Совок 10 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 30

Зарубав пахнущую комбижиром кашу из сечки и запив её прохладным чаем, я наткнулся на две пары глаз. Исподволь, но нетерпеливо и синхронно поглядывавших на меня.

Это как же их надрочили на получение у меня «мульки», если они наплевали на конспирацию и приличия! Драконить агентуру я не стал и изображая колеблющегося профессора Плейшнера, отдал косому Виктору скрученную «маляву».

— Иди сюда! — поманил я к окну косоглазого почтальона-общественника, — Городскую прокуратуру на Степана Разина знаешь? — спросил я передаста.

— Ну! — насторожился Витёк, — Знаю, только на хера мне она? — переглянулся он с греющим уши Васильичем.

— Туда доставишь! — кивнул я на свою депешу, которую он еще не успел спрятать и держал в руках. — На второй этаж поднимешься и прямиком в приёмную прокурора! Скажешь секретарше, чтобы сообщила шефу, что ты ему письмо от Корнеева принёс. Да, и «мульку» ей ты не отдавай, скажи, что велено передать в руки! Лично самому!

— Ты чё⁈ — воскликнул Витёк, но при этом он опять зыркнул на своего старшего. — Кто меня к прокурору пустит⁈

Но заметив какой-то знак Васильича, быстро успокоился. Очевидно, вспомнив, что послание дальше курирующего опера никуда не пойдёт.

— Запомни и не перепутай — старший советник юстиции Валерий Ефимович Красавин, — в третий уже раз повторил я косоглазому вестнику данные подставленного бедолаги.

— И скажи ему, что я просил четвертак тебе передать! В «мульке» я это дело указал, так, что требуй уверенно! Всё запомнил?

Витёк также, шепотом, заверил меня, что запомнил всё и уже в который раз бросил короткий взгляд в сторону двери. По какой-то случайности, в той же стороне сидел за столом Васильич.

К следаку Витька выдернули, когда было уже далеко за девять часов.

Теперь мне оставалось только одно. Ждать.

Как и следовало ожидать, косоглазый от следака обратно в камеру так и не вернулся. Его консультант Васильич своего прежнего ненавязчивого интереса ко мне уже не проявлял. Но к заготовке «дров» для приготовления «блатной каши» привлечь не постеснялся. Видать и ему, человеку, проводящему большую часть в таких вот «командировках», глотать едкий дым от горящих тряпок и полиэтилена тоже не в масть.

Наши интересы с глав-барабанщиком «хаты» в этом вопросе совпадали. Дышать канцерогенами я тоже не хотел. И в то же время, отказываться от грева с его стороны я так же не собирался. Чифир, если он в меру и не каждый божий день, то почему бы и нет?

Подбодрившись в кругу порядочных каторжан босяцким допингом, я только и делал, что непрерывно морщил свой ум. И, чем ближе к обеду, тем интенсивнее его морщил.

Часам к двум-трём пополудни должно со мной всё решиться. Либо Эльвира и Пана меня отсюда вытащат, либо те, кто меня сюда упаковал, создадут мне духоту. Интенсивную и беспредельную. Ровно потому, что времени у них играться со мной в цивилизованные бирюльки уже не осталось. По моему мнению, они и вчера уже опаздывали.

Думаю, что не ошибусь, если предположу, что прямо сейчас, охочие до специфических знаний ребята, заняты игрой «Что, где и когда?». Они без малейшего сострадания в эту минуту тиранят товарища Красавина. Безжалостно тычут моё подмётное письмо в его покрасневший от недоумения и страха нос. С примитивно завуалированными в нём требованиями вытащить меня с кичи. С содержащимися в нём элементами лёгкого, хотя и вполне себе откровенного шантажа. И с красочной иллюстрацией в самом его завершении. В виде настоятельной просьбы выдать подателю «малявы» четвертного билета. И не свойственной мне, нечитаемой подписи.

