Королева (СИ) - Гарцевич Евгений - Страница 36

— Парни, не хочу рушить вашу идиллию от встречи с наследием предков, но, кажется, нам туда, — я повысил голос, чтобы меня услышали, но прям уж кричать не стал.

Подождал еще минутку и тогда уже довольно грубо дернул сначала одного, потом второго и потащил к проему. А потом и внутрь.

Этот тоннель был уже, даже руки в стороны развести не получалось, и шел под уклон никуда не сворачивая. Воздуха становилось все меньше, а значение спертый заиграло для меня новым значением, будто кто-то там внизу действительно его спер.

— Может, не пойдем дальше? — подал голос Али, — вернемся и соберем больше людей?

— Мы уже почти на месте. Я чувствую, — прошептал Лу, — Только взглянем и сразу назад.

Может, и здравая мысль, но я не чувствовал опасности. Знал, каким-то запасным чувством понимал, что впереди притаилось большое и очень голодное зло, что чуть ли не вся земля пропитана им. Но все это дальше. А мы будто попали в полосу отчуждения. Я еще раз прислушался к себе, заполняя внутренний чек-лист: тревога — есть, нервное напряжение — в наличии, усталость — накапливается, голод и жажда — только обычные, в горле пересохло, а в животе бабочки урчат, паника — отсутствует. Если все сложить, то в классификации: бей, беги, замри, нужно замереть. Но и хоть одним глазком взглянуть, что же там дальше, хочется еще сильнее.

Как мы вышли из тоннеля, я не заметил. Просто в один момент оказалось, что исчезли стены и потолок, а мы стоим перед обрывом. Под ногами обломок скалы, а продолжение — такие же обломки едва цепляются светом фонарика внизу перед нами.

Ощущение, будто я опять на вершине небоскреба. А то и того хуже, будто герой старой известной фотографии, где работяги обедают, сидя на балке на двухсотметровой высоте. Дна не видно, а голова все равно начала кружиться. Поток теплых испарений шел снизу, принося чуть сладковатый запах гноя. Слышался шелест и гул, похожий на дыхание, будто там на дне спит огромный кит.

Мы втроем, как светлячки, свесились вниз, вертели головами по сторонам, чтобы хоть что-нибудь разглядеть или хотя бы прикинуть, можно ли перепрыгнуть обвал. Дорога явно уходила вниз. Эх, сейчас бы пару прожекторов да альпинистское снаряжение и, может, хоть что-то стало бы ясно.

— Блять… — на выдохе то ли шепнул, то ли крякнул Али.

Я не знаю, что меня поразило больше, то что он перешел на русский, тот факт, что у него с головы соскочила каска, или сам вид, крутящегося во все стороны и летящего вниз луча света. Это какой-то замедленный эффект стробоскопа при попытке собрать пазл. Луч повернулся в воздухе один раз, и мы увидели в стене еще несколько выходов с каменными дорожками, спускающимися вниз. Потом очередные провалы с «ласточкиными» гнездами.

Каска стукнулась о камень, подскочила, перекрутилась, пролетела вниз, опять стукнулась и покатилась к новому обрыву. И так несколько раз, как шарик в пинболе, каска перескакивала с одного уступа на другой, проваливаясь все ниже и высвечивая все больше новых подробностей. Каменные переходы, рукотворные ниши с каким-то древним барахлом, наскальные рисунки, даже какую-то полусгнившую деревянную конструкцию, возможно, заменявшую подъемник.

То в одном месте, то в другом, помимо камней и пыли блестели чьи-то глаза, панцири, костяные наросты или блики на мутных животах нянек. Чем ниже падала каска, тем меньше деталей получалось разглядеть, но проемов в стенах и «ласточкиных» гнезд становилось все больше, словно мы забрались в пчелиный улей. И тем больше высвечивалось тел — шаркуны, прыгуны, няньки. Плотность монстров нарастала. Головы-точки сливались в единое полотно. Как будто там внизу не дно пещеры, а самый загруженный пешеходный переход какого-нибудь азиатского бизнес-центра. Каска наконец достигла дна и поток света моментально пропал, скрывшись под ногами толпы.

Внизу раздался вопль-рев, в котором мое взбудораженное воображение одновременно расслышало и боль, и радостную ярость. «Попался, гаденыш» — пронеслось в голове, только вот тон был странный. Не охотник, который долго ждал добычу, а торжествующая мать, которая, наконец, смогла загнать ребенка домой.

