ЧОП "ЗАРЯ". Книга пятая (СИ) - Гарцевич Евгений - Страница 30

Адвокат проводил меня к высокому и длинному ангару, завел внутрь, а сам выскочил и захлопнул дверь. Я вышел на середину, сканируя ауру вокруг. И попутно пытаясь понять, что же здесь производят.

Оказалось, что моторки. Длинная линия конвейера сейчас не работала, но на ней замерли в ожидании небольшие фургоны в разной степени сборки. Рядом со мной был почти готовый, только стекла осталось установить, чуть дальше с открытым и пустым капотом, а еще дальше только база с креслами без кузова.

Дальняя часть ангара отличалась — никакого конвейера, просто несколько закутков, где собирали кареты. Причем, если в общем зале — все прям кичило новизной и массовой штамповкой, плюс пахло машинным маслом, то в дальнем зале было царство эксклюзива. Всего две кареты и каждая как произведение искусства. Ручная работа, дорогие материалы, приятные запахи древесины.

Ну, старика можно понять. Если он всю жизнь делал такие кареты, а наследнички подались в технологичный массмаркет. А еще ведь непонятно, что собирают, может, запчасти-то китайские? А здесь все родное, потом и слезами предков взращенное. Ох, уж эти отцы и дети со своей борьбой поколений.

Я остановился возле недоделанной кареты и постучал по дереву.

— Семен Павлович, выходи, тебя дети в дом престарелых отдают. Ку-ку?

Я пошел по кругу вдоль стен, трогая инструменты и материалы, разложенные на верстаках, и продолжая звать старого купца. Натолкнулся на фотографию на стене — маленький сгорбленный старикашка, этакий гремлин с палочкой, стоял в окружении большого семейства, среди которых был и Илья.

Не одной улыбки на фото, будто фотограф забыл их попросить сказать сыр и предупредить, что сейчас вылетит птичка. Взгляд у старика пристальный и подозрительный, а у остальных на лицах целая гамма эмоций: от ненависти до страха.

«…а мы же так и не узнали, от чего он представился-то…» — шепнула Харми.

«…как от чего?» — нервно хихикнул Ларс: «…видно же, что от радости…»

— Не нагнетайте, и так что-то неуютно уже, — я поежился, почувствовав холодный порыв ветра пробежавший по спине и услышав какой-то шум в большом зале.

Что-то загудело под потолком, а потом щелкнуло и включился конвейер. Задребезжало стекло, сработал клаксон у одной из моторок, а затем послышался металлический стук трости по полу, резко сменившийся на скрежет. И в этот момент свет во всем ангаре погас.

— Говорю же, не нагнетайте, — я дернул плечом, сгоняя чью-то невидимую ледяную руку — не фобос, просто сошедшие с ума мурашки.

Двинулся в сторону большого зала, где-то там на стене видел щиток с рубильниками. По памяти начал считать шаги, ориентируясь по подсвеченным луной силуэтам и обходя выступающие углы.

«…а сегодня что? Еще и полнолуние?» — спросила Харми.

«…ага, но он же не перевертыш, на него луна не должна действовать…» — задумался Ларс: «…другой вопрос, если он друзей из леса призвать сможет… ну вы понимаете, о ком я…»

«…вроде бы во Владимирской лесные не водились никогда, только кровососы…» — к размышляющим присоединился и Муха.

— Да вы, блин, издеваетесь что ли?

Я хотел ответить фобосам, но получилось, куда-то безадресно в общую пустоту, из которой раздался скрежет, потом треснул какой-то стеллаж и на меня с грохотом и скрипом покатились колеса. Где-то в темноте раздался неразборчивый шепот, а потом и гаденький смешок.

Увернулся я только частично, сиганул в сторону, хотел перепрыгнуть, но подлое колесо дернулось зигзагом и подставилось под ноги. Упал, поймав еще две покрышки, раскидал все и бросился к сломанному стеллажу. Но там уже никого не было. А потом сморщился, от раздавшегося звона в том месте, куда все укатилось.

