Добыча хищника (СИ) - Ромова Елена Александровна - Страница 38

– Я просматривала твои анализы… – сказала Инна. – То, что с тобой происходит, я не могу объяснить.

– А что со мной происходит?

– Он убрал метку, но… Знаешь, – она указала кивком на соседний стол, – видишь, четыре ножки? Если убрать одну из них, он так и будет стоять, верно? Но на трех ногах он будет неполноценным, – она понизила голос до шепота: – Я всего лишь хирург, Эля, но… мы, люди, будто те столы на трех ножках… Когда твой чужак поставил метку, он будто дополнил то, что должно было быть заложено в тебе природой.

– А теперь я снова треногий стол, – хмыкнула я.

– У тебя гормоны не в порядке, выраженная анемия, нехватка витаминов, повышены лейкоциты… милая, может, скихр и дар смерти, но перед смертью он способен исцелить даже смертельно больных. Эта метка что-то вроде божественной амброзии.

Я нахмурилась. Почему я не могу умереть счастливой и желательно во сне? Без всего этого…

Насытившись кашей, мы вышли на плац, где, едва коснувшись золотыми лучами земли, проснулось солнце. Рудова закурила, а я села рядом с ней, наблюдая, как расходятся облака, являя миру новый день.

Ночью я сказала Таю в сердцах, чтобы он оставил меня в покое. Хочу ли я этого на самом деле? Смогу ли я расстаться с ним после того, что между нами было?

– Я… люблю его, – вдруг сказала я Рудовой, и ее рука с зажатой сигаретой замерла на полпути ко рту. – Что с этим делать?

Она закусила сигарету, переместила в уголок губ и сделала несколько мощных затяжек:

– Может, просто сказать ему об этом?

– Сказать?

– Вы переспали, деточка. И он был осторожен… – она печально улыбнулась, бросая взгляд на мои искусанные губы: – как думаешь, почему?

Раньше я могла обсуждать парней только с Гелей. Сестра считала меня натурой слишком увлекающейся и несерьезной, и всегда оставалась островком рассудительности. И мне чертовски этого не хватало.

– Я ничего не смыслю в психологии, – выдувая вверх струю дыма, оскалилась Рудова: – Но похоже он на тебе свихнулся.

Не успела я ответить, небо пронзил звук приближающегося вертолета.

Мы с Инной с интересом наблюдали за посадкой, а затем и за тем, как из кабины выпрыгивает Шилов. Он на секунду замирает у дверцы, несмотря на то, что лопасти еще слабо вертятся. На плечо Петра опирается рука – я вижу, как выгружают Сурова.

Сердце у меня замирает.

Не знаю даже, что чувствую, но память услужливо подбрасывает мне картинки: этот мужчина держит меня за руку, гладит по волосам, не отходит от моей постели, «я люблю ее», – горячо, но нежно шепчут его губы.

Меня словно ошпаривают кипящим маслом.

Впервые при виде этого человека я хочу бежать на край света. Скукоживаюсь на ступенях лестницы, где мы сидим, желая растаять, как снежинка.

Он идет самостоятельно – неужели он сотворен из стали?

Его растерзанная рука пронизана спицами.

Это буквально оживший Алекс Мерфи[1], пришедший за возмездием.

Инна срывается с места, чтобы помочь ему, а я сижу, словно истукан, прикрученный к полу задницей. У меня нет сил даже взглянуть на него.

– Какого хрена ты делаешь, товарищ-подполковник? – без обиняков орет Рудова, подставляя ему плечо.

Константин идет ко входу – а я, как дура, сижу у него на пути.

Конечно, я не рассчитываю на то, что он по-джентельменски перемахнет сверху и растворится в тумане, чтобы не смущать меня. Суров вовсе не такой терпеливый, чтобы ждать, когда я оттаю.

Он прет, как танк.

Меня замораживает его ледяной взгляд.

Он останавливается передо мной. Вернее, вся процессия останавливается.

Я опускаю руки, цепляясь пальцами за выступы ступеней, будто меня сейчас снесет ураганный ветер.

– Привет, Эля.

Ох, твою ж…

Я сглатываю – этот выдержанный тон лишает меня всякой опоры.

Заглядываю в его серые глаза и проваливаюсь в них, словно в болото. Он все знает!

– Доброе утро, товарищ-по…

Он коротко улыбается, и меня так сильно бьет в сердце, что я осекаюсь.