Пещера внизу вспыхнула! В разных местах на дне и на стенах засветились коконы-животы нянек, сотни бледно желтых кислотных лампочек осветили всю поляну. Или, точнее, весь улей — каменистое дно скрывалось под телами, если каска показала только отдельные кусочки, то теперь пазл сложился полностью. От края до края стены колыхалась толпа из нескольких тысяч тел. Я будто на стадион в момент финала чемпионата мира смотрел с квадрокоптера, только помимо трибун, фанаты массово выскочили и на поле. В толпе шаркунов мелькнули спины опарышей и совсем уже каких-то стремных существ, как минимум на метр, возвышающихся над толпой. По краям на стенах из большинства провалов выглядывали мертвые лица, а многие, как пауки, просто цеплялись за стены и лезли вверх.

В центре «стадиона» свет был самый яркий. Я не смог толком разглядеть — что-то массивное, плотное с щупальцами-отростками извивалось и смотрело на меня. Концентрированный поток зова пронесся вверх и ударил меня в голову. Я так комара в кулачок ловлю, когда он мимо пролетает. Резкий, хлесткий удар по мозгам — меня аж отбросило на камень. Но сразу же, будто я какая-то марионетка, потянуло вниз.

«Убееей…ты дооомааа…скооореее…»

Все, что я раньше считал действием зова, весь этот зуд на подкорке, ярость, жажду крови — был какой-то детский лепет. А вот сейчас — это был настоящий зов. Прилив адреналина, отсутствие страха, нестерпимый голод и вкусный запах теплых тел камаджоров всего в метре от меня. Таких сочных, наполненных нектаром, бегущим по венам.

Я не мог сопротивляться. Мое истинное я не просто отошло на задний план, оно сжалось в комочек и тряслось от ужаса, забившись куда-то в щель между извилинами мозга. Единственное, что я еще мог, это как сторонний наблюдатель, как призрак собственного сознания, фиксировать происходящее. Легкая, едва заметная, надстройка над чувствами — вижу перед собой мясо и только где-то тает мысль, что это же Дедушка Лу и Али. Но кто они такие, я уже уловить не могу.

Молодой что-то кричал, пытался тащить меня. Но мысли о пульсирующей вене на его шее в такой близости от меня сводили с ума. Я девственность терял с меньшим отупением, нежели предвкушал, как вырву зубами его громкое сердце. Я слышал колокольный стук его пульса, я чувствовал, как жизнь бьется в его теле и знал, что сейчас оборву ее.

Но седой все испортил. Я уже тянулся зубами, наслаждаясь ужасом в глазах молодого. А тут подскочил этот, раскрыл ладонь и дунул мне в лицо облако белого порошка.

— Космос! Держись! — заорал старик и всунул мне в зубы невкусную деревяшку, — Сожми зубы и ни за что их не открывай!

Я подчинился. Как пьяный, которого таксист выбросил в незнакомом районе, я вообще перестал понимать, что происходит. В голове шум и пустота. Меня потянули еще раз, и я пошел. Раздался грохот, несколько коротких очередей, в голове будто в просвете мелькнуло: «О, из шмайсера палят», а потом опять пустота и только крепкие руки, которые тянут меня куда-то в горку.

— Али, не отобьемся. Они со всех сторон лезут, бежим!

Я тупо передвигал ноги. Сказали бежать — я бежал. Сказали стоять — я стоял. В голове мелькали обрывки воспоминаний, какие-то ассоциации. То я на бешеной скорости несусь по закрытой трубе в аквапарке, виляя на поворотах. То первый раз в жизни пялюсь на салют. Деревяшка во рту раздражала, жесткая со вкусом перечной мяты и ощущалась так, будто я пачку конфеток «холодок» проглотил, но выплюнуть я ее не мог. И даже не потому что еще тупо следовал указаниям, а, наоборот, уже начал одупляться и чувствовал, что она помогает.

Желание клацать зубами или кусаться уходило, будто стоматолог заморозкой побрызгал и челюсть неметь начала. Когда мы вбежали в женский зал, где жили камаджорши, ожидавшие похода в лучший мир, я почувствовал, что зов Шекхед стал слабеть. Я смог бежать уже сам. Кисло улыбнулся обеспокоенным камаджорам и отобрал у Али разряженный «шмайсер». Поменял магазин и отдал обратно.