Синайский мираж - Тамоников Александр Александрович - Страница 32

И, конечно же, выследить и догнать таких-то беглецов Фарису и Максуму не составило особого труда. Они их и догнали – не успело еще солнце подняться к зениту. А догнав, поступили так, как того и требовала ситуация. И, что еще важнее, как того заслужили эти два бесчестных человека. Да, бесчестных, потому что убивать другого человека за деньги – это и есть для араба самое большое бесчестье. Такие люди сами себя вычеркнули из тех блаженных списков, которые, как известно, есть у одного только Аллаха, и ни у кого больше.

Никакой араб, если он не разбойник, никогда не забирает у побежденного врага никаких ценностей. Только – оружие и коня. Но ни оружие, ни уставшие вражеские лошади не были сейчас нужны ни Фарису, ни Максуму. Они расседлали лошадей и отпустили их. А убитых похоронили в песке, обложив могилы камнями, чтобы пустынный зверь не добрался до мертвых тел. И поехали обратно, прихватив в доказательство того, что они выполнили поставленную перед ними задачу, ножи убитых.

Вскоре они были уже в мертвом оазисе. Их здесь ждали. Фарис и Максум спешились, подошли к Богданову и молча швырнули на песок два ножа. На это Вячеслав ничего не сказал, ничего не сказали и другие спецназовцы. Все было понятно без слов.

После обеда и короткого отдыха Богданов спросил у Максума:

– Сколько времени нужно, чтобы добраться до нужного нам места?

– Полдня и ночь, – прикинул Максум.

– А быстрее никак? – спросил Богданов.

– Быстрее нельзя, – ответил Максум. – Если быстрее, то наши кони устанут. Нельзя воевать на уставших конях. К тому же нам нужно запастись водой и напоить коней. По пути есть колодец. Там мы остановимся. Привал тоже отнимет у нас время.

– Ну, тогда в путь! – скомандовал Богданов.

Свободных лошадей привязали к седлам. На одну из них посадили Салима. Руки ему связывать не стали – как он может ускакать на привязанной к седлу другого седока лошади, даже если того и захочет? А пешком далеко не убежишь. Лошадь, на которой сидел Салим, была привязана к седлу лошади, на которой ехал Максум. Тот сам так пожелал. Все-таки у него были свои счеты с Салимом. Тревожные это были счеты, многозначительные…

Уезжая из мертвого оазиса, Терко напоследок окинул его взглядом.

– Да уж, – сказал он. – В самом деле, смерть отсюда уходить не хочет… Вот даже небольшое кладбище образовалось в этой проклятой долине. Кем-кем, а могильщиком мне быть до сего дня не доводилось. Вот пришлось…

Максум искоса посмотрел на Терко, но ничего ему не сказал. Тронулись. Вначале поднялись на гребень бархана, а затем не спеша поехали дальше, вглубь нескончаемой пустыни. Злое пустынное солнце уже перевалило зенит и поползло к горизонту.

– И хоть бы одна тучка на небе! – удрученно произнес Терко. – Ох, не хотелось бы мне быть арабом всю мою оставшуюся жизнь! Не по мне такие пейзажи!

К колодцу добрались, когда уже совсем стемнело. На непроницаемо темном небе взошла луна и залила пустыню призрачным, мертвым светом.

– Вот ведь и луна здесь не такая, как в моих родных краях! – не мог успокоиться Степан Терко. – И свет от нее не такой! Нет, не рожден я для пустыни! Душа моя мается от таких видов…

Напоили лошадей, пополнили запасы воды, перекусили.

– Всем отдыхать! – приказал Богданов. – Впереди – финишная прямая и прочие связанные с нею удовольствия. Так что спим крепким сном. Рябов – в караул. Максум, через час его сменишь.

– Я пойду в караул, а он, – Максум указал на Рябова, – пускай спит.

– Это почему же так? – подозрительно прищурился Вячеслав.

– Ему надо выспаться, – пояснил Максум.

– А тебе?

– Я араб и умею спать в седле, – сказал Максум. – А вы не умеете. Значит, вы спите, а мы с Фарисом будем по очереди караулить.

– Пускай будет так, – после некоторых размышлений согласился Богданов.

Сам он спать не собирался. Ему пришла в голову неожиданная мысль, которую он собирался обсудить с товарищами.

