Канада, пахнущая смолой - Фидлер Аркадий - Страница 14

• Предыдущая
• 14/61
• Следующая

В ту пору французы нужны были гуронам еще больше, чем когда-либо прежде. Им ни за что не хотелось обидеть Шамплена. Помнили, как губернатор назвал Этьена изменником за сотрудничество с англичанами. Верх в племени взяли те вожди, которые и прежде с тайной неприязнью посматривали на вспыльчивого нахала, а теперь открыто обвинили его в том, что он всегда настраивал молодежь против власть имущих и против священных обычаев.

Этьена схватили где-то в лесной глуши. Там, вдали от друзей, совет племени устроил над ним суд — необычайный суд, политический, суд индейцев над белым. Приверженцев Этьена Брюле запугали, и в этот раз он уже не смог защитить себя. Его приговорили к смертной казни, а тело его ждала исключительная участь: быть съеденным судьями. Приговор был приведен в исполнение, поразив, возможно, даже тайных подстрекателей: они не ждали, что индейцы такими крайними мерами ответят на их интригу.

Немезиде истории было угодно, чтобы несчастный народ гуронов всего на несколько лет пережил Этьена Брюле. На них ополчились с каждым годом все более мстительные ирокезы. Не помогли гуронам ни молитвы миссионеров, ни союз с французами. Ирокезы превосходили соседей осторожностью и хитростью, а также имели огнестрельное оружие, доставляемое им голландцами и англичанами. Ирокезы умело использовали внутренние раздоры противника и уничтожали его селения одно за другим.

Гуроны сражались с необычайным мужеством, но, как и многим другим первобытным племенам, им не хватало осмотрительности и проницательности. В 1649 году, почти поголовно истребленные, они перестали существовать как племя, а немногочисленные жалкие группки их рассеялись по лесам во все стороны.

История Этьена Брюле отнюдь не исключение. Несомненно, задору, самоотверженности и прямо-таки безумной отваге подобных ему канадских французов обязана Франция захватом в Северной Америке тысячемильных территорий. Им же она обязана и тем, что тысячи краснокожих воинов стали на ее сторону, и тем, что после ста пятидесяти лет ожесточенных боев канадские французы все-таки смогли устоять перед двадцатикратным превосходством англичан.

Вицусь Адамкевич из Оттавы приехал вместе со мной к Станиславу на реку Сен-Дени. Вицусь — красивый здоровый мальчик с румяным загорелым лицом, светло-голубыми глазами и льняным чубом. Ему четырнадцать лет, он в меру упрям, иногда непослушен. В его юношеском сердце пылают две страсти: охота и пон-пон.

Мы очень любим друг друга. Вместе ходим на охоту, вместе развлекаемся. У нас много общих симпатий, увлечений и приключений.

Когда Станислав занят работой по дому, мы — Вицусь и я — отправляемся вдвоем на Канада-Лейк за дикими утками. Это «романтическая» прогулка, так как все время нужно быть начеку и помнить о нашем враге — соседе Десотеле. Углубляемся в темный высокий лес канадских кедров, и тропинка, сначала отчетливо различимая, теряется в траве и зарослях дикого кустарника. Внимательно осматриваемся вокруг — здесь можно встретить оленей и лесных куропаток. Потом местность понижается и земля становится скользкой и мягкой.

Внезапно останавливаемся как вкопанные. Лес перед нами редеет, оттуда доносятся таинственный плеск, приглушенное кряканье и бульканье.

— Утки! — сдавленным голосом шепчет Вицусь. Щеки его горят, глаза блестят от возбуждения. Вицусь дрожит от волнения и весь в напряжении крадется вперед с еще большей, чем прежде, осторожностью, словно подкрадывается к настоящему бдительному врагу, а не к обыкновенным диким уткам.

Мне знакомо это волнение. Двадцать пять лет назад я переживал то же самое в своих детских снах: в американских дебрях я дружил с индейскими воинами и подкрадывался к врагу; тогда сильно билось мое сердце. А сегодня так же колотится сердце Вицуся. Постепенно приближаемся к опушке и долго, словно зачарованные, любуемся открывшимся зрелищем. На фоне неба высится огромная гора с обрывистыми скалистыми склонами, а у подножия ее раскинулось озеро, почти целиком заросшее камышом и осокой. Странный контраст здешней природы: рядом с высокой скалой — болотистая низина. Недалеко от нашего укрытия на поверхности озера плещется несколько уток.

Вицусь прицеливается и стреляет. Стреляет метко. На озере шум и переполох, а одна подбитая утка остается на воде.

Мальчик ничего не боится. Взбирается на утлый плот, некогда связанный тут Станиславом, и плывет за добычей. Он смеется над опасностью и вязкой топью. Я слежу за ним с берега, чтобы в любую минуту прийти к нему на помощь. Но обходится без происшествий. Вицусь возвращается с уткой.

На обратном пути Вицусь предается мечтам и переносится в совершенно иной мир. Грезит, как обычно, о пон-поне. Рассказывает что-то о железных конструкциях, о своем изобретении, а в это время утка, старательно привязанная к поясу, пачкает кровью его штаны.

Пон-пон — это хитрая игрушка «made in Japan».[8] Это металлический кораблик, внутри которого помещен обыкновенный железный котелок с двумя трубочками, открывающимися у кормы в воду; если разогреть котелок кусочком горящей свечи и опустить кораблик на воду, он приходит в движение и весело мчится вперед. Из погруженных трубок раздаются выхлопы: пон-пон-пон… Гениальная простота этой игрушки очаровала Вицуся. Юный энтузиаст хочет по принципу пон-пона построить на реке Льевр большую шлюпку для Станислава. Но до сих пор не понял этого принципа и вот уже много дней ищет разгадку. Осторожно разбирает кораблик, исследует, собирает, что-то высчитывает, запаивает, испытывает. У Вицуся ум изобретателя, и со временем из него выйдет хороший инженер, но пока пон-пон так и не открывает ему своей тайны.

Иногда мы с Вицусем ходим на реку Льевр ловить рыбу. Щук там много, но все они мелкие. Ловим их на тролля, то есть на блесну, которая на длинной леске тянется за кормой. Вицусю всегда больше везет, и он вытаскивает лучших щук. Ему хочется петь, его охватывает радость.

Незадолго до захода солнца — закаты теперь, в августе, неправдоподобно многоцветны, а жара даже вечером тропическая — мы взбираемся на холм, где у Станислава картофельное поле, и ждем оленей. Они часто приходят сюда. Это виргинские олени, обычные в этой местности, по размерам не превосходящие наших ланей, с небольшими рогами. Не ахти какая добыча, но мясо превосходное. В кладовой Станислава мяса нет, поэтому мы хотим попытать счастья.

Пейзаж вокруг нашей позиции напоминает Прикарпатье. Те же самые осины и березки с редкими елями, прямо-таки полесские комары. Даже наше вечернее небо порой полыхает. Но через несколько минут после захода солнца иллюзия рассеивается, наступает перемена. Раздается голос whlppoorwitta, птицы из отряда козодоев, распространенной в Северной Америке. Она выкрикивает на соседнем холме два-три раза подряд «уип-пу-уил» так звонко, словно хочет разбудить погружающуюся в сон природу. Спустя некоторое время на далекой вершине ей начинает вторить другой козодой; с противоположного берега реки Сен-Дени им откликается третий, а где-то далеко-далеко, пожалуй над самым Канада-Лейк, слышен голос четвертого. Целые четверть часа разносится над темнеющим лесом большой концерт уиппурвиллов. Он производит фантастическое впечатление, словно таинственные вскрики кающихся лесных духов.

Затем совершенно темнеет, уиппурвиллы успокаиваются; мы убеждаемся, что олени не пришли, и собираемся в обратный путь.

Спускаемся с холма приятно взволнованные. Я шепотом рассказываю Вицусю об уиппурвиллах. Птица эта встречается во всех лесах Северной Америки: известна всюду, вплоть до Техаса, популярна и благодаря своеобразному голосу считается символом американской природы. И символом американской истории: она первой встретила пришельцев из-за океана; подражая ее крику, перекликались индейцы, готовясь на рассвете к нападению на поселения белых захватчиков. Ибо следует отметить, что уиппурвиллы кричат и перед рассветом. Это незаурядная птица — к ее голосу всегда прислушиваются с волнением, любят ее.

• Предыдущая
• 14/61
• Следующая