Японская разведка против СССР - Кириченко Алексей Борисович "Стильно" - Страница 18

Естественно, начальство проигнорировало мое предложение и посчитало ниже своего достоинства обратиться к японцам с предложением жить дружно, а зря. Как бы там ни было, а японские спецслужбы нанесли нам пусть не смертельный, но удар.

Вся оперативная жизнь состоит из обмена такими ударами, потому что каждый защищает свою позицию и интересы народа, а если человеку нечего защищать, то можно передать все противнику, как это сделал Бакатин.

Как любому новичку, с приходом на работу мне дали участок почти пустой и бесперспективный с точки зрения достижения результатов. Подборки на объектов были без какого-либо агентурного прикрытия, а значит, совсем тощие, гиблые. В контрразведке это было обычным делом, так как новичкам спихивают все второстепенные направления, хотя и необходимые в оперативном хозяйстве. А что касается результатов — то пусть сам себя и покажет, на пустом месте быстрее научится.

Кроме того, на меня навесили еще одну обузу — оперативное обеспечение посещавших нашу страну с краткосрочным визитом государственных чиновников Японии, этих «гостей посольства», как мы их между собой называли, потому что японское посольство было вынуждено отвлекаться от своих дел и оказывать им внимание, ибо если не будет такового, то вернется в Токио кто-либо не обласканный в Москве японскими дипломатами и ненароком пожалуется. Зачем лишние неприятности?

Как правило, это были солидные люди, в возрасте, работавшие или работающие в государственных ведомствах Японии или ответственные чиновники МИД, следовавшие через Москву на какую-то конференцию или совещание в Европу и останавливающиеся в Москве на пару дней. Иногда по делу, а иногда и посмотреть столицу этого страшного СССР, где за «особую опасность» японские дипломаты получали даже повышенную зарплату.

Обычно количество таких посетителей, которых вынуждены были всячески обхаживать японские дипломаты, возрастало к концу японского финансового года, который в Японии начинается 1 апреля. Именно в это время в Японии, как и в Советском Союзе перед 1 января (начало финансового года), деловая активность всех ведомств возрастала, ибо нужно было израсходовать остававшиеся деньги, выделенные бюджетом. Неизрасходованные вовремя средства тут же уйдут в доход государства, но ни в коем случае не будут приплюсованы ко вновь выделенной из бюджета сумме.

На этих визитеров в контрразведке смотрели сквозь пальцы: «Ну что с какого-то старикана возьмешь? Только время потеряешь, занимаясь его делами». И обычно спихивали этот участок на новичков. Но, забегая вперед, скажу, что когда я уже не считался новичком, никому это направление работы не отдал, так для меня оно было самым интересным. И вот почему.

В прежнем КГБ существовало правило, как и в подобных органах других стран, — рядовая оперативная работа начинается с проверки вновь попавшего в поле зрения лица — а вдруг он уже где-то засветился?

Однако те простые учеты, которые тогда существовали, были громоздки, трудоемки, и требовалось время, чтобы направить исполненный от руки запрос и получить какие-то данные, ибо учеты были карточными и проверка осуществлялась сотрудником, который перебирал эти карточки, отыскивая искомое лицо. Но человеческие возможности ограничены, а насытить учетное подразделение таким количеством сотрудников, чтобы ответ на запрос исполнялся немедленно, было делом нереальным. Поэтому ответ на обычный запрос приходил через несколько дней, когда «гость» уже покидал Москву.

Для срочной проверки по учетам требовалась подпись начальника отдела, но его обычно не беспокоили такими пустяками. Не беспокоили до меня. А я же стал пробивать такие подписи. Вначале к моей просьбе относились скептически, а затем с готовностью, ибо и начальники почувствовали, что жареным попахивает.

Передавший мне этот участок оперативный работник Пончиков, который вскоре был выдвинут на работу в разведку, пренебрежительно советовал мне бросить заниматься пустым делом, так как на нем лавры не заработаешь. Однако я продолжал свое дело и был вознагражден за труды.

Некоторые из проверяемых в свое время попадали в поле зрения органов госбезопасности, так как занимались разведывательной деятельностью против нашей страны, а некоторые во время советско-японской войны в Маньчжурии в 1945 году были интернированы и прошли сибирские лагеря. Некоторые из них в лагерях были завербованы и благополучно вернулись на родину. Было очень важно выяснить, а каково их настроение теперь? Я не имею права рассказывать обо всех подробностях работы с этой категорией лиц, но хочу уверить читателя, что она была очень полезной для нашего государства.

Но один аспект моей работы по «гостям» сыграл для меня определяющую на всю последующую жизнь роль. Когда возвращались мои запросы на проверку, то указывалось, или что данных нет, или что какой-либо «Накамура Сатоси проходит по делу № 0101010». Вот второй вариант ответа как раз и был очень важен для меня.

По указанному на запросе номеру я заказывал в архиве дело и погружался в те материалы, которые там имелись на Накамура Сатоси. В архивном деле можно было найти кое-что интересное для текущей работы. Бывали и более крупные успехи. Но для меня самыми главными были два момента.

Во-первых, я получил доступ к материалам и документам, в которых отразилось то жесткое противостояние в довоенное и военное время между Японией и СССР, когда шла борьба не на жизнь, а насмерть. И в этой борьбе НКВД сыграл далеко не пассивную роль, потому что чекисты 1930-х годов не только занимались репрессиями в стране, но и боролись с разведками противника. Внешняя угроза Советскому Союзу — это не пропагандистский лозунг, а историческая реальность, которая грозит России и ныне, когда мы в мире остались практически одни и когда наша страна стала такой слабой и одинокой. Белоруссия пока только к нам льнет, да и ту некоторые россияне за это склоняют на все лады.

Во-вторых, я открыл для себя тайну военнопленных японцев 1945 года, о которой тогда мало что было известно. Об этом я расскажу ниже.

В начале своей служебной карьеры мне было поручено провести беседу с японским дипломатом Судзуки. Дипломат был холост и поддерживал близкие отношения с советской гражданкой Маргаритой, помогал ей деньгами, оказывал внимание ее маленькой дочери. Короче, вел себя как порядочный и степенный человек, хотя его связь с советской гражданкой была, судя по всему, и не санкционирована руководством японского посольства в Москве. Дело на японца вел Владимир Алексеевич Бабанов, который немало повозился с Маргаритой, чтобы приблизиться к какому-то финалу.

Как-то Судзуки подарил своей знакомой порнографические открытки, которые привез из Швеции, и изданную на Западе на русском языке книгу Пастернака «Доктор Живаго», запрещенную в то время у нас.

Руководство отделения решило, что это является достаточным основанием для того, чтобы предъявить Судзуки претензии в связи с тем, что он развращает свою московскую подругу и обрабатывает в антисоветском духе. Правда, Маргарита сама могла кого угодно развратить, а книг принципиально не читала, ибо скучные они.

Тем не менее удалось убедить самого Андропова, и он дал санкцию на проведение «острого» мероприятия, то есть попытаться установить с дипломатом оперативный контакт с использованием указанных сомнительных материалов, которые, по мнению начальства, должны были быть веским компроматом и японец мог пойти на сотрудничество с КГБ в ответ на наше «молчание».

Правда, перед тем как докладывать материалы по начальству, начальник отдела полковник Перфильев Николай Михайлович, человек осторожный и основательный, проверил все имевшиеся по делу материалы и сходил на встречу с подругой дипломата.

Впоследствии он рассказывал мне, что попытался поговорить с Маргаритой, но, кроме однозначных ответов типа «да», «нет», «угу», он ничего так от нее и не добился. Николай Михайлович, картинно разводя руками, рассказывал: