Совок 10 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 46

Но пока что эта моя особенность для здешних ментов, а, главное, для чекистов, будет, мягко говоря, непонятной. Непонятной до жуткого панического метеоризма. И потому интерес ко мне вспыхнет, без преувеличения, зубодробительный. А ведь казалось бы, всего лишь специфичная, но мелочь. Такая незначительная мелочь. Однако, сосредоточатся они на мне всерьёз и теперь уже вывернут всё моё прошлое наизнанку. И методично разъяснят меня до мельчайших деталей. Включая, какими нитками было заштопано нижнее бельё акушерки, осуществлявшей родовспоможение при моём появлении на свет из глубины глубин.

И хрен уже кто после этого мне поможет. Никакие самые высокие связи Паны Борисовны Левенштейн не сработают. Потому что комитетчики, уже не боясь ни бога, ни черта, ни его кочерги, близко ко мне никого не подпустят. И несмываемое клеймо «чужого» мне будет гарантировано навечно. На всё то время, которое мне позволят посуществовать сначала в спецблоке Лубянки. А потом в таком же спецблоке, но уже в психушке Казани на улице Волкова. Нет, не хочется мне этих социальных благ от советской власти.

Н-да… Вот и думай теперь, а стоит ли проверяться на предмет НН всерьёз и по-взрослому? И я окончательно решил, что нет, не стоит. Просто буду вести себя, исходя из того, что меня однозначно пасут и наружное наблюдение за мной присутствует даже в домашнем сортире. Хоть и тягостно это до безобразия.

— Эй, ты чего? Уснул? — очнулся я от того, что за рукав меня настойчиво теребит партийный функционер, — Ты чего, Сергей? Или плохо тебе? — с искренним беспокойством заглянул он мне в лицо.

— Не, не! Нормально всё, просто задумался! — мысленно чертыхнувшись, успокоил я сочувствующего партлидера. — Я этого Зинченко сегодня пуганул слегка и он вроде бы отстал. Но, думаю, что завтра-послезавтра этот упырь опять начнёт под ногами путаться. На то он и прибалт, чтобы прибалтывать на предмет сотрудничества. Правы вы, Сергей Степанович, он меня к себе в стойло загоняет, чтобы сначала приручить, а затем и подавить. И всю информацию, не попавшую к ним вместе с уголовным делом, снять с меня. Но уже уже без остатка. Ну и по всему прочему интересному вдумчиво порасспросить.

— Ты, когда про меня вопросы задавать будет, про нашу неофициальную дружбу ничего не скрывай! — покивав моим рассуждениям, выдал свои рекомендации собеседник, — Как есть, так и говори. Дружишь с моей Наташкой, потому и в дом вхож. На этом и стой! Но без других лишних подробностей. Понял? — спокойно и даже рассеянно посмотрел он на меня.

Но от этой его рассеянности мне захотелось вскочить и щелкнуть каблуками. Однако, я удержался и просто ответил, что очень хорошо понял и буду неукоснительно следовать линии партии. Им, товарищем Копыловым, мне указанной.

— Как мне себя вести, когда про Матыцына спрашивать будут? — на всякий случай решил проложиться я, заодно продемонстрировав свою безупречную управляемость.

— Говори только то, что в деле было указано! — подумав, порекомендовал горкомовский аппаратчик, — То же самое касается и Никитина. Про то, что он каким-то образом замыкался на меня, ты ничего не знаешь и на все вопросы по этому поводу делай удивлённые глаза! И подумай, как тебе от предложения Зинченко отказаться. Но так, чтобы этот твой отказ воспринялся с пониманием и без лишнего раздражения. Сумеешь?

— Не вопрос! Не будет с этим проблем! — задумавшись ненадолго, заверил я Копылова.

— И это… — наташкин отец, — Если будут новости, ты на работу мне не звони и не приезжай! Ты лучше вечером домой заходи. Желательно с букетом. Не обеднеешь ведь? Пусть думают, что ты к дочери, а не ко мне ноги бьёшь. К слову, как там у вас с Натальей? — решил между делом порадеть за кровиночку заботливый отец-партиец.

