Развод неизбежен, предатель (СИ) - Шторм Вера - Страница 6

Я сильнее прижимаю сына к себе, желая оградить от чужих глаз. Защитить от всех. А потом встаю вместе с ним, крепко держа его за руку, и мягко спрашиваю:

— А со мной будешь кушать?

Али тут же кивает и довольно жмется ко мне. А я непроизвольно расплываюсь в улыбке, которая не остается без внимания мужа. Его темные глаза яростно сверкают, а желваки на скулах ходят ходуном.

— Али, почему ты не слушаешь Тамару Аллахвердиевну? — спрашивает Бурак. — Разве я тебя учил такому? К старшим нужно проявлять уважение и...

— Так. Хватит. Я сама покормлю его, — прерываю мужа я, видя, как брови сына сходятся на переносице.

Кажется, Али хочет что-то ответить отцу, однако я не даю этого сделать. Потому что еще одного урагана за сегодняшний день просто не выдержу. Нужно заканчивать этот театр абсурда. Ребенок и так переживает. Вредить его психике — самое худшее, что могут сделать родители. Мне необходимо по возможности отгородить Али от наших разборок с Бураком. И будущих, и настоящих. Нельзя ему их видеть. Пусть растет и живет, как и все дети. Он и так сегодня услышал достаточно...

Не говоря ни слова, я тяну сына на кухню. Довольный таким раскладом, он с удовольствием уплетает всю приготовленную пищу, поглядывая на меня своими темными, как у отца, глазами.

Их внешнее сходство с Бураком сложно не заметить. Али — его маленькая копия. И нос, и губы, и взгляд такой же... Насквозь пронизывает. Точно в душу заглядывает.

А чего стоит роскошная копна черных волнистых волос! Уверена, когда он вырастет, то обязательно будет иметь успех у женских сердец.

Так же, как и его отец...

Однажды, взглянув в темный омут его глаз, я самозабвенно поддалась чарам этого мужчины. Ни минуты не сомневалась в нем, уверенная, что он никогда и ни за что меня не обидит. Не предаст...

Правильно говорят: ни от чего нельзя зарекаться. Вот и я ошибалась, когда-то называя Бурака своим миром... Единственным мужчиной, забравшим мое сердце навсегда.

Но его недоверие... Его предательство вмиг меня поменяло. Теперь уже ничего не вернуть. Не отмотать назад. С того дня, когда он вышвырнул меня из дома, обвинив в измене, между нами образовалась огромная стена, которую уже ничем не проломить. Он собственноручно нас разрушил.

— Мам... — тянет вдруг сын, возвращая меня в реальность.

Я кручу головой, отгораживаясь от угнетающего роя мыслей, и внимательно смотрю на Али. Затем перевожу взгляд на его тарелку.

— Все уже? Наелся?

Сын кивает.

— Еще чай хочу, — просит он. — А ты будешь кушать? Может, вместе?

— А мы разве сейчас не вместе сидим? — Я выгибаю бровь.

— Ну... — Али вдруг встает и придвигает стул ко мне. Так, что между нами не оказывается никаких преград. — Вот теперь да.

Я усмехаюсь и целую его темную макушку. А затем встаю и иду за чайником.

Но как бы то ни было, внутренне сын — это я. У него мой характер. Наверное, потому, что мы с ним проводим очень много времени вместе. Он с детства приучен к тому, что я всегда рядом... А тут, считай, со вчерашнего утра меня не было. Для него это большой стресс. Но Бурак этого не понимает. Как, впрочем, и все его родственники.

Для них выбросить невестку — значит очистить дом от вселенского зла, но о ребенке и его самочувствии никто даже думать не станет. А ведь это самое главное...

Придерживая чайник одной рукой, я наливаю сыну и себе чай. Он тут же хватает рафинад и бросает его в жидкость. Начинает мешать ложкой, а я присаживаюсь возле него и автоматически обхватываю обеими ладонями горячий стакан с чаем, но боли не чувствую. Наверное, потому что ворох мыслей не дает мне глотнуть воздуха. Или из-за того, что внутренняя боль гораздо сильнее внешней. Она ее просто заглушает.

Допив чай, сын тут же встает с места и, увидев, что мой стакан пуст, хватает меня за руку и тянет в сторону зала.

И что там говорила Тамара Аллахвердиевна? «Не хочет еду? Бросается ею? Капризничает?»