«…хорошо хоть не шипованные… но будет неустойка…» — занудливо, пародируя голос «адвоката» произнес Муха

«…а неустойку можно на счетчик поставить?» — спросил Ларс: «…а то чувствую, депозита-то нам не хватит…»

И с этими словами послышался свист, и сантиметрах в пятнадцати от меня рухнула медная люстра. А потом на проезжающей на конвейере моторке зажглись фары, слепя меня ярким светом. Недоделанная (еще без окон) машина взвизгнула и, разгоняясь, покатилась на меня. За рулем мелькнул узкий сгорбленный силуэт, который сразу же растворился в свете фар.

Я отскочил в сторону, ударился ногой об, не пойми, когда появившийся, подъемник и кубарем улетел в проход между ящиками с запчастями. Меня еще и подопнул кто-то или что-то, будто я в аэротрубе на рекорд иду.

Благодаря защите мейна не сразу понял, во что влетел. Что-то хрупкое, дребезжащее и звенящее оказалось стойкой с лобовыми стеклами, которые только ждали своей очереди на установку.

Каким-то чудом поймал одно-единственное уцелевшее стекло. Отставил его в сторону, но лишь для того, чтобы сразу же схватить обратно и прикрыть от рухнувших со стеллажа ящиков. От ящиков спас, но сразу же поскользнулся на прикатившихся из темноты стальных шариках для производства подшипников.

Растянулся на полу, чувствуя себя героем фильма «Один дома». И облегченно выдохнул, все еще держа на вытянутых руках целое стекло. А, нет. Не целое. Что-то хрустнуло и маленькая трещинка, появившись из угла, побежала по всему стеклу, расширяясь и ветвясь, как паутина. Когда трещина добралась до противоположного угла, стекло крякнуло и рассыпалось на мелкие осколки. Я только лицо успел отвернуть. Рррр!

Вскочил, стряхивая с головы осколки, и побежал к щитку с электричеством.

— Всем выйти из сумрака, работает госфобосконтроль! — я заорал, сдерживая злость и рвущийся наружу мат, и дернул рубильник, включая свет.

Сразу же обернулся и увидел его — призрачного карлика, застывшего в центре зала. Он действительно замер. В позе нашкодившего ребенка, которого только что застукали. Занес уже одну ногу в воздух, вздрогнул, дергая головой и оборачиваясь на крик. А потом мерзко хихикнул и бросился бежать

— Врешь сволочь, не уйдешь, — я скрипнул зубами (или осколками стекла на них), развернулся в прыжке и помчался за ним.

По тому, что произошло дальше, можно было бы новый сезон Тома и Джерри снять. Сценаристам не пришлось бы даже ничего выдумывать.

Верткий, мелкий гаденыш (пусть и странно так про стариков говорить) прекрасно ориентировался на местности. Знал каждую щель, каждую плохо закрепленную деталь, каждую треснувшую половицу, каждый чертов угол, за которым коварно прятались ведра, швабры и неожиданно выступавшие из стен балки.

Депозит я перестал считать, когда меня придавило моторкой и я половину зала на конвейере прокатился, пока из-под нее выбрался. А потом уже, на грани помутнения от злости, нам с парнями пришла гениальная идея!

И мы начали ломать все сами, но не в этом зале, а в каретном. Чтобы хоть как-то выманить чертова «гремлина». Я отодрал обшивку, а потом начал долбить «гусиной лапкой». Бил и приговаривал: это тебе за люстру, это тебе за швабру, это тебе за пружины из сиденья…

И фобос проявился — в мигающем свете последней лампочки на раскачивающейся люстре, на пороге возник призрачный силуэт злобного старикашки. Большой нос, огромные кустистые брови, сутулая худая спина и дурацкая (будь она трижды проклята) тросточка.

— Семен Павлович, мое почтение, — я натянуто улыбнулся, стряхивая со лба щепки и стараясь приглушить, рвущеюся наружу злость. — Давайте уже договариваться, не пристало вам так скакать в вашем почтенном возрасте.