– Все ко мне, – приказал Богданов. – Максум, ты тоже. Одним ухом слушай пустыню, а другим – меня. Появилась у меня одна интересная мыслишка. Надо бы обсудить.

– А‐а… – Муромцев указал на Салима.

– Пускай слушает и он, – сказал Богданов. – Это такая мысль, что ее надо знать всем. Салиму в том числе. Салим, ты меня услышал? Ты понял, о чем я сказал?

Салим ничего не ответил, лишь шевельнулся, и при лунном свете его глаза сверкнули мертвенным блеском, как у ночного хищника.

– Будем считать, что Салим меня понял, – усмехнулся Вячеслав. – А мысль – такая… К утру, как обещал нам Максум, мы прибудем на место. А дальше что? Как будем действовать?

– Как обычно – по обстоятельствам, – пожал плечами Рябов.

– По обстоятельствам – это, конечно, хорошо, – сказал Богданов. – Но каковы эти обстоятельства? Что мы знаем о Гюрзе? О том, сколько у него людей? Где Гюрза прячет журналистов? А не зная ответов на эти вопросы, мы будем как слепые щенята…

– Как обычно – возьмем «языка», он нам все и расскажет, – предложил Рябов. – Не вижу тут никакой особенной проблемы.

– А если не расскажет? – возразил Богданов. – Если упрется? Или если он не будет знать ответов на все эти вопросы? Что тогда? Брать другого «языка»? Третьего? Этак мы переполошим все селение, и тогда придется стрелять. И если этот Гюрза – человек умный, то он сразу же поймет, в чем дело. И, допустим, перепрячет журналистов в какое-нибудь другое место? Или того хуже – прикажет их убить? И что тогда? Откуда нам знать, что у него на уме, у этого Гюрзы? И кто он сам? Может, какой-нибудь психопат… Бандиты – они все психически неадекватные. Или вы сами этого не знаете?

– Да, это все так, – с неудовольствием проговорил Муромцев. – И даже более того. Если бы Гюрза действовал по своему разумению, это было бы еще полбеды. В этом случае логику его действий можно было бы вычислить. Но ведь он кукла, которую дергают за ниточки. Что ему прикажут те, которые стоят за его спиной, то он и сделает! А сколько их там, таких кукловодов? Может, их в селении целый отряд.

– Нет, – отозвался издалека Максум. – Я был в том селении, наблюдал за ним целый день и не видел ни одного американца или израильтянина. Там только арабы.

– А может, они все были в арабской одежде? – возразил Терко. – Вот, например, как мы.

– Я умею отличить араба от чужеземца, – сказал Максум. – Даже если они оба в арабской одежде.

– Хорошо, если так, – сказал Богданов. – Но все-таки, я думаю, один-два американца или израильтянина там присутствуют. Просто Максум их не видел. Вряд ли такую тонкую провокацию они пустили на самотек и доверились во всем Гюрзе. Тут, знаете ли, нужен контроль! Да и потом…

Вячеслав не договорил, задумался. Молчал он довольно долго, а затем сказал:

– Да и потом… Вот ты, Геннадий, говоришь – действовать нужно по обстоятельствам. Хорошо, допустим. Но, думается мне, это может означать только одно – стрельбу. Мы будем стрелять по ним, они – по нам… И дело не в том, что их много, а нас мало. Просто не хотелось бы мне доводить дело до стрельбы, потому что нам придется стрелять в людей.

– В бандитов! – возразил Рябов.

– Нет, Геннадий, в людей! – возразил, в свою очередь, Богданов. – В обманутых, запуганных людей.

– Хороши люди! – хмыкнул Рябов. – Похитили пятерых мирных советских граждан, грозят их убить… Бандиты они, а не люди. Все как один такие же, как их вожак Гюрза.

– Гюрза – это Гюрза, – не согласился Богданов. – Не надо всех приравнивать к какому-то Гюрзе. Мне думается, там все намного сложнее. Фарис и Максум, а вы что думаете?

– Я знаю, как один человек может запугать и подчинить многих людей, – не сразу ответил Фарис. – Голодом. Где голод, там и страх. А где страх, там и покорность. Дай людям лепешку и сыр, дай им воды, и они перестанут бояться Гюрзу. Они станут смелыми и разумными.

– Вот видишь, – глянул Богданов на Рябова. – А ты говоришь – стрелять… В кого? Нет, тут нужно действовать иначе…