Японская разведка против СССР - Кириченко Алексей Борисович "Стильно" - Страница 19

— Я спросил Бабанова: «Вот вы пишете такие интересные справки о встречах и беседах с Маргаритой. Но она ведь только мычит, потому что двух слов связать не может. Как же это вы догадываетесь, о чем она думает?» И знаете, что он мне ответил?

Я вопросительно смотрел на начальника, и он со смехом продолжил:

— Бабанов сказал, что он ее с полувзгляда прекрасно понимает и знает, что она хотела бы сказать. Вот какие у нас кадры!

Я не имел к разработке Судзуки никакого отношения, он не был моим объектом изучения, поэтому об этом деле я знал только понаслышке. Но почему-то мне поручили проведение с Судзуки вербовочной беседы. К этому поручению у меня совсем не лежала душа, да и материалов досье я не знал, как говорится, не вжился в дело.

Накануне предстоящей беседы с Судзуки начальник советской контрразведки генерал-полковник Цинев Г.К. окончательно проинструктировал меня в духе Программы и Устава КПСС, как вести вербовку японца. Он, в частности, посоветовал, чтобы я не забыл напомнить японцу, что в 1945 году американцы подвергли атомным бомбардировкам Хиросиму и Нагасаки. Чтобы возбудить ненависть к американским империалистам, как я понимаю.

Но я понимал, что именно этого как раз и нельзя затрагивать в беседе, дабы не бередить душу японца напоминанием о том, какие американцы плохие. А разве мы были лучше, когда в одностороннем порядке денонсировали 5 апреля 1945 года японо-советский договор 1941 года о нейтралитете и в августе того же года напали на Японию, хотя нарком иностранных дел В.М. Молотов гарантировал японской стороне, что пакт будет действовать до апреля 1946 года? Но доказывать генералу абсурдность его рекомендации было делом бесполезным.

Но самым интересным из этого инструктажа, пожалуй, оказался последний аккорд, когда генерал покрутил в руках основной забойный компромат — пачку порнографических открыток и, отложив ее в сторону, хохотнув, сказал:

— Ну а фотографии оставьте. Я их покажу наверху (генерал при этом поднял указательный палец вверх), а то они совсем от жизни отстали.

Судзуки и не догадывался, что благодаря ему начальник советской контрразведки просвещал генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева в сексуальном плане, который смаковал на досуге эти фотографии.

Еще ранее с этими фотографиями произошла одна забавная история. Когда они попали к нам в руки, то ими особенно заинтересовался молодой сотрудник Стариков, недавно женившийся. В конце работы он еще раз их внимательно просмотрел и рванул домой. Назавтра утром Стариков снова внимательно просмотрел фотографии и в отношении одной позиции изрек: «Надуманная комбинация». Это вызвало у нас взрыв смеха, и мы стали допрашивать, как он терзал жену. (Интересно, а какая реакция на эту позицию была в Кремле?)

Как и ожидалось, моя беседа с Судзуки закончилась неудачно, ибо он о своих «прегрешениях» доложил в японском посольстве. Руководство японского посольства и МИД Японии не придали этому инциденту никакого значения, и это не повлияло на его карьеру. И он продолжает работать в МИДе Японии на ответственной должности. А что бы сделала Москва с нашим дипломатом, если бы он попал в подобную ситуацию? Самое легкое — загнали бы за Можай и выгнали бы из партии. Может быть, именно поэтому американцы так легко и склоняли к измене наших разведчиков, которые предпочитали бежать, чтобы не подвергнуть себя остракизму на родине?

Хотя моя беседа с японцем закончилась провалом, для меня она не прошла бесследно, так как Судзуки дал мне несколько ценных советов, которым я внял, о чем не жалею, ибо они оказались верными и достаточно эффективными.

Судзуки, например, посоветовал глубже изучать не только Японию, но и японцев, методы работы КГБ по которым чаще всего не подходят, и посоветовал, какой путь в этом направлении избрать. Он оказался настолько верным и настолько не укладывался в отработанные в КГБ правила и нормы, что благодаря этому мне удалось кое-чего добиться. Но об этом мне лучше умолчать — пусть это останется моей личной тайной, ибо я уже давно закончил свою тайную деятельность и никто все равно не сможет пройти моим путем — у него должен быть свой.

Впоследствии мне приходилось встречаться и разговаривать с Судзуки, но о прошлом не было сказано ни одного слова, как будто мы были незнакомы.

Итак, моя первая попытка выйти на оперативный простор закончилась провалом, как в пословице: «Первый блин вышел комом», но затем выпечка пошла отменной.

Работа по вербовке иностранцев — это большой труд и большое искусство. И не каждому оперативному сотруднику удается добиться положительного результата. При этом вы не найдете двух совершенно одинаковых сюжетов в этом щекотливом деле — все индивидуально.

Кое-что в этом деле у меня получалось. Главное, что я всегда работал чистыми руками, то есть никого и никогда не унижал и не оскорблял. Мне просто удавалось находить точки соприкосновения и устанавливать атмосферу взаимного доверия с иностранцами, не только с японцами. Я никогда никого из них не обманул и никого не затянул в компрометирующую, «безысходную» ситуацию. Я думаю, что этой работой не нанес ущерба Японии и другим азиатским странам, по которым мне тоже приходилось работать.

Однако иногда случались срывы, так как непредвиденные обстоятельства не позволяли довести начатое дело до конца.

Как-то на нейтральной почве я познакомился с японским дипломатом Сато. Но после нескольких встреч с ним я пришел к убеждению, что дело мертвое, или, как говорят муровцы, висяк. Ибо, кроме взаимных угощений, продвижения вперед не было, да и перспективы не просматривались.

Но однажды за обедом, когда мы поговорили по вопросам советско-японских отношений, я скорее автоматически, нежели целенаправленно спросил Сато:

— А кто же мешает улучшению японо-советских отношений?

— Да вы его знаете, — уклончиво ответил осторожный японец.

— Нет, вы все же назовите его фамилию, — продолжал настаивать я.

— Ну зачем вам это? Все равно вы его с работы не уволите, — со смехом ответил Сато.

— Ошибаетесь, — серьезно сказал я, — мы все можем. Я вас спрашиваю потому, чтобы не уволить невиновного человека.

Японец расхохотался, а затем сказал:

— Да это вам известный Хогэн! — И продолжал: — Хотел бы я посмотреть, как вы его уволите!

Хогэн Синсаку, 1911 года рождения, был в то время первым заместителем министра иностранных дел Японии. Некоторые специалисты в нашей стране считали, что именно он определял тот жесткий курс, которого придерживалась Япония в своих отношениях с Советским Союзом. Хотя занимать такую позицию по отношению к нашей стране у него были причины, в том числе личные (до войны его сын, когда отец работал в японском посольстве в Москве, покончил жизнь самоубийством при довольно странных обстоятельствах, и родители подозревали, что в этом деле был замешан НКВД). Но вряд ли один человек смог бы настроить японское правительство против СССР, если бы не было других причин или обстоятельств. Но тем не менее я поблагодарил Сато за информацию и сказал, что мы учтем эти сведения, и посоветовал ему следить за событиями. Он отнесся к этому разговору скептически, как к игре. Впрочем, я тоже считал, что это не более чем шутка.

Однако вскоре последовали неожиданные события. Через два дня, в ночь на выходной день, я заступил на дежурство по управлению. По существовавшему порядку к дежурному стекалась самая различная информация о происшествиях в нашей стране и за рубежом, в том числе поступали телеграммы посольств СССР во всех странах мира, наиболее важные из которых утром докладывались руководству.

Около двенадцати ночи дежурному доставили экстренную телеграмму посла СССР в Токио О.А.Трояновского, в которой он сообщал, что его супруга в тот день случайно встретила заплаканную жену С. Хогэна, которая была очень расстроена и сообщила об освобождении мужа от занимаемой должности и отправке его в отставку.