"Зарубежная фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Баркер Клайв - Страница 173

— Могу себе представить. Я управляю всего лишь торговым домом, но все равно бывают дни, когда я мечтаю, чтобы все оно пропало пропадом. И это притом, что у меня есть люди, которые ведут учет, устраивают переговоры, следят за ходом судебных тяжб и подают прошения утхайему.

— А все судьи и утхайемцы обращаются ко мне. Конца этому не видно.

— Ну, всегда можно уйти в себя или покатиться по наклонной, — улыбнулась Лиат, однако ее слова были шуткой только наполовину. — Говорят, хай Чабури-Тана трезвеет лишь тогда, когда надо уложить в постель новую жену.

— Соблазн велик, — согласился Ота. — Только, понимаешь ли, какое дело… Однажды я решил стать хаем, чтобы защитить Киян, но за это время Мати как-то умудрился стать моим городом. Я здесь родился. И пусть я не такой хороший правитель, я единственный, кто у них есть.

— Звучит разумно.

— В самом деле? А вот я не вижу никакого смысла.

Лиат поставила пиалу и встала. В ее глазах ему почудилась решимость и грусть, хотя грусть, наверное, только из-за того, что ему самому было грустно. Она подошла ближе и поцеловала его в щеку. Уверенно чмокнула, словно тетушка — любимого племянника.

— Амат Кяан поняла бы, — сказала Лиат. — Я ничего не скажу Найиту. А если кто-то спросит, буду все отрицать, если только ты не потребуешь открыть правду.

— Спасибо, Лиат-тя.

Она отступила на шаг. Тяжелая усталость навалилась Оте на плечи, но он все же выдавил из себя милую улыбку. Она покачала головой.

— Это я должна тебя благодарить, высочайший.

— Что я такого сделал?

— Подарил жизнь моему сыну. Это ведь одно из тех решений, о которых ты говорил?

Она приняла его молчание за ответ, улыбнулась еще раз и ушла. Оставшись один, Ота вылил остатки вина в пиалу и долго смотрел, как гаснет на западе огненная полоса. На небо высыпали звезды, поднялась полная луна. Дни становились все дольше, но им суждено было снова пойти на убыль. В конце лета, когда наступит самая теплая пора, когда ветки деревьев и виноградные лозы будут гнуться под тяжестью плодов, ночи снова потихоньку начнут расти. Сможет ли Данат осенью играть на улице, успеет ли погреться на солнце, прежде чем снег и холода снова загонят их под землю? Как же вышло, что он растит сына для жизни во тьме и строит планы на случай его смерти?

Когда-то давно Ота был молод и достаточно уверен в себе, чтобы пойти на убийство. Он отнял жизнь хорошего человека, потому что они оба знали, какую цену придется заплатить, если тот выживет. Тогда Ота смог это сделать.

Но сейчас ему было сорок восемь. Впереди у него наверняка осталось меньше лет, чем он оставил за спиной. Он стал отцом троих детей и вырастил двоих. Он больше не мог стоять от мира в стороне. От него зависело, будет ли город надежным домом для Эи, Даната и других детей, смогут ли они расти и жить в безопасности, пока их тоже не одолеют сомнения и годы.

Он смотрел, как темный омут переливается на дне пиалы. Чуть перебрал вина, чуть перебрал воспоминаний, и вот — превратился в слезливого нытика. Ота перешел в другой покой и позволил слугам переодеть его в вечерние одежды. Киян отдыхала на кушетке: глаза закрыты, дыхание глубокое и ровное. Ота не стал ее будить, спрятал в рукав одну из книг со своего столика возле кровати, поцеловал жену в висок и вышел.

У входа в покои Даната сидел ученик лекаря. Он изобразил позу приветствия. Ота повторил ее и кивнул на дверь.

— Спит?

— Ждет вас.

Ота вошел в покой. Слева и справа кровать охраняли две огромных железных фигуры — гепарды с ястребиными крыльями. Над их головами помигивали огоньки свечей. За день, проведенный в печи, статуи покрылись сажей. Они излучали тепло, отгоняя прохладу ночного ветра. Данат сел и откинул край полога.

— Папа-кя!

Мальчик не кашлял, и голос у него не был тихим и слабым. Значит, сегодня обошлось. Ота почувствовал, будто сердце отпустила чья-то крепкая рука. Он и не подозревал, какую тяжесть носил в груди.

Он приподнял полы халата и устроился на постели сына.

— Она у тебя? — спросил мальчик.

Ота извлек из рукава книгу, и лицо Даната озарилось такой радостью, что при ее свете, наверное, можно было читать.

— Ложись. Я ведь пришел тебя укладывать, а не развлекать, чтобы ты прыгал всю ночь.

Данат плюхнулся на подушку. Спать ему явно хотелось меньше всего. Ота раскрыл книгу, полистал древние страницы, пока не нашел, что нужно.

— В шестнадцатый год правления императора Адани Беха явился ко двору мальчик, полукровка с Бакты. Кожа у него была чернее сажи, а ум — такой изворотливый, что он мог перехитрить кого угодно…

— Это что, весна? — спросил Найит по дороге.

Ветер уносил от них все запахи, даже вечный запах дыма из кузниц. Становилось немного прохладно. Немного — для Маати, поскольку Найит кутался в шерстяной халат, такой толстый, что его полы даже не колыхались под ветром. На Маати были легкие летние одежды. Он был уверен: они липнут к телу так, что форма его брюшка и ног не оставляет никаких сомнений, — и уже успел пожалеть, что не надел чего-нибудь поплотнее.

— У нас всегда так. Но зиме конец, это уже последние судороги, а потом наступит жара. Конечно, не такая страшная, как в летних городах. Я помню Сарайкет. У меня пот ручьями лился по спине.

— У нас это называется «немножко парит», — сказал Найит, и Маати рассмеялся.

Теперь ему были нипочем холодные безлунные ночи. За годы, прожитые на севере, он узнал, что такое пробирающая до костей стужа. Зимой в Мати ветры наметали такие сугробы, что из-за них невозможно было открыть окна второго этажа. Прежде чем выйти на улицу, люди смазывали лица толстым слоем жира, чтобы не обморозить их. Невозможно было описать эти коротенькие, жалкие дни тому, кто никогда их не видел. Поэтому Маати стал рассказывать юноше о жизни в подземельях, о том, что глубоко у них под ногами скрыты лабиринты коридоров, улицы и чертоги, купальни и склады; о том, как на верхних ярусах камни покрываются мерцающим инеем, как зимние хоры поют в тусклом дрожащем свете масляных ламп.

— Почему люди не останутся там жить? — удивился Найит, когда они покинули бело-золотые дорожки дворцов и вышли на черные мостовые города. — Подземные чертоги — это же одна огромная теплая кровать.

— Да, в этом есть свои прелести, — согласился Маати. — Но людям не хватает солнца. Как только холод становится терпимым, они ненадолго выбираются на поверхность. Иногда даже раздеваются и ложатся на ледяную корку, чтобы впитать хоть немного света. Река замерзает, и дети катаются на коньках. Наружу мы не выходим только семь недель. Сюда. Вот эта улочка. Здесь подают сладкое вино, какого ты еще не пробовал.

Провести с Найитом вечер оказалось не так страшно, как он думал. Когда сын в первый раз пришел в библиотеку без Лиат, неуверенный, робкий, Маати сразу почувствовал, как ее не хватает. Раньше она всегда была рядом с ними, даже в те далекие дни, еще до их расставания. Оставшись наедине с мальчиком, Маати быстро понял, каким хорошим посредником она была. Без нее они то умолкали неловко, то затевали неискренний, пустой разговор. Маати произнес какую-то речь о том, как он рад, что Найит прибыл в Мати, но только смутил его и сам смутился.

Все изменилось лишь, когда они начали вместе ходить по чайным и баням, смотреть театральные действа. Когда у них появились общие темы и хоть какая-то зацепка, Маати наконец разговорился, а Найит показал себя прекрасным слушателем. Несколько ночей подряд Маати рассказывал ему о дае-кво, школе, истории Мати и опасностях, с которыми столкнулся, когда его послали выследить Оту-кво. И при этом, к своему глубокому удивлению, обнаружил, что прожил интересную жизнь.

У подножия одной из башен покачивалась каменная площадка. От нее ввысь, будто столбы дыма, поднимались цепи толщиной в человеческую руку. Металл позвякивал о камень. Найит остановился и задрал голову, Маати тоже поднял взгляд. Над ними грозно высился гигантский ствол башни. Еще выше, в черном небе, словно фонарь из рисовой бумаги, белела луна.