Он не винит меня… Он…

Константин шагает по ступеням, обходя меня, будто царевну. Он кладет здоровую ладонь мне на макушку и слегка ерошит волосы:

– Кажется, пора объявить всеобщий сбор, – говорит непринужденно, направляясь к двери: – Без меня все чертовски расслабились.

Я поворачиваюсь вслед за ним и долго смотрю на дверь, которая уже давно закрылась за ними.

Меня терзает такая боль, что хочется забыться.

Этот мужчина слишком стойкий и несгибаемый для обычного человека. Судьба раз за разом бьет его, а он не отступает. Я хотела бы быть такой же сильной… если бы могла…

Но трусиха-Эля желала забыться на груди Тайгета Касара, не думая ни о чем плохом. Галоян был прав, я бежала от реальности. Суров стал тем молотом реальности, который разбил стеклянный купол, возведенный вокруг меня. Мощные челюсти глубоководного удильщика уже переломили мне хребет, а я и не заметила?

Когда я вернулась в лабораторию, вся команда была уже в сборе, и я ощутила, что Суров был заводным ключиком всего этого механизма, потому что здесь вновь все пришло в движение.

Смущенно, а иной раз и укорительно приветствуя меня, все что-то бурно обсуждали, и я поняла, что Шилов добился серьезного финансирования, а еще участия в проекте именитых звезд мировой науки.

Они уже знали обо всем на свете: что Тай убил одного из своих, что были уничтожены несколько военных баз и резерваций, что человечество вымирает…

Они курили, сидя на столах в совещательной комнате, болтали ногами, спорили – был ли это свет в конце тоннеля, или появление Сурова ставило все с ног на голову?

– Пойдем? – он оказался около меня в тот самый момент, когда я попробовала незаметно улизнуть в свою комнату, чтобы в одиночестве прочувствовать себя самым последним дерьмом на планете. – Поговорим, Эля?

Нет-нет, только не это.

Не хочу!

– Ладно, – пожав плечами, согласилась я. – Это, наверно, очень больно?

– Это? – он проследил за моим взглядом, брошенным на железяки вокруг его опухшей, истерзанной руки: – Это – нет.

– Вам разве не положен больничный?

– Ага, и хренов соцпакет.

Он указал мне на дверь, и вскоре мы оказались в коридоре. Один на один. И пошли бесцельно, будто прогуливаясь.

– Что собираешься делать? – вдруг спросил он то, чего еще никто у меня не спрашивал.

– Сегодня?

– В принципе.

Он говорил со мной ласково, но так, что ясно – я теперь уже девочка взрослая.

– Ты подумай, – терпеливо: – Время есть.

Я снова сглотнула. Сердце у меня стучало так тревожно, будто мне предстояло прыгнуть с парашютом.

– Попробую спасти человечество? – сказала я пафосную чушь, пожала плечами и сконфуженно увела взгляд.

– Только не говори, что ты женщина-кошка и ночами бегаешь в латексе, – на его губах снова возникла успокаивающая мягкая усмешка: – Спасать мир не такая легкая работа.

Ему ли не знать?

Я вскинула взгляд, и мы смотрели друг на друга, словно два дурака, столкнувшиеся лбами.

– И с чего ты хочешь начать? – спросил он. – Ты всегда выдумывала что-то неординарное.

Что-то типа секса с пришельцем?

Облокотившись спиной на стену, я тихо рассмеялась и почесала затылок:

– Да уж, в этом я мастер.

– Просто следуй своему сердцу.

Улыбка тотчас сбежала с моих губ.

– Оно не может ошибаться, Эля. Просто слушай его, даже, если ты окончательно запуталась, – он коснулся пальцем моей груди, а затем щелкнул меня по носу: – Все в порядке. Не цепеней так, глядя на меня.

– Я… не…

– Между нами все, как и прежде.

Кивнула.

– Иди спать, Черникова, – он отошел на два шага, давая мне простор. – Если понадобишься, разбудим.

Я снова хотела сказать ему спасибо.

Это слово почти сорвалось с языка, когда Суров резко направился обратно в лабораторию.

Если кому-то и суждено спасти мир, то только ему.

[1] Имя офицера полиции, который стал Робокопом. К/ф Робокоп, 1987г.

Перед тем, как состоялась очередная моя встреча с Тайгетом Касаром, Шилов собрал членов проекта в конференц-зале. Правда, на этот раз состав был усеченным. По моей просьбе.