(Не) его трофей (СИ) - Борзакова Надежда Марковна - Страница 41

— Как далеко он может зайти?

— Никак не может! Дам ему бабла за акции и свалит с глаз долой. Как и сука эта!

— Мне очень жаль, пап, — снова сажусь на койку и беру его за руку. Она очень холодная, но пожатие снова прежнее.

— А мне… Жаль насчет твоей мамы, Котенок. Размениваясь на шлюх потерял ее. Как помутнение какое-то… А как очнулся — стало поздно. Она звонила мне, прикинь. Я б на ее месте ни за что, а она позвонила. И простила меня вроде. Смогла. Знаешь, похоже и правда счастлива с этим, как его там. Он умнее меня оказался. Лучше.

— Па-ап…

— Поделом мне, доча. Проехали. Меня знаешь, как попустило, что вот эти котеночьи глазки на меня так же смотрят, как раньше?

Думал, я испугаюсь. Начну презирать. Разочаруюсь. Осужу. А я… Это мой отец. Все тот же самый близкий и родной для меня человек. Который меня вырастил. Оберегал, защищал, спасал. Которого я едва не потеряла. А судить… Ему-то я уж точно не судья.

— Ты мой отец. И я люблю тебя. И всегда была и буду на твоей стороне.

Видеть Олега в трениках и реглане с капюшоном вместо привычного делового костюма странно. Но никакое барахло не способно изменить впечатления о нем, которое с первого взгляда однозначное и правильное. Перед тобой человек, слово которого закон. И реши он не в мою пользу в плане отношений с Катей пришлось бы этот закон менять. Впрочем, она считает, что я уже сделал это. Так оно или нет, но сейчас я принят и меня уважают. Это дорогого стоит.

— Че высунулся? — хмурится Олег, видя, что я смотрю вниз, опершись предплечьями на перила.

Мы стоим на больничном балконе. Олег привалился спиной к стене, образовавшей небольшую нишу сбоку от входа.

— Тебя так даже самый жопорукий снайпер снимет, — поясняет в ответ на мой непонимающий взгляд.

— Какие снайперы, Олег? Не те времена, да и кому я надо?

— Времена, Яр, не меняются, как и методы. Мне ли тебе рассказывать…

— В смысле?

— В смысле, телка в твоей койке и клофелин в бухле.

— Зависть херовая вещь, — бросаю как можно небрежнее и пожимаю плечами. То, как начинает колбасить от гнева, стараюсь игнорировать.

— Угу, особенно если есть кому ее умело направить, — прищурившись смотрит на меня, наблюдая за реакцией. — Делать с этим че-то думаешь?

— Да тупо казнить лейтенанта вместо генерала.

— Ну, предательство-то на лейтенанте, — хмыкает Олег. — Хотя, по правде, уважаю, что смог. Как понимаю, ради Кати.

Киваю.

Сунув руку в карман, он достает пачку сигарет.

— Вы б не курили, Олег.

— Давай еще ты туда же, — беззлобно бурчит в ответ. — Я пятнадцать дней не курил. Имею право.

Сует сигарету в рот и щелкает зажигалкой. Она платиновая в виде щерящейся клыками волчьей пасти. Память о прошлом. Том, в котором он не белый бизнесмен Олег Брик.

— Катя почувствует запах, расстроится.

Огонек замирает перед сигаретой. Помедлив, Олег резким движением выбрасывает ее через балкон, а зажигалку сует в карман. Вроде не морщится даже, не дергается от боли. Да и вообще он в принципе уже совсем прежний. Не скажешь с виду, что пару недель назад перенес инфаркт и операцию на сердце. Так, может не выспался или неделя тяжелой выдалась. Не сдал совсем несмотря ни на что.

— Крутит нами как хочет, угу?

— Да переживает просто. Я сначала, потом вы…

— Кстати, где сама и чего ты здесь, а не с ней?

— На переговорах с представителями ответчика. Организаторов боя, — от воспоминаний о воинственном выражении лица малышки невольно улыбаюсь. — Тут рядом. Пока там будет просила к вам заехать.

— Проследить, чтоб я пожрал и не курил, да?

— Да, — развожу руками.

— Пиздец.

Некоторое время задумчиво смотрит на дождливую улицу. Подходит охранник, подает Олегу какие-то бумаги. Криво усмехнувшись, тот бегло просматривает их и ставит размашистую подпись.

— Поздравляй, я официально свободен.

Говорит бодро, но чувствуется, как ему трудно держать лицо. Если б Катя моя так… Я бы, наверно, полгорода разнес. Хребет сломал тому, с кем она… А ее бы… Валялся бы в ногах, умоляя вернуться ко мне.

Меня перетряхивает.

— Остался только Кулагин, — говорит меж тем Олег.

— Я хочу с ним сам…

— Забудь, — рявкает. — Че ты ему думаешь морду набить? А потом что?

Перед глазами багровое марево. Ярость захлестывает, лишая контроля.

— Думаете, я могу только так?!

— Ты не кипятись, давай, — очень тихо и веско говорит, сверля взглядом. — Уж если насчет дружбана смог передумать, то здесь просто обязан. Для таких дел есть специальные люди, Ярослав! Не мы с тобой, понятно? Мне тоже охота ему по зубам поездить, поверь. И поводов поболее твоего. Но так нельзя.

— А как можно?

— Иначе.

Старший брат. Друг. Мужчина. Партнер по бизнесу. Жених. Бывший, перед которым виновата, но с которым в хороших отношениях. Бывший, с которым в ссоре. Враг.

Хотя нет, не так. Врагом Игорь стал примерно на этапе между другом и мужчиной. Вот только я об этом не знала, и никто не знал. Не знала, когда оплакивала на его плече потерю ребенка. Не знала, когда терзалась чувством вины от того, что вот он такой замечательный любит меня и много лет любил, а я не замечала, и даже заметив не могу ответить взаимностью. Не знала, когда, полностью уверенная в нем, в его любви рискнула все же дать нам шанс. Не знала, когда согласилась стать его женой. Не знала, когда выбирала его…. Не знала, когда… Не знала столько раз. Столько времени! Не знал и папа. Как и я просто представить не мог, безоговорочно доверяя Игорю. Доверяя Игорю меня.

Предполагать и знать не одно и то же. Я знаю, всегда знала, что в прошлом папы бывало

всякое. Но у меня никогда не было конкретных имен, лиц, историй. Эта часть прошлого всегда была табу.

Папа защищал семью. Маму, меня. Жену и дочку. Предательство Кулагина старшего едва не стало фатальным для нас. Будь это не мой папа, а кто-то другой, то не выкрутился бы. Не сумел сберечь не то что бизнес, а и жизни.

Да, мама Игоря была ни при чем. Да, то, что убивать ее мой отец не хотел ничего не меняет. Да, это родители Игоря. Да, на каком-то уровне я могла бы его как-то понять. Возможно могла бы. Но не простить. И не забыть. Но все это не меняет того, что я была и буду на стороне своей семьи.

Кажется, я все еще перевариваю все это и то, что моя упорядоченная жизнь стала напоминать криминальную сагу. Там, где телохранители, постоянное ожидание нападения и мужские дела, в которые мне, как женщине, вход заказан. Плевать, что я вообще-то давно взрослая девочка и успешный адвокат далеко не только по вопросам спортивных контрактов, страховок и тому подобного.

Папа проводит в больнице семнадцать дней. Рекордный срок. Не только в плане того, что его врач говорит мне «не для протокола», что вполне уверен, что если папа будет беречь себя, то очень скоро вернется к прежней жизни, но и в самом факте его нахождения столько времени вне офиса. За два дня до выписки их разводят с Ариной. Та пыталась мне звонить, писала километровые сообщения в мессенджерах. Мол, это было один раз и случайно, момент слабости, увлечение, люблю-не могу. Поговори с отцом, Кать.

Вопреки страстному желанию хоть раз взять трубку и высказать все, что я о ней думаю, я молчу. Отправляю ее номер в блок и все.

Игорь же на связь со мной не выходит вовсе. Мы не видимся и не слышимся с памятного дня, как я выгнала его из компании. Он все еще является акционером «Брика» и в это лезть мне, конечно же, запрещено. Позже разберусь сам, с веским ударением на слове «сам» сказал мне папа. Как отрезал. Как и всегда.

— Всего четыре дня, Кать, — Яр лежит на мне сверху, опираясь на локти. — Я думал, ты обрадуешься встрече с мамой, фотографиям на фоне Башни с кофе и круасанами.

Утро среды начинается с его слов о том, что мы вечером летим в Париж.