Османская империя. Шесть веков истории - Буке Оливье - Страница 13

Наконец, несколько слов о языках христианских стран. В империи они были мало распространены, ими владели лишь переводчики, или драгоманы. Некоторых Порта нанимала в качестве секретарей, другие состояли на службе у послов или губернаторов и участвовали в составлении канцелярских документов на греческом, латинском, церковно-славянском и других языках. До конца XVIII века языком дипломатических отношений был итальянский. Лингва франка использовался моряками и купцами с берегов Магриба. На французском говорили христианские общины Леванта. В XIX веке он получил широкое распространение среди подданных, находящихся под консульской защитой, высших чинов бюрократии, армии, и прежде всего дипломатической службы. Он также был языком масонских лож и, в конце существования империи, вторым языком (до турецкого), на котором говорило еврейское, греческое и армянское население.

На протяжении всего османского периода пространственные категории были в основном топографическими (османы говорили о себе: я из таких-то мест, из такого-то региона), тогда как административное деление довлело над представлениями о географических единицах. Привычка выделять центральные и арабские провинции возникла как у историков, проживавших на их территориях, так и у тех, кто изучал (или в настоящее время изучает) Османскую империю, находясь в ее столице[63]. Однако в османский период разграничения на центральные / арабские провинции не существовало. Оно соответствует разделению труда между специалистами: теми, кто работает с османскими архивами, составленными на арабском языке и хранящимися в арабских странах, и теми, кто изучает доступные в балканских странах и в Турции письменные источники на тюркском османском языке. Это разделение соответствует современной лингвистической ситуации. Если учесть количество диалектов, арабский язык был самым распространенным разговорным языком в странах Плодородного полумесяца и Магриба, хотя в странах первого говорили также на курдском, персидском, армянском и арамейском языках, а на территориях второго – на берберском и испанском. В центральных провинциях арабским владели лишь улемы и ученые, а литературный арабский использовали лишь некоторые чиновники и интеллектуалы. Несмотря на господствующую роль турецкого в остальной империи, в арабских провинциях на нем – за исключением некоторых военных, чиновников, студентов из центральных провинций, торговцев и суфиев – почти не говорили.

Однако не стоит превратно понимать термин «арабский». Страны, которые мы в настоящее время называем «арабскими», при османах назывались иначе. На самом деле до второй половины XIX века население этих территорий не обладало ни чувством культурного единства, ни осознанием общей идентичности. Политическая концепция «арабизма» появляется в трудах ливанского интеллектуала Бутроса аль-Бустани (ум. 1883), но это происходит под влиянием аналогичной концепции «османизма». Эта идея была направлена прежде всего на борьбу с конфессиональным разделением между христианами и мусульманами. В 1860–1880-е годы под влиянием подъема неофициальной прессы и частного издательства начинается арабский культурный ренессанс (известный с начала XX века как Нахда (Nahda)), что формирует представление о разнице между арабами и турками. В предшествующие века термин «арабский» использовался для описания групп, генеалогически соотносящих себя с племенами Аравийского полуострова. Для османов этот термин не обладает положительной коннотацией, его не используют, говоря о потомках Пророка. Арабами называют бедуинов или пастухов, а также полукочевников или даже оседлых земледельцев.

Центральные провинции империи совпадали границами с Румом, или «страной римлян» – некогда византийскими территориями. Эти территории составляли единое культурное пространство, включавшее Балканы и Анатолию, их объединяли давнее присутствие турков в регионе и общее налоговое бремя. Центральные провинции являлись давно знакомым по путешествиям краем, испещренным дорогами, усыпанным караван-сараями и почтовыми станциями. Перемещаться здесь приходилось по холмистой пересеченной местности; недоступными оставались лишь самые высокие горы в Восточной Анатолии. Все дороги – за исключением огибавших берега Эгейского, Мраморного или Черного морей морских путей – пролегали по суше. Зимы часто бывали суровыми.

Арабскими провинциями называли территории, хуже интегрированные во «владения, находящиеся под защитой султана». Исключение составлял Биляд-аш-Шам, который по административному и военному управлению оставался ближе к центральным провинциям. Жители центральных провинций воспринимали арабский мир как завоеванную позже, более далекую и плохо управляемую территорию. Войскам там грозили пустыни и зной. Страшили морские опасности, поджидающие на пути в Каир или Алжир. При этом территории не были столь необходимы для процветания империи и накопления ресурсов. Большинство элитных войск были родом из Европы и Анатолии, в то время как в арабских провинциях девширме так и не был введен, т. е. они не посылали своих детей в центр, чтобы те пополнили свиту слуг визирей. Однако к двум регионам Ближнего Востока сохранялось особое отношение.

Первым подобным регионом была Сирия (Bilad-ı Şam) – ключевой элемент османского административного аппарата. Его торговая площадка, Алеппо, была окном к азиатским провинциям, здесь проходили все сухопутные торговые пути. Генерал-губернатор, резиденция которого находилась в Дамаске, руководил караванами паломников. Лица на государственной службе пользовались в Сирии налоговыми послаблениями (тимар; timar). Паши из Алеппо создавали крупные вакфы, на базе которых возводились будущие памятники архитектуры; сирийские улемы отправлялись на обучение в Стамбул; губернаторами в Сирии, согласно данным исследования карьер вице-губернаторов XIX века, назначались выходцы из Восточной и Центральной Анатолии[64].

Второй арабской провинцией, обладавшей особым статусом, был Египет. Местные налоги играли важную роль для поддержания казны и решающую – в снабжении святых мест. Египет был османизирован частично: генерал-губернатор был визирем и одним из самых высокопоставленных лиц в государстве; провинциальное законодательство, или канун-наме (kanunname), было создано в 1525 году; закон вершил не шафиитский судья, как это было при мамлюках, а ханафитский кади (правовая школа Османского государства), в то время как судьи других мазхабов (madhhab) имели ранг заместителя (наиб, naib). Однако система тимаров в Египте так и не была введена, он пользовался большой автономией в управлении своими ресурсами. Наконец, Египет являлся самой обширной из провинций салиянели (saliyaneli), то есть выплачивающей ежегодную дань.

Управлять империей было непросто из-за ее необъятных размеров. На юге в 4164 километрах по прямой от Стамбула была расположена Джидда, при попутном ветре плыть туда по Красному морю приходилось два месяца. На востоке ближе находился Багдад – 1609 километров по прямой. Город считался краем света: от Стамбула до Алеппо не менее месяца пути по суше. Караван оттуда шел около 45 дней. Анатолийский маршрут был предпочтительнее, требовалось несколько недель пути, чтобы добраться до Ирака через Анкару и Амид[65]. Что могло быть опаснее, чем отправиться в Феццан, на юг Ливии[66]? Этот регион перешел под контроль Османской империи после падения Караманли в Триполи в 1835 году. В середине XIX века там оказались представители Порты. Пеший путь из Триполи до вице-губернаторства Гат занимал 40 дней[67].