— Сами видите, Сергей Степанович, хмурится она в мою сторону! — осторожно включил я на всякий пожарный случай расстроенного дурака, — Но с другой стороны, понять-то её можно. Я, то на службе занят, то в тюрьме сижу! Ничуть не сомневаюсь, что там у них в прокуратуре обо мне чего только не болтают и каких только сплетен не плетут! Потому и переживает Наталья, наверное!

— Ну да, ну да! Переживает, конечно, не без этого… — задумчиво согласился со мной родитель, — Ладно, пошли назад! — встал он с лавки.

Дисциплинированно подчинившись, я тронулся за товарищем Копыловым, стараясь никак не контролировать окружающее нас пространство.

Мы дошли до подъезда и, воспользовавшись тем, что в квартиру он меня не пригласил, я начал прощаться. Сергей Степанович почти по-родственному похлопал меня по плечу и, пожав на прощанье руку, скрылся в подъезде. А я, вспомнив о том, чего мне так в сиюминутном мироощущении не хватает, осознанно решил рискнуть. Исключительно ради шкурного интереса. И пойти на бездумную, по своей мальчишеской дерзости, авантюру.

Несмотря на то, что двор, состоящий из трёх угловых «сталинок» был номенклатурным, внутри его находилось около дюжины кирпичных гаражей. Добротных и выстроенных в два не шибко ровных ряда. Для особо заслуженных товарищей, надо полагать. И еще несколько металлических, сиротски прилепленных к своим капитальным собратьям. С полуметровыми зазорами-проходами между ними.

На ходу делая вид, что приспичило, я, намеренно не скрываясь поозирался по сторонам и, расстёгивая ширинку, протиснулся в один из таких прогалов. Быстро прошмыгнув по внутреннему проезду между гаражами, выскочил на другую сторону двора. И обогнув заросли сирени, нырнул в проход между домами.

Перейдя широкую улицу наискосок, я уселся на лавочку остановки. И, пропустив несколько автобусов, и троллейбусов, достаточно долго ждал, когда кто-то выскочит вслед за мной или проявит иную активность, пытаясь меня обнаружить. Но так никого и не дождался. После чего, дворами ушел на параллельную улицу и, поплутав для очистки совести, пешком направился к брошенной во дворах никитинской «шестёрке».

Советские люди меня не разочаровали. Всё было, как и должно было быть. Дворников и обоих боковых зеркал на машине не было. Но я ожидал худшего и потому был почти счастлив. Сама машина была на месте и даже колёса на её штатных местах присутствовали. Именно последнее обстоятельство меня порадовало больше всего. Оставляя тачку в чужом дворе, ключи я пристроил внутри диска правого переднего колеса. Где и нашел их, присев на корточки, и изрядно измазав рукав рубахи.

Сам не знаю почему, но я решил рисковать до логического завершения всей сегодняшней авантюры. Наверное, тот непоседливый юноша, чьё тело и часть сознания достались мне в наследство, был тем еще шалопаем. Поэтому, не имея на руках ни служебного удостоверения, ни документов на машину, завёл её и тронулся в сторону гаража беглого майора.

Еще до того, как неправедно попасть в узилище временного содержания, я твёрдо решил, что эту красную машинку я обязательно оставлю себе. Слишком уж она хороша по меркам этого времени. Исполненная в экспортном варианте и оснащенная форсированным двигателем, эта «шестёрка» никак не могла быть отдана под седло чужака.

Память услужливо вытащила на поверхность немалые познания в области угонов и ночных разукомплектований личного автотранспорта. Нескончаемый вал которых пришелся на восемьдесят седьмой-девяностый годы этого столетия. Когда за ночь в районе раздевали и разували до двух-трёх десятков машин. И угоняли за сутки, бывало, что до десятка. Большую часть безвозвратно и нередко на заказ под конкретного джигита с южных окраин советской империи.

Поэтому, о том, как и каким образом перебиваются номера на двигателе, и на кузове, я знаю не понаслышке. И, как вваривается угнанному «донору» подкапотная панель кузова с номером от прежнего автомобиля, я тоже знаю почти на экспертном уровне.

Моя белая «шестёрка» с угандошенной геометрией кузова восстановлению не подлежит. Но ейная «морда» и движок вполне готовы к трансплантации. Новую машину мне никто и никогда официально не продаст. Равно, как и кузов первой комплектности. А вопросы, если начну хлопотать по этому поводу, сразу появятся. Советское сакральное — «Откуда, молодой человек, у вас такие деньги?».