Будет скафандр – будут и путешествия - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 45
- Предыдущая
- 45/55
- Следующая
Как следует вести себя при встрече с легионером? Да еще сразу вслед за встречей с пещерным человеком?
– Нет, я тоже пленник, – ответил я по-испански, а потом повторил на вполне приличной классической латыни. Я прибегнул к испанскому, потому что Крошка несколько ошиблась. Легионер говорил не по-латыни, во всяком случае, это не была латынь Овидия и Гая Юлия Цезаря. Но не был это и испанский. Что-то среднее между ними, с чудовищным акцентом и чем-то еще. Смысл я улавливал вполне.
Пожевав губу, легионер буркнул:
– Это плохо. Три дня уже пытаюсь привлечь внимание тюремщика, а вместо него пришел еще один пленник. Но так уж легли кости. Однако странный же у тебя акцент.
– Извини, амиго, но и я тебя с трудом понимаю. – Я повторил это по-латыни. Потом добавил: – Говори, пожалуйста, помедленней.
– Я буду говорить так, как захочу. И не называй меня «амико». Я гражданин Рима, так что не суйся.
Это, конечно, в вольном переводе. На самом деле, его пожелание звучало намного вульгарнее. Оно очень походило на одну, безусловно вульгарную, испанскую фразу.
– Что он говорит? – задергала меня за рукав Крошка. – Это латынь, да? Переведи.
Я обрадовался, что она его не поняла.
– Как, Крошка, разве ты не знаешь языка поэзии и науки?
– Не строй из себя профессора! Переведи!
– Не приставай, малыш. Я тебе потом переведу. Я сам с трудом за ним поспеваю.
– Что ты там бормочешь на своей варварской тарабарщине? – любезно осведомился римлянин. – Говори толковым языком, не то получишь десять ударов мечом плашмя.
Не похоже было, чтобы он на что-то опирался. Я попробовал на ощупь воздух. Плотный. Я решил не обращать внимания на угрозы.
– Говорю, как могу. Мы беседовали друг с другом на нашем собственном языке.
– Поросячье хрюканье. Говори по-латыни, если умеешь. – Он глянул на Крошку, будто только что заметил ее. – Твоя дочь? Продаешь? Если у нее на костях есть мясо, дам…
Лицо Крошки приняло свирепое выражение.
– Это я поняла, – сказала она яростно. – А ну, выходи сюда драться!
– Попробуй сказать по-латыни. Если он поймет, то, наверняка, тебя отшлепает.
Крошке это не понравилось.
– Но ты ведь ему не позволишь?
– Конечно, не позволю.
– Пошли обратно.
– Я, кажется, уже давно это предлагаю. – Я отвел ее обратно в наш номер. – Слушай, Крошка, ты не против, если я схожу обратно и послушаю, что имеет сказать нам благородный римлянин?
– Против, и еще как!
– Будь же благоразумной, Крошечка! Если бы они могли причинить нам вред, Материня знала бы об этом. Но она сама ведь сказала нам о них.
– Я пойду с тобой.
– Зачем? Я ведь расскажу тебе все, что узнаю. Может, мне удастся выяснить, что происходит. Он-то здесь что делает? Неужели его держали замороженным две тысячи лет? И как давно он очнулся? Что ему известно из того, чего не знаем мы? Мы очутились в нелегком положении, и я хочу собрать как можно больше информации. Ты можешь помочь тем, что останешься сейчас в стороне. Если станет страшно, позови Материню.
– Вовсе мне не страшно, – надулась она. – Ну и иди, пожалуйста, если хочешь.
– Хочу. А ты поешь пока.
Пещерного человека не было видно. Я обошел его арку. Если корабль способен долететь куда угодно за нисколько времени, может ли он миновать одно из измерений и попасть в любое время по выбору?
Легионер все еще стоял у своей двери. Он поднял на меня глаза.
– Ты разве не слышал, что я приказал тебе стоять здесь?
– Слышал, – признал я, – но вряд ли мы сумеем договориться, если ты не изменишь своего поведения. Я ведь не служу у тебя рядовым…
– Твое счастье.
– Будем беседовать мирно? Или уйти?
Он оглядел меня с головы до ног.
– Мир. Но не вздумай заноситься передо мной, варвар.
Он называл себя Иунио. Служил в Иберии и в Галлии, затем перешел в VI-й легион, о котором, как он считал, должен был знать и варвар. Его легион стоял гарнизоном в Эборакуме, к северу от Лондиниума в Британии, а он был исполняющим обязанности центуриона (он выговаривал – «центурио») в передовом охранении. Постоянный его чин был что-то вроде старшего сержанта. Хоть он и был ниже меня ростом, не хотел бы я встретить его ни в темном лесу, ни на городской стене во время боя.
Он был невысокого мнения о бриттах и всех варварах вообще, включая меня («Да ты не принимай на свой счет; некоторые из моих лучших друзей варвары»), о женщинах, о климате Британии, о начальстве и жрецах, но высоко отзывался о Цезаре, Риме, богах и хвастал своими воинскими талантами. Армия стала уже не тем, чем была, все из-за того, что ко вспомогательным войскам отношение такое же, как к римским гражданам.
Его патруль охранял строительство стены от вылазок варваров – проклятых тварей, чуть что готовых выскочить из-за угла, перерезать человеку глотку и сожрать его. Что, несомненно, с ним и произошло, поскольку он вдруг очутился в аду.
Я решил, что он говорит о строительстве Адриановой стены, но он имел в виду местность в трех днях пути к северу оттуда, где моря почти сходятся вместе. Климат там был просто невыносимый, а туземцы – кровожадные звери, которые раскрашивают тела красками и не ценят даров цивилизации, – можно подумать, что римские орлы пытаются украсть у них их вонючий остров! Провинция… Вроде меня. («Да ты не обижайся!»).
Тем не менее он купил себе в жены маленькую туземку и ожидал назначения нести гарнизонную службу в Эборакуме – как вдруг…
Иунио пожал плечами:
– Пожалуй, проявляй я больше внимания и жертвоприношениям и омовениям, удача не оставила бы меня. Но я всегда считал, что если человек содержит себя и свое оружие в чистоте, то обо всем остальном голова должна болеть у его офицеров. Осторожно с этим проходом, он заколдован.
Чем больше он говорил, тем легче становилось понимать его.
Вокабуляром он пользовался отнюдь не из классической латыни, но еще разбавленным доброй дюжиной различных наречий. Но ведь если в газетном тексте вымарать каждое третье слово, суть все равно будет ясна.
Я узнал очень много подробностей о повседневной жизни и мелких интригах в Шестом легионе, и не узнал ничего, что было бы мне интересно. Иунио и понятия не имел, как попал сюда и почему: он считал, что умер и ожидает дальнейших распоряжений в пересыльно-сортировочных бараках ада. Я же все еще не мог принять его гипотезу.
Он знал год своей смерти – восьмой год правления императора и 899-й от основания Рима.
Чтобы не ошибиться, я написал эти цифры римскими знаками. Но я не помнил, когда был основан Рим, и не мог опознать его «Цезаря» даже по полному титулу, потому что этих цезарей было очень много. Но Адрианова стена уже была построена, а Британия все еще оккупирована римскими войсками; следовательно, Иунио существовал где-то ближе к третьему веку.
Пещерный человек, живший напротив него, его не интересовал, поскольку воплощал мерзейший порок варвара – трусость. Я не спорил, но вряд ли сам почувствовал бы отвагу, если бы под дверью у меня рычали саблезубые тигры. А были тогда саблезубые тигры? Ну ладно, сойдемся на «пещерных медведях».
Иунио отошел в глубь своего жилья и вернулся с темным твердым хлебцем, сыром и чашкой в руках. Мне он еды не предложил и, я думаю, вовсе не из-за барьера. Прежде чем начать есть, он выплеснул немного питья из чашки на пол. Пол был земляной, стены – из грубого камня, потолок опирался на деревянные балки. Вероятно, для Иунио сделали имитацию жилища римских солдат времен оккупации Британии, но я, разумеется, не специалист.
Больше я там не задерживался. Во-первых, вид еды напомнил мне, что я проголодался, во-вторых, я чем-то обидел Иунио. Я так и не понял, с чего он завелся, но он с холодной тщательностью разобрал по косточкам мои манеры, происхождение, предков, внешность и способы, которыми я зарабатываю себе на жизнь. Иунио был вполне приятным человеком до тех пор, пока с ним соглашались, не обращали внимания на его ругательства и выказывали ему уважение. Такого отношения к себе требуют многие старшие, даже при покупке в аптеке тридцатицентовой банки талька. Постепенно привыкаешь оказывать им почтение автоматически, без лишних раздумий, в противном случае прослывешь нахальным юнцом и потенциальным несовершеннолетним преступником. Чем меньше уважения заслуживают старшие, тем больше они требуют его от молодежи. Я ушел, потому что легионер все равно ничего толком не знал.
- Предыдущая
- 45/55
- Следующая
