Королевская пешка (СИ) - Буланова Юлия - Страница 26

— Вряд ли. Они все заплатят за содеянное. Просто, не сейчас.

Что на это можно было ответить? За такое не благодарят. Потому что обещание возмездия – это уже много, но намерение – не есть действие. Хотя, вполне возможно, что для него на самом деле важно наказать тех, кто смел навязывать ему свою волю, вынуждая стать соучастником неблаговидного поступка.

Может быть, ему и не плевать, но это еще не значит, что он станет мстить за меня, а не за себя.

Время покажет.

Все же выбираюсь из объятий Энираду, несмотря на его явное нежелание меня отпускать. Доползаю до стены и сажусь, облокачиваясь о нее спиной. И пока я пытаюсь пережить приступ дурноты, мужчина оказывается совсем рядом. Кладет голову мне на колени и делает вид, что дремлет.

Мои пальцы сами зарываются