана было поздним (1792) и случайным. Несмотря на столь победоносный курс, начиная со второй половины XVII века империя стала сдавать свои позиции. Если испанская угроза и сохранялась в XVIII веке, она представляла бо́льшую проблему для Алжирского регентства, чем для Порты: русские грозили оттеснить ее на севере, а французы в Египте. Фактически Стамбул согласился с установлением квазинезависимости. Паша, которого империя послала в Тунис и в Алжир, был второго ранга, генерал-губернатором – бейлербеем (beylerbeyi) или вали (vali) – «с двумя хвостами».

Начиная с конца XVI века усилия султана были направлены в первую очередь на оборону европейских и азиатских владений, угрозу для которых представляли христианские державы и династия Сефевидов. Воинственные португальцы на юге, а также чуть менее агрессивные голландцы и англичане побудили Порту умерить свои аппетиты. Империя сделала все возможное для удержания Йемена, прежде чем поняла, что любая военная экспедиция для установления власти слишком затратна в долгосрочной перспективе, тогда как итог ее неясен. В 1636 году Османская империя ушла из Магриба. В других регионах pax ottomana[69] сохранился. Арабские провинции не оказывали сопротивления, поскольку осознавали, что находятся под защитой турецкой военной мощи. Объединенные чувством моральной и религиозной солидарности, они полагали, что принадлежат цивилизации, превосходящей все остальные[70]. С одной стороны, относительное административное единообразие в арабских странах, от Алжира до Ирака, способствовало сближению регионов, которые ранее развивались по-разному; политика османизации, усилившаяся с 1830-х годов, способствовала интеграции оседлого населения; на рубеже веков в Иордании возникли новые агломерации; стамбульские архитектурные стили проникли в Биляд-аш-Шам и Египет. С другой стороны, потеря арабских провинций в 1918 году нанесла империи не такой сильный удар, как потеря балканских территорий в 1912 году. В начале XIX века население арабских провинций составляло около половины всего населения империи[71]. Однако власть османских властей там была не столь сильна, местные жители скорее подчинялись собственным властям, признававшим власть султана лишь на расстоянии.

«Ранняя история Османской Анатолии скрыта в тумане начал»[72]. Османы начали излагать свою историю на письме лишь с середины XV века[73]. Наши знания о первом веке ислама получены в основном из неарабских источников, как правило христианских; похожим образом и знания о подъеме Османского государства можно добыть прежде всего из византийских источников или анатолийских эпосов. Некоторые историки считают неправильным использовать более поздние источники, жития святых и средневековые эпосы, в то время как другие, полагая, что подобная осторожность чрезмерна, пользуются хрониками анатолийских династий или даже полумифическими рассказами, пытаясь по аналогии осветить некоторые характерные черты османской власти[88].

Источники XVI века, напротив, богаты и точны. Примером тому является список инструкций для инспекторов рынков, датированный 1501 годом. В нем подробно описаны цены на обувь в зависимости от предполагаемой продолжительности ее использования. Там указано, что каждый уплаченный аспер (акче; akçe) дает гарантию на два дня, а в случае преждевременной поломки обуви покупатель должен обратиться к сапожнику или кожевнику. Этот хорошо задокументированный период истории, который называют золотым веком Османской империи, породил несколько прекрасных исследований. Безусловно, больше всего письменных свидетельств осталось о XIX и XX веках. Хорошо известна историография двадцати государств, возникших на основе османского контекста, и прежде всего Турции, которая располагает значительным числом архивов, в основном хранящихся в Стамбуле. XVII и XVIII века – более сложные для изучения. Перепись населения (tahrir defterleri) уступает место многочисленным спискам (в частности, спискам чрезвычайных налогов). Но османский турецкий язык того времени очень сложен. Это расхождение между эпохами еще более заметно, когда речь идет об османских провинциях. Археология является незаменимым инструментом для всех, кто желает изучать историю Балкан XIV–XV веков или историю Ближнего Востока в XVII–XVIII веках.

В силу богатства и при этом нехватки источников историки не могут получить полную картину османских реалий. Письменные источники свидетельствуют о глобальных процессах – например, исчезновение упомянутых выше переписных листов свидетельствует об упадке системы концессий (тимаров) в XVII веке; и наоборот, увеличение переписных листов на территории Порты, случившееся в XVIII веке и продолжившееся в XIX веке, говорит о введении политики централизации ресурсов и данных. Письменные источники – отдельная тема для международных научных дискуссий. Они проливают свет на текущие дебаты: отсутствие письменных свидетельств о массовых убийствах во время Первой мировой войны является препятствием для изучения геноцида армян. Этот дискурс финансируется турецкими властями и соответствует политике отрицания, проводимой Турецкой Республикой. Именно эти источники лежат в основе неоднозначной историографии Османской империи, о чем автор настоящей книги постоянно рефлексирует при помощи хронотематического подхода.