Подземелье Иркаллы (СИ) - "Alexandra Catherine" - Страница 7

Акме распахнула глаза.

Медведь, отныне ставший похожим на дикобраза из-за множества стрел, которые украсили его спину, крутился и пытался обломать наконечники. Новые тем временем продолжали сыпаться на него и на людей со всех сторон.

Коцитцы кричали, но не от радости, а от страха. Многие из них бежали с оружием к лесу. Часть из них была убита на месте роем стрел.

Медведь погибал у ног Акме, переваливаясь и тяжело дыша.

Из леса повыпрыгивали люди. Одетые в черные плащи, коричневые колеты и сапоги, они резво помахивали мечами с изумительно тонкими клинками, швырялись топориками, раскручивали над головою жутковатые палицы. Алебарды, едва ли не в два раза выше коцитцев, разрубали противника пополам от основания шеи донизу.

Коцитцы в смятении забегали по округе, но через время начали неуклюжее, затем слаженное сопротивление.

Оглушённая Акме пыталась отыскать среди людей знакомые лица, но не узнавала никого.

Коцитцы начали торопливо убивать пленных, но тут появился еще один враг, самый мощный и свирепый из всех.

Демон Кунабулы.

Демоны древнего мира прорвали пелену ночи столь резво и неожиданно, что Акме не поверила глазам.

Их было немного, но от лап их тряслась земля, от слюны гнила трава, а от ярости их вставала на колени даже ярость Коцита.

Демоны быстро окружали обреченный Кур и молниеносно хватали всех, кто пытался прорваться сквозь их кольцо. Вновь полилась кровь, но не из аккуратных порезов, — ошметки тел полетели в разные стороны.

Огромные, больше взрослых медведей, с сильными конечностями и склизкой шерстью появились они, будто ангелы возмездия, и набросились на людей.

Акме, намертво привязанная к столбу, могла лишь беспомощно наблюдать за совершавшимся судом, за судьями, что вместе с виновными без разбору карали невиновных.

Акме видела, как сдавались коцитцы, как в пасти попадали бывшие узники, и в отчаянии закричала, ибо только ее сила могла положить конец этой резне, но она не могла освободиться. Более того, ее могли разорвать, не встретив никакого сопротивления.

Сатаро неожиданно возник перед нею. В руке держал он кинжал одного из коцитцев. Сосредоточенный, с плотно сжатыми губами перерезал он веревку, и Акме рухнула на траву, ибо ноги её онемели.

Безмолвно поставив её, Сатаро схватил ее за руку и воскликнул:

— Уходим!

— Нет! — закричала Акме, чувствуя, как сила бурлит в ней, жмёт горло, обжигает жилы, заставляя кровь пениться.

Бушующий ветер протяжно завыл, растрепав кроны деревьев, растерзав золотое пламя факелов.

Акме, сжав кулаки, вгрызлась в битву вслед за своим аквамариновым огнем. Воздух накалился и взвыл низким гулом, будто огонь выжигал разрушительный путь свой. Озверелая светящаяся волна врезалась в демонов, с рыком накинулась на них и испепелила. Широко раскрытая ладонь Акме вспыхнула, пальцы, сжавшись, прорезали яркий свет шестью лучами и кинжалами вонзились в плоть второго демона.

Едва помня себя от безумия, гнева и напряжения, девушка подняла руку, махнула ею, словно топором, и ударила зачинающуюся волну о пропитанную кровью землю. Неиссякаемый поток, ураганом прокатившись по земле и оставив в ней глубокую ложбину, с оглушающим рёвом полетел к врагам.

Ею овладело затмение разума, лишь инстинкты и жажда разрушения стали ее союзниками, и, разделавшись с большей частью демонов, она принялась за перепуганных коцитцев.

Но огонь ее, неистовый, ревущий не уничтожал их, лишь пугал до полусмерти. Это еще более злило Акме и ожесточало.

Стремительной ледяной песней запели коцитские кинжалы, найденные Акме на земле, и она начала подскакивать к раненым, либо замешкавшимся от ужаса коцитцам, и, после недолгого и отчаянного сопротивления, вонзала оружие в плоть по самую рукоять.

Крики погибающих жертв, которых она не успела спасти, заглушили все мысли её, подогревая маниакальную ненависть и жажду мести. Огонь рвал душу, прорываясь сквозь сталь кинжалов.