О том, что мои высокопоставленные оппоненты рискнут поиграться в оперативную комбинацию и запустят в прокурорский кабинет косого Витька с моей запиской, я не допускал даже и мысли. Слишком сложное, хлопотное и абсолютно непредсказуемое это предприятие. Даже с учетом того, что зоркий сокол Витя, безусловно, состоит на связи у оперов. Наверняка и дело на него агентурное есть, и непременно рабочий псевдоним имеется. Но в свою очередь, и товарищ Красавин тоже не лыком шит. Он далеко не уголовная шушера и даже не будучи опером, всё равно фишку сечет. Дебилы, совсем ничего не понимающие в игрищах подобного рода, прокурорами города не становятся. Неподготовленную и не обставленную нужными декорациями провокацию почти всегда видно. А этакие товарищи, как старший советник юстиции Красавин, не только способны просчитать такого вот Витька своим изощрённым разумом. Им вполне по силам учуять в нём подставу даже седалищным нервом. Об этом не хуже меня знает его непосредственный начальник — товарищ областной прокурор. И сопровождающие его в этой афёре лица из нашего доблестного УВД.

Если горпрокурор запросто может что-то заподозрить, то он так же запросто может наделать бед. Например, лишить поборников соцзаконности добытых ими у меня улик. Возьмёт и спалит Красавин мою «мульку» в своей пепельнице. Или, на худой конец, сожрёт её, как сделал бы советский разведчик перед посещением несоветского гестапо. И тогда загонная охота на нужного им «языка» застопорится надолго. Потому что слово Красавина будет против моего слова и не более того. В то время, как высочайшее партийное седалище из обкома непрерывно требует ключевой информации. И, что характерно, еще со вчерашнего дня требует её незамедлительно.

Надо думать, что пока еще они товарищу Красавину не верят. Ни единому его слову. Не верят злобно и агрессивно. То есть, всячески на него наезжают, выкручивают яйца и стращают всем, что только приходит в их изощрённые умы. Но часа через два или три, они более или менее, но разберутся. В том, что городской прокурор, пусть и мерзавец, замазанный в афёрах на «ликёрке», но к интригам малолетнего и неискреннего подонка Серёжи Корнеева он касательства не имеет.

А поняв эту непреложную истину, проводящие неформальное дознание товарищи резко озлобятся. И уже не на Красавини, и не на кого-то виртуально-безотносительного персонажа, а конкретно на меня горемычного. И гневу их не будет ни предела, ни края. Потому что в условиях цейтнота и на целые сутки я пустил их по ложному следу за механическим зайцем. Как самых распоследних лохов.

Еще стоит учесть, что засадившие меня в эту тюряжку товарищи, облажались не где-то за кулисами, а будучи под пристальным контролем обкома. А это означает, что анус им будут рвать на очень мелкие лоскуты. И, скорее всего, без наркоза. Вроде бы и греет душу это обстоятельство, но на душе от этой сомнительной радости тревожно. Поскольку имеет место понимание того, что моё пребывание в ИВС вскорости может стать максимально для меня некомфортным. И да, что-то запаздывает Эльвира Юрьевна! Или же дело в том, что Василий Петрович Дергачев решил, что с него хватит? И выбросил мою записку в ближайшую от УВД урну?

Но с другой стороны, что ни говори, а почти сутки я у системы выиграл. И совсем не факт, что, если бы не моя авантюра, то судьба обошлась бы со мной так же милостиво, как вчера и сегодня. Впрочем, сегодня еще прожить нужно.

Из камеры меня выдернули перед самым обедом. Это означало, что у тех, кто взял меня в плен, терпелка совсем закончилась. Оно, конечно, ничего хорошего в этом нет, но зато и разговор с той стороны может получиться более содержательным, и откровенным.

В камеру для допросов меня не повели. Либо она была занята, либо меня признали в этих стенах эксклюзивным узником. Интерьер кабинета, в который меня доставили, своим аскетическим интерьером больше всего подходил для здешнего опера. Распахнутая дверь не позволила мне прочитать табличку.

В кабинете находились двое. Пожилой милицейский с погонами капитана и один из тех советников юстиции, которых я недавно, и впервые увидел в кабинете начальника областного УВД. Упитанный мужик с парой больших звёзд в каждой петлице был сердит. И он озлобился еще больше. Когда поднял глаза от лежавших на столе бумаг. И увидел меня, стоявшего перед ним с видом нерадивого, и равнодушного второгодника из восьмого «Г».