Королевская пешка (СИ) - Буланова Юлия - Страница 31

Или сгорела девочка Яра, оставив лишь пепел прошлой личности вместо себя?

В один прекрасный день я поняла, что не помню лиц своей венценосной родни, не помню какого цвета глаза Гаяра, не помню голоса Энираду, не помню, чем мы занимались на его острове целых шестнадцать дней и почти два месяца в столице, все, что было до войны.

Иногда, правда, накатывало раздражение. И только этот проблеск эмоций отличал меня от механической куклы, заставляя что-то делать.

От Раду не было вестей. То есть я понимала, что он был жив вчера, но не знала ничего о происходящем с ним сейчас. Командует ли сражением, совещается ли со своим штабом или занят чем-то или кем-то иным?

Связи с ним для меня не предусматривалось. Закрытый шифрованный канал предназначен для военных донесений, а для бабских причуд. Конечно, князь выразился более мягко, но не менее категорично.

О своей беременности я молчала. Не хотелось, чтобы Энираду узнал об этом через третьи руки, или чтобы вообще узнал кто-то до него. Глупо, конечно. Я почти не знала своего мужа. Вполне возможно, эта новость оставит его равнодушным. Ведь мужчины любят детей от любимых. А будет ли ему хоть какое-то дело до нерожденного еще ребенка от женщины, выбранной в угоду политической повестке?

Я несмотря на то, что мы с мужем до некоторой степени нашли общий язык, не обольщалась. На крейсерах и линкорах служат в равной степени, как мужчины, так и женщины. Талие оказалось довольно гармоничным в своем социальном устройстве. Тут царствовало равноправие. Не формальное, как в месте, где я родилась там превалировало или патриархальное устройство или радикальный феминизм, а самое настоящее. У всех граждан, действительно, были равные права и обязанности. А такие понятия, как «мужские» или «женские» профессии отсутствовали напрочь.

Близость смерти, которая сопровождает всех, кто каждый день стоит на острие атаки часто рождает в людях желание жить и любить, стирая границы и сминая преграды. Прошлая фаворитка княжича натворив глупостей, получила отставку. Но я полагаю, он не был слишком к ней привязан. А что, если появится другая – умней и красивей, та с кем он делил каждый глоток жизни в этой войне, та, что украдет его сердце? Ведь мне он не обещал ни любви, ни верности.

Наверное, не стоило об этом думать, но предательские мысли о том, что в конце концов я стану досадной помехой на его пути к счастью, а вместе со мной мой ребенок, не желали отступать. В такие моменты очень хотелось, чтобы маленькой искры жизни под моим сердцем не стало уже сейчас. Потому что это не больно и не страшно просто исчезнуть еще до рождения. А что ее ждет в мире, где для джаннатцев она – ценный трофей с «правильной» генетикой, а для своих соотечественников – княжна с «подпорченной» кровью?

Проверка моего состояния в портативной медицинской капсулой, соседствующей с душевой кабиной, стало ежедневным ритуалом. Все было в порядке. Плод развивался нормально. Однажды я даже генную карту на дисплей вывела. Ничего не поняла. Но стало интересно. Сравнила со своей и картой Раду, благо она была в базе. Вывод не обрадовал. С учётом отношения талийцев к династии Ас-Шааров с подданными которой они ведут войну.

***

Мой змеюшник в столичный госпиталь идти отказался. Две трети девушек высказали свое дружное "фи". Я злорадно указала им на дверь, объявив, что они, отказывая в поддержке и помощи раненым защитникам княжества, позорят честь своих домов. Резко передумали и даже изобразили смирение. Неумело, правда. Или это я уже смотрю на них сквозь призму весьма скептического отношения?

— Делайте то, что велит вам совесть и здравый смысл, — отдала я приказ, который можно было трактовать, как угодно, и пошла вперед, подавая пример.

Военный госпиталь у меня ассоциировался с ранениями, травмами, кровью, потерянными конечностями и нехваткой лекарств. И я если честно, боялась это увидеть.

Но картина, представшая перед моими глазами, оказалась в разы страшнее.

На этой войне люди редко получали обычные травмы. Взрывы в вакууме не оставляли выживших. У защитников княжества, работающих на грани человеческих сил и до конца выполняющих свой долг выгорали когнитивные импланты. А это как правило, оканчивалось поражениями нервной системы разной степени тяжести.

Они кричали от боли, которую не могли унять обезболивающие, потому что та существовала лишь в их головах, бились в судорогах. Их разбивал паралич... полный или частичный.

Врачи обещали значительное восстановление функций. Но сейчас им всем было крайне паршиво.

Я не самый сострадательный человек на свете. Но смотреть на пытку, которая длится сутками было откровенно жутко.

Что может сделать для них фальшивая аристократка? Принести воды и держать стакан поверх рук мужчины, который несмотря на тремор пытался пить сам. Вливать ее по капле в рот девушке, не способной даже приподняться и сделать глоток.

Я разносила контейнеры с едой и забирала их, пару раз гаркнув на бестолково слоняющихся фрейлин.

Усадила Дану читать вслух. Жалко ее стало. Этот тепличный цветочек застыла на пороге в обнимку с книжкой и глядя на юдоль боли и страдания широко распахнутыми глазами, полными слез. Таким как она на чужую боль смотреть тяжело. Но ее молчаливое сострадание никому тут не поможет. А книжка, может и развлечет кого. По крайней мере, ее никто не прогонял, а некоторые даже с интересом прислушивались.

Я записывала короткие аудиосообщения, которые раненые отправляли своим близким.

"Здравствуйте. Ваш сын... брат... жених... ваша дочь... сестра... мама... не может пока говорить из-за ранения. Но это временно. Он... она чувствует себя уже лучше и просит не беспокоиться".

Иногда я вплетала в эти незамысловатые послания имена детей или любимых, которые мои подопечные с трудом, по слогам произносили.

У меня не было ни минуты на отдых или еду. Это закономерно аукнулось тошнотой и головокружением. Решив, что мой обморок никого, кроме фрейлин не порадует, решила выйти в рекреационную зону, оборудованную под зимний сад. Там журчал маленький фонтанчик, окруженный папоротниками. Стены укрывали лианы и цветущий вьюнок. Чуть влажный воздух был чист и свеж. А главное, вокруг не было ни души. Захотелось лечь на каменные плиты пола и отключиться до послезавтра.

Но мое уединение было вероломно прервано парой. Девушкой в лиловой тунике и молодым человеком, одетым в стандартный военный комбинезон. Меня, сидящую на низкой скамейке под чем-то смутно напоминающем разлапистую пальму они не видели. А я не спешила им показываться в надежде, что о парочка скоро покинет этот милый уголок природы.

— Лель, ты не в праве портить мне жизнь, — патетично начала она буквально с порога. Он промолчал, и девушка с напором продолжила. — Отец договорился о том, чтобы меня приняли в свиту княжны. Моя жизнь изменилась.

— П-п-понимаю, — с трудом произнес юноша, стискивая зубы.

— Если бы ты понимал, то не вынуждал бы меня вести эту унизительную беседу. Предложение расстаться должно было исходить от тебя. Или ты не понимаешь, что неудачнику, спалившему не только импланты, но и нейросеть не место рядом со мной?

— Я вос-ста-нов-люсь, — по слогам произнес солдат.

— У тебя сгорела нейросеть, и, похоже, вместе с мозгами. Ее невозможно восстановить.

— Я жив... еще…

— Что толку? Твоя карьера окончена. В первую же неделю войны. Ни званий, ни наград. И никаких перспектив. Кроме того, что ты может быть снова научишься нормально говорить. Я более не желаю, чтобы нас что-то связывало. Если у тебя есть хоть капля собственного достоинства, ты не станешь навязывать мне свое общество. Прощай.

И девушка стремительно покинула комнату-сад, даже не оглянувшись на безжалостно отвергнутого поклонника. А тот пошатнулся и тяжело осел на пол. Меня же захлестнула волна ледяной ярости. Если любовь ушла, скажи об этом, не унижая, не упрекая, не причиняя лишней боли. Отпусти того, кого не можешь или не хочешь хранить в своем сердце. Моя же «будущая» фрейлина методично добивала словами того, кто чудом выжил в этой войне лишь потому, что он не оправдал ее честолюбивых ожиданий. Стерва.