Крича раскатисто и отчаянно, в пылу битвы, пламенем своим она ненароком задевала и тех новоприбывших людей, что избавили ее от медведя, и шарахались они в стороны, но когда осознавали, что вреда им от огня не было никакого, продолжали добивать демонов и разбегавшихся коцитцев.

И тут она увидела Августу.

Девочка потерянно брела меж трупов, растерянно озираясь, спотыкаясь, своими бледными ручками обхватывая плечи. Зовущий, плачущий взгляд ребёнка словно хлыстом ударил Акме по щеке, и та, вздрогнув, очнулась. Земля дымилась, повсюду валялись разрезанные коцитцы, в руках ее, покрытых чужою кровью, дрожал кинжал.

«Проклята», — мелькнуло в голове.

Акме, не приходя в себя, со светящимися устрашающей лазурью глазами подбежала к Августе и прижала её к груди.

— Господь прислал мне тебя, чтобы ты спасла меня? — воскликнула Августа, невинным взглядом своим словно обнимая Акме.

— Господь не подсылает убийц, — резко воскликнул Сатаро.

Он схватил девочку на руки, стиснул локоть Акме, и все трое исчезли во тьме леса.

Акме бежала, спотыкалась и морщилась от боли во всём теле, еле двигалась, но не могла остановиться и отдохнуть: возможно, за ними велась погоня. В могучих руках своих Сатаро нёс Августу.

— Что это за люди?! — воскликнула Акме.

— Саардцы.

— Это же твои земляки. Почему мы бежим от них?

— Они видели твой огонь, — отвечал Сатаро. — И обязательно захотят его себе.

— Они не смогут им владеть.

— Огнём нет, тобой — да. Саардцы умеют убеждать. Если ты им откажешь, они запытают тебя до смерти.

Кровь, все ещё бурлящая и жгучая, сильно давила изнутри. Но бешенство разрывало Акме, и с ним было трудно справиться. Сильно болели бока, глаза, руки и ноги. Всё жгло. Она всё-таки остановилась, опустилась на землю, тяжело дыша, чувствуя, как оцепенение, обволакивающее, губительное, нисходит на неё, в памяти уничтожая всё, что было до Коцита. Отныне её преследовали лишь обезображенные лица узников.

— Жива? — спросил Сатаро, удерживая рвущуюся к ней девочку.

Акме отстранённо кивнула.

— Можешь идти?

Акме вновь кивнула.

— Тогда вставай и пошли. Нечего разлёживаться.

Она даже не спросила, куда они шли. Ей стало безразлично. Хотелось идти, бесконечно долго, лишь бы спастись от преследовавших её коцитских теней, заливших кровью все алтари. Узник Кура, обезглавленный одним из последних до появления саардцев, брёл рядом с нею и тихо спрашивал:

— Ты не видела мою голову?..

Акме отрицательно замотала головою, дико уставившись на его тень.

Из Кура они выбрались до рассвета, выбирая, как казалось Акме, самые извилистые и непроходимые тропы. Сатаро не разрешал останавливаться или садиться, подстёгивал резко и грубо. У Акме всё сильнее болели рёбра, по которым били коцитцы.

— Сколько тебе лет? — спросил Сатаро не задолго до рассвета, несмотря в её сторону.

— Восемнадцать, — глухо отозвалась Акме.

— Почему муж твой не пришёл спасти тебя? — спросил он.

— У меня нет мужа.

— Жених?

— У меня нет жениха…

Вспомнился Гаральд Алистер, но сквозь ледяной туман она не почувствовала ничего, кроме непробиваемого оцепенения. Есть только брат. Но ни брат, ни возлюбленный не пришли, чтобы вытащить её из этой преисподней. Она осталась с ошалелой жестокостью один на один.

На лес пролились тусклые лучи туманного рассвета. Холод ночи не чувствовался из-за страха и стремления поскорее покинуть Кур, но, едва слабое ощущение безопасности опустилось на них, холод пробрал до костей.

Августа в своей тонкой грязной рубахе с голыми ногами прыгала и бегала, пытаясь согреться. Акме же в лёгкой порванной тунике чувствовала лишь тошноту, резкую боль в голове и рёбрах. Со вчерашнего дня во рту не было ни росинки, кроме яблока, а воду её заменила солёная кровь, но ни голод, ни жажда не тревожили её. На задворках сознания она изумлялась, ибо в ней все ещё оставались силы, которые позволяли ей идти.