Чушь. Он бы никогда не поступил так, не будь на это причин. Али — вовсе не избалованный ребенок. Сын, как и все, хочет теплого отношения и ласки. Вот и все. А ему этого не дают. Понятное дело, что он начнет возмущаться.

Когда мы возвращаемся в зал, я снова натыкаюсь на холодный взгляд мужа. Спокойно выдерживаю его и выгибаю бровь.

— Али, ты позавтракал? — спрашивает он участливо.

Сын вместо ответа просто кивает, а затем тянет меня в другую сторону, заговорщически шепча:

— Пошли поиграем. Я тебе покажу новые игрушки и...

Он внезапно зевает. Останавливается на полуслове. Еще один зевок вводит меня в ступор.

Я щурюсь, всматриваясь в... сонное лицо сына и недоумеваю. Догадка выстреливает в минуты. Я крепко сжимаю кулаки.

— Бурак, — прокашлявшись, интересуюсь строгим тоном — Али что, не спал ночью?

Муж дергается от вопроса. Поджимает губы. Я не перестаю смотреть в его глаза, а он... впервые отводит взгляд.

Поверить не могу! Значит, это мы тоже умеем. Никогда подобного не наблюдалось. Всегда такой гордый, смелый. А тут отворачивается от меня. Надо же. Стыд проснулся?

— Бурак, — повторяю я с нажимом. — Я вообще-то у тебя спрашиваю. Наш сын не спал ночью? Почему у него глаза сонные? Я еще как пришла заметила, но не подала виду. Но теперь... признаки налицо. Может, объяснишь мне? Или продолжишь уворачиваться от ответа?

Между нами повисает гнетущее молчание, которое давит на виски с каждой последующей секундой. Слышно лишь тяжелое дыхание мужа и стук моего сердца, постоянно отбивающего неровный ритм.

Я втягиваю воздух и хмурюсь, ожидая вразумительного отклика.

— Али не спал всю ночь, — хрипло отзывается он, соизволив прервать тишину. И добивает следующей фразой: — Плакал и звал... тебя.

Он стискивает пальцы до белых костяшек. На меня не смотрит, а я разочарованно качаю головой.

Мне хочется тут же расслышать сказанное. Забыть, как страшный сон. Муж ведь мог позвонить мне. Сказать о самочувствии сына... Но даже зная, что Али не смог уснуть без меня, ничего не предпринял. Не сделал ни единого шага для его успокоения.

Оставил Али одного мучаться от бессонницы, в неведении о том, что случилось с его мамой.

Снова смотрю на сына, на то, с каким усердием он покрасневшие глаза и раз за разом зевает.

Не теряя ни минуты, я подхватываю Али на руки, и он тут же кладет голову на мое плечо. Иду в детскую, напоследок бросив полный негодования и презрения взгляд на Бурака.

Перед тем, как уложить Али спать, я ставлю его под душ. Он довольно, но вяло улыбается, хотя обычно очень подвижен в эти мгновения, что вызывает у меня протяжный вздох. На него совсем не похоже, и это очень расстраивает. А отношение мужа приводит в ужас.

Вот как так можно?! Зная, что твой ребенок не спал, как ни в чем не бывало встречать новый день...

Хотя... о чем я вообще? Человек, который, толком не разобравшись в ситуации, вышвыривает жену из дома и запрещает ей видеться с сыном... Чего еще от такого ждать? Верно. Всего что угодно.

Однако сын все же другое дело. Какие бы между нами ни были разногласия и недопонимания, Бурак не имеет права так себя вести. Насильно отрывать от меня Али, наплевав на чувства нашего малыша... Это жестоко. Даже для него.

После душа я переодеваю сына в чистые вещи и укладываю в постель. Он практически сразу засыпает, бормоча радостное: «Мама рядом». От этих слов внутри меня нарастает волна любви и нежности, но в тоже время просыпается и другое чувство. Чувство, неподвластное мне... Оно идет из груди.

Ненависть к Бураку. За то, что так поступил с сыном, за то, что разлучил его с матерью. Под гнетом своей «правоты» и непонятно откуда взявшейся уверенности в моей измене он позволил четырехлетнему малышу не спать всю ночь и ломать голову над тем, куда делась его мать. Почему оставила его одного.

Обычно Али перед сном может часами рассказывать свои истории. Болтает без умолку, переплетая их с новостями из детского сада. А сейчас сил на это у него совсем нет.