Цена весны (ЛП) - Абрахам Дэниел "М. Л. Н. Гановер" - Страница 68

— Маати-кво, — сказала она. — Я тревожусь. С тех пор, как мы выехали из школы, Эя ведет себя очень странно, не правда ли? Она проводит часы, записывая на табличках. Не думаю, что это хорошо для нее.

— Я уверен, что она в полном порядке, — сказал Маати и изобразил, как он надеялся, успокаивающую улыбку.

— И она дала серебро этим гальтам, — провизжала Ванджит еще громче. — Я не знаю, что она хотела этим сказать. А вы?

Большая Кае вышла из темного коридора и махнула им рукой. Маати пришлось толкнуть Ванджит, чтобы привлечь ее внимание. Они пошли следом, и Ванджит уставилась невидящим взглядом в спину Большой Кае.

— Мне кажется, — продолжала она, — что Эя забыла, кто ее союзники, а кто — враги. Маати-кво, я знаю, вы любите ее, но вы не должны ей разрешить ослепить вас. Вы не можете игнорировать правду.

— Конечно, Ванджит-кя, — сказал Маати. Комната находилась на втором этаже. Свежий тростник на полу. Маленькая койка из натянутой парусины. Закрытые дубовые ставни не пропускали дневной свет. — Оставь это мне. Я позабочусь о ней.

Большая Кае вышла, бормоча что-то о том, что надо посмотреть на животных. Когда дверь за ней закрылась, Ванджит дала одеялу упасть и поставила андата на койку. Он гулил и что-то бормотал, махал ручками и беззубо улыбался. Пародия на радость ребенка, но вид Ванджит — ее простого удовольствия, страха, гнева и всех мельчайших движений ее губ — заставил мясо Маати слезать с костей.

— Вы обязаны что-то сделать, — сказала она. — Эе нельзя доверить андата. Вы не можете…

Ребенок запищал и упал на бок, пытаясь слезть на пол. Ванджит наклонилась к нему, снова посадила и только потом продолжила:

— Вы не можете разрешить тому, кому не доверяете, пленить андата. Вы не можете это сделать.

— Я, безусловно, попытаюсь этого не сделать, — сказал Маати.

— Странный ответ.

— Я не бог. Я использую то суждение, которое имею. Я не могу заглянуть в сердце человека.

— Но если вы думаете, что Эе нельзя доверять, — гневно воскликнула Ванджит, — вы должны остановить ее. Обязаны.

«С кем я говорю, — спросил себя он. — С девушкой? С андатом? Знает ли Ванджит, что говорит?»

— Да, — медленно сказал Маати. — Если она не годится на роль поэта, владеющего андатом, я позабочусь, чтобы она им не завладела. Я остановлю ее. Но я должен быть уверен. Я не сделаю это до тех пор, пока не буду уверен, что исправить ее невозможно.

— Исправить ее? — сказала Ванджит и приняла позу, отвергающую эту мысль.

— Я не собираюсь никого убивать, пока не будет другого выхода.

Ванджит отступила на шаг, ее лицо побелело. Взгляд андата метался между ней и Маати, его глаза светились от искреннего удовольствия.

— Я никогда не говорила, что предлагаю убить ее, — тихо сказала Ванджит.

— Неужели? — спросил Маати обвиняющим голосом. — Ты уверена?

Он повернулся и вышел из комнаты. Руки тряслись, сердце билось, как ненормальное.

Он повел себя, как идиот. Он поскользнулся. Возможно андат заставил его сказать больше, чем он намеревался; возможно андат решил, что это может завести его еще дальше. Он остановился в главном зале, голова слегка кружилась. Он сел за один из столов и опустил голову на колени.

Сердце все еще стучало, лицо горело, щеки пылали. Голоса хозяина и Ирит казались эхом, словно он слышал их из дальнего конца тоннеля. Он стиснул зубы, приказывая телу успокоиться и подчиниться ему.

Медленно-медленно, но пульс успокоился, лицо стало не таким горячим. Он не знал, сколько времени просидел за маленьким столом у задней стены. Казалось, что прошло несколько мгновений; казалось, что прошло полдня. Обе возможности были правдоподобны. Он попытался встать, но трясущиеся ноги не выдержали. Как у человека после забега.

