Достаточно времени для любви, или жизнь Лазаруса Лонга - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 102

• Предыдущая
• 102/229
• Следующая

Зажечь очаг в такой день? Мусор, наверное, жгут...

Э, нет, дым валил не из трубы! И Гиббонс бросился к дому.

* * *

Когда он добрался до дома Харперов, полыхала уже вся крыша. Лазарус остановился и попытался оценить ситуацию. Как и у большинства старых домов, у дома Харперов не было окон на первом этаже, единственная дверь открывалась наружу и прилегала плотно – так строили тогда, когда всем здесь досаждали прыгуны и драконы.

Открыть эту дверь значило еще сильнее раздуть полыхающее пламя.

Он не стал более думать: дверь должна оставаться закрытой. Обегая дом вокруг, он приглядывался к окнам на втором этаже, прикидывая, как подняться наверх с помощью лестницы или чего-нибудь еще. Есть ли кто-нибудь дома? Неужели у Брендонов нет даже веревки с узлами на случай пожара? Наверное, нет: хорошие веревки завозили с Земли, они обходились в девяносто долларов за метр, и Харперы о такой ценности не позабыли бы.

Вот окно с открытыми ставнями, вверх струится дым...

Гиббонс завопил:

– Эй! Эй, там, дома!

У окна появилась фигура и что-то бросила ему.

Он автоматически подставил руки, подхватил – и еще в воздухе заметил, что ему кинули. Он постарался смягчить удар. В руках его оказался маленький ребенок. Гиббонс поглядел вверх и заметил руку, перевесившуюся через подоконник... Но тут крыша обрушилась, рука исчезла. Гиббонс быстро поднялся, держа на руках маленького... нет, это была девочка – и торопливо зашагал прочь от места трагедии. Едва ли в бушевавшем огне кто-то мог остаться в живых; оставалось только надеяться, что хозяева умерли быстро, и Гиббонс постарался не думать об этом.

– С тобой все в порядке, лапуся?

– Наверное, – ответила девочка серьезным тоном, – но маме ужасно плохо.

– Маме сейчас уже очень хорошо, дорогуша, – ласково произнес Гиббонс, – и папе тоже.

– Правда? – Дитя повернулось на его руках и попыталось посмотреть на горящий дом.

Он приподнял плечо.

– Правда. – И, крепко держа ее, направился в город.

На полпути им встретился Клайд Лимер, восседавший верхом на Баке. Клайд остановил мула.

– Вот вы где! Банкир, я хочу поговорить с вами.

– Потом, Клайд.

– Вы что, не понимаете? Мне нужны деньги. Все лето не везет – теряю все, к чему ни прикоснусь...

– Клайд, заткни хлебало!

– Что? – Лимер как будто только сейчас заметил ношу банкира. – Эй! А это не ребенок ли Брендонов?

– Да.

– Так я и подумал. А как насчет займа?..

– Я же велел тебе заткнуться. Банк не одолжит тебе ни доллара.

– Но вы хоть выслушайте. По-моему, общество должно помогать фермерам, если им не везет. Если бы не мы, фермеры...

– Слушай, ты! Если бы ты работал столько же, сколько говоришь, тебе не пришлось бы жаловаться на неудачу. У тебя даже в стойле грязно... А сколько ты хочешь за своего скакуна?

– За Бака? Э, я Бака не собираюсь продавать. Но вот что, банкир, у меня есть предложение. Вы человек добрый, хоть и грубиян, и я знаю, что вы не хотите, чтобы мои дети умерли с голоду. Бак – имущество ценное, и, наверное, его можно заложить за... примерно... ну скажите, за сколько?..

– Клайд, если ты действительно желаешь добра своим детям, перережь себе глотку. Тогда люди усыновят их. Никаких ссуд, Клайд, – ни доллара, ни дайма, но я куплю Бака у тебя прямо сейчас. Называй цену.

Глотнув, Лимер помедлил.

– Двадцать пять тысяч.

Гиббонс направился к городу.

– Двадцать тысяч! – поспешно сказал Лимер.

Гиббонс не отвечал. Лимер объехал банкира и встал перед ним.

– Банкир, вы берете меня за горло. Восемнадцать тысяч – и считайте, что вы обокрали меня.

– Лимер, я ничего не краду у тебя. Если хочешь – выстави его на аукцион, а я приму в нем участие, если пожелаю. Как по-твоему, сколько дадут за него на аукционе?

– Хм... тысяч пятнадцать.

– Ты так полагаешь? А я – нет. Я скажу, сколько ему лет, не заглядывая в зубы, и сколько ты заплатил за него у корабля. Я знаю, что себе могут позволить здешние и сколько могут заплатить. Ну, решай, – он же твой. Только имей в виду, что, сколько бы ты за него ни назначил, все равно придется платить десять процентов аукционеру; даже если мула не продадут. Но это твое дело, Клайд. А теперь убирайся с дороги; я хочу поскорей принести девочку в город и уложить в постель, ей пришлось нелегко.

– Ага... а сколько вы дадите?

– Двенадцать тысяч.

– Ну знаете, это грабеж!

– Можешь не соглашаться. Предположим, на аукционе ты получишь за него пятнадцать тысяч долларов, тогда на руки тебе выдадут тринадцать тысяч пятьсот. Но если аукцион оценит его всего в десять тысяч, – а это я нахожу более вероятным, – ты получишь лишь девять тысяч. Пока, Клайд, я тороплюсь.

– Ну хорошо... тринадцать тысяч.

– Клайд, я уже назвал свою цену. Тебе часто приходилось иметь со мной дело, и ты знаешь, если я сказал – все, значит, все, торговаться бесполезно. Но если добавишь седло, уздечку и ответишь мне на один вопрос, я утешу тебя еще пятью сотнями.

– Какой вопрос?

– Зачем ты подался в эмиграцию?

Похоже, Лимер удивился, потом безрадостно усмехнулся.

– Потому что свихнулся, если хотите знать правду.

– Мы все такие в известной мере. Это не ответ, Клайд.

– Ну что ж... Мой старик был банкиром и такой же цепкий, как и вы. У меня все было хорошо: респектабельная работа, я преподавал в колледже. Но платили не слишком много, а старик мой всегда фыркал, когда я оказывался без денег, совал нос не в свое дело, насмешничал. Наконец мне все так надоело, что я спросил у него: не хочет ли он отдать мне и Ивонне нашу долю, оплатив нам билет в "Энди Джи"? Мы уедем, и он избавится от нас.

К моему удивлению, он согласился. И я не передумал. По-моему, человек с хорошим образованием – как у меня – может преуспевать где угодно... Мы ведь собирались не на дикую планету, все-таки приехали со второй партией – может, вы помните?

Но попали мы не туда, куда ехали, а в самую глушь, и мне пришлось делать такое, чем джентльмену заниматься не положено. Но вы только подождите, банкир; ребята подрастают, им потребуется образование посерьезнее тех пустяков, которые преподает миссис Мейбери в своей так называемой школе. Вот тогда-то я и понадоблюсь – и вы еще будете вежливо говорить со мной, звать профессором. Вы еще увидите!

• Предыдущая
• 102/229
• Следующая