Необычное задание - Бортников Сергей Иванович - Страница 29

— Вот скажите, уважаемый коллега… Я могу вас так называть?

— Почему бы нет? — не меняя позы, фыркнул Мыльников. — Тем более что вы уже не раз ранее использовали подобный прием.

— Знаете, порой даже как-то страшновато находиться в одном помещении с таким светочем науки, дышать, если хотите, одним с вами воздухом! — решил не скупиться на комплименты наш главный герой, ни на мгновение не забывавший о том, что он выполняет очень важное и сугубо секретное задание.

(В роли лести в успехе различных спецопераций он уже неоднократно убеждался.)

— Назовите меня лучше мастодонтом или, на худой конец, бронтозавром! Да мало ли иных реликтовых животных, с которыми принято ассоциировать зрелых ученых, имеющих собственное, часто — архаическое — мнение, отличное от остальных? — рассмеялся академик и по края наполнил кипятком заранее приготовленные чашки, на дне каждой из которых виднелось по нескольку крупных чаинок. — Хорошо сформулировал?

— Великолепно! — Ярослав попытался было по устоявшейся привычке (помните: "не люблю подогретого; только очень холодное или очень горячее"!) в тот же миг пригубить еще дымящийся напиток, но Мыльников благоразумно отвел в сторону его руку и, как в прошлый раз, накрыл чашки блюдцами.

А затем с гордым видом достал из застекленного буфета фарфоровую сахарницу, по края заполненную сладким продуктом из собственных запасов:

— Пускай настаивается. Две минутки потерпеть сможете?

— Запросто! — обнажил зубы Плечов. — Вы только скажите, почему тогда об этой трагедии не осталось должных свидетельств в мировой литературе?

— Таки зацепило? — восторженно вскрикнул непризнанный гений философской мысли.

— Ну да!

— Во-первых, уничтожить все старые документы какой-то одной, отдельно взятой эпохи, — раз плюнуть, проще пареной репы, это вы и сами знаете. А в новых напишут лишь то, что угодно тем, кто находится у власти, — цензуру ведь никто не отменял. Еще с доантичных времен.

— Это правда, — согласился секретный сотрудник. — Цензура, перлюстрация — далеко не наше, не советское изобретение, как считают многие, особенно зарубежные, товарищи. Впрочем, какие они нам товарищи? Господа!

— А во-вторых… — быстрым темпом входил в очередной раж Дмитрий Юрьевич. — Каждое событие сохраняет след не только в письменных источниках, но и во всех предметах материальной культуры. В первую очередь — зодчестве, изобразительном искусстве… Вот вы, например, конечно же, слышали о "руинистах"?

— Так, краем уха, — в очередной раз поскромничал Ярослав Иванович (уж больно удобная для всякого разведчика позиция). — Потому как наша официальная отечественная наука считает их выдумщиками, фантазерами.

— Ну, не скажите! Это же западноевропейские художники, которые творили как раз в эпоху Ренессанса, — одним предложением разбил на куски все его несостоятельные доводы Мыльников.

— Вам виднее! — поспешил согласиться Плечов.

— Начнем с того альбома, который вы уже держали в руках. ("У него, что же, и на затылке есть глаза?") Довольно редкое издание, подаренное мне знакомым профессором Неапольского университета. Раскройте его посередине, там, где лежит коричневая закладка…

— Нашел!

— Перед вами — репродукции гравюр итальянского художника, архитектора и археолога Джованни Баттиста Пиранези, родившегося и творившего в восемнадцатом веке в городе Тревизо — сейчас это столица одноименной провинции в области Венеция, — тихо проинформировал младшего коллегу Мыльников.

— Фамилия-то какая? Может, этот уникум сам и сжег половину Италии?

— Не "Пиро"[17], а "Пира". Корень в этом слове итальянский, а никак не греческий.

— Знаю. Просто решил немного подшутить.

— Надо мной? — насупился академик.

— Нет! Что вы? Над огненной фамилией, — поспешил оправдаться Ярослав, вспомнивший о вспыльчивости своего собеседника.

— Листайте, листайте дальше, дорогой коллега, обращая особое внимание на изображения развалин, — посоветовал "титан руинологии". — Кстати, их вы найдете чуть ли не на половине рисунков, приведенных в этой книге. Современные "искусствоведы" утверждают, что тогда было просто модно делать именно такие изображения.

— Вот… Вот именно такое ощущение появилось и у меня… — признался Плечов.

— А мне почему-то кажется, что Джованни видел все эти разрушения собственными глазами — настолько тщательно проработаны у него мелкие детали. Птицы, люди, камни… Стрельчатые арки, крестовые своды, контрфорсы и прочие архитектурные извращения. Вернитесь назад на несколько страниц… Видите?

— Вы имеете в виду картину с поврежденным храмом, на которой, кроме всего прочего, хорошо различимы вывернутые с корнями деревья?

— Да. Под ней есть надпись…

— Так точно… "Altra Veduta del tempio della Sibilla in Tivoli".

— …Что в переводе с итальянского означает "Другой вид на храм Сивиллы в Тиволи"[18]. К счастью, это уникальное сооружение сохранилось до наших дней. Подайте мне, пожалуйста, вон ту тоненькую папку, которую я умышленно расположил отдельно от книг. Да-да, на полке кухонного гарнитура… Это современные фотографии древнего собора. Как вы, должно быть, уже заметили, форма и характер разрушений полностью совпадают. Сие означает, что художник рисовал их с натуры: чтобы понять это, и к бабке ходить не надо. А теперь взгляните на современный снимок — он справа от репродукции.

— Ничего не понимаю… — честно прокомментировал Плечов.

— Для начала обратите внимание на арочные своды, — настойчиво посоветовал Дмитрий Юрьевич. — У господина Пиранези они повреждены в нижней части, а на фото уже заложены и облагорожены, простите за такой ужасный слог! При этом на гравюре перед ротондой храма заметны фрагменты разрушенной стены и другие элементы какого-то сооружения, которые сейчас полностью отсутствуют. Выходит, живописец очень точно воспроизвел весь объект, а потом взял и дорисовал "выдуманные" развалины? Где логика в таком поступке? А ее просто нет, дорогой мой Ярослав Иванович! Ибо Джованни Баттиста изобразил лишь то, что видел вокруг себя.

— И это — руины великой цивилизации, которую мы знаем под названием "Первый Рим"?

— Совершенно верно, мой дорогой друг! Совершенно верно… Ну а теперь, будьте добры, — полистайте другой альбом! В нем собраны картины итальянских художников восемнадцатого века Джованни Паоло Панини и Франческо Гарди, а также их коллеги из Нидерландов Николаса Питерса Берхема, творившего столетием ранее.

— Тот же самый стиль, те же проблемы… Мне кажется, нечто подобное я неоднократно где-то видел. Хорошего качества и в весьма внушительном количестве…

— Так точно… — (Похоже, Мыльников окончательно примкнул к когорте любителей уставных отношений). — У нас в Эрмитаже собрана потрясающая коллекция произведений руинистов, но, к сожалению, из-за войны мы не можем с ней ознакомиться. Тем более что — надеюсь! — большую часть музейных фондов таки успели эвакуировать еще до начала блокады. Однако мы существенно отклонились от основной темы. Пора вернуться на проторенную, так сказать, дорожку.

— С удовольствием! — не стал изменять себе в краткости изложения Ярослав.

— О пришествии так называемого "Второго Рима" начали говорить в 1606 году, когда большая часть Европы уже более-менее оправилась от последствий глобальной катастрофы, — почесав бороду, сообщил Дмитрий Юрьевич. — Нет, это не было государство в сегодняшнем нашем понимании, — лишь некоторое подобие федерации, союза небольших городов с прилегающими к ним территориями, которые, по сути, на самом верху управлялись двумя людьми: императором Священной Римской империи и папой римским. Причем, если первый возглавлял исполнительную власть и армию, то второй являлся чуть ли не представителем Бога на земле и осуществлял власть религиозную, а также, по мере возможностей, законодательную.