Он сделал знак трактирщику и попросил крепкого чая. Мужчина достаточно быстро принес чугунный горшочек в форме лягушки, между губами кран в виде пустого языка. Маати нацедил густой зеленый чай в деревянную пиалу и какое-то время сидел, вдыхая запах; только потом попытался поднять ее к губам.

К тому времени, когда появилась Ирит, он почти стал собой. Истощенным и слабым, но собой. Женщина села напротив, переплетя пальцы. Ее улыбка была слишком широкой.

— Маати-кво, — сказала она, с запозданием приняв позу приветствия. — Я только что с набережной. Эя наняла лодку. На вид хорошую. Достаточно широкую, ее не будет слишком сильно качать. И она не сядет на мель. Они там говорили о мелях. В любом случае…

— Ирит, в чем дело?

Ирит оглядела главный зал так, словно ожидала кого-то найти. Потом заговорила, не глядя на него.

— Я никогда не собиралась пленять, Маати-кво. Я могу помочь, могу и не помочь. Но мы оба знаем, что я никогда не буду пленять андата.

— Ты хочешь уйти, — сказал Маати.

Вот тут она посмотрела на него — маленький рот, большие глаза. Она выглядела, как портрет самой себя, нарисованный тем, кто очень плохо думал о ней.

— Собери свои вещи, — сказал Маати. — И сделай это до того, как мы придем к реке.

Она приняла позу, которая принимала его приказы, но в положении тела остался страх. Маати кивнул себе.

— Я скажу Ванджит, что послал тебя с поручением, для меня. Что Эе нужен особый корень, который растет на юге. Ты встретишь нас в Утани. Ей ни к чему знать правду.

— Спасибо, — сказала Ирит, на ее лице появилось выражение облегчения. — Я прошу прощения.

— Торопись, — сказал Маати. — Времени мало.

Ирит торопливо пошла прочь, ее руки мелькали так, словно обладали собственной жизнью. Маати спокойно сидел в наступающей темноте, прихлебывал чай и пытался убедить себя, что к нему возвращается сила. Он разрешил напугать себя, вот и все. Смешно думать, что он едва не потерял сознание. Он в полном порядке. К тому времени, когда Эя и Маленькая Кае пришли забрать Ванджит и Ясность-Зрения, он почти в это поверил.

Эя приняла новость об отъезде Ирит без комментариев. Обе Кае переглянулись и продолжили грузить оставшиеся ящики в лодку. Ванджит не сказала ничего, только кивнула и поставила Ясность-Зрения на нос маленького суденышка, откуда он мог глядеть на воду.

Лодка была длиной в шесть лежащих друг за другом людей и шириной в пять. Она низко сидела в воде, заднюю часть заполняли запасы угля и печь; паровой котел и колесо с широкими лопастями уже были готовы к работе. Лодочник, присматривавший за огнем и рулем, казался старше Маати, его кожа была тонкой и морщинистой. Его помощник, который должен был стоять на вахте во время отдыха старика, мог быть его сыном. Никто из них не разговаривал с пассажирами и не обращал внимания на ребенка, метавшегося на руках Ванджит.

Как только они погрузили все пожитки на лодку и привязали их, Эя приняла позу, указывающую, что они готовы. Помощник что-то крикнул, почти пропел. Клерк на набережной прокричал ответ, концы отвязали, злое урчание колеса стало громче и сильный резкий удар дерева по воде отбросил их от берега в реку. Поднялся бриз, но, вероятно, только из-за скорости лодки. Эя села рядом с Маати и взяла его запястья.

— Мы сказали им, что ребенок — сын одного из утхайемцев и западной девушки. Ванджит — няня.

Маати кивнул. Ложь, ничем не хуже любой другой. Ванджит, сидевшая на носу, обернулась, услышав свое имя. Ее глаза были ясными, но, судя по выражению лица, она только что плакала. Эя нахмурилась и так сжала кончики его пальцев, что они побелели, потом подождала, пока кровь не вернулась в них.

— Она спросила о твоих табличках, — сказал он. — Ты постоянно занята с ними. Пленение?

— Я пытаюсь врезать символы настолько глубоко, чтобы смочь прочитать их пальцами, — тихо сказала Эя. — Это намного лучшее упражнение, чем я ожидала. Мне кажется, что я нашла несколько способов улучшить грамматику. Надо будет сделать другой набросок, но… Как ты себя чувствуешь?

— Что? А, прекрасно. Я чувствую себя прекрасно.

— Устал?

— Конечно я устал. Я уже стар, и слишком долго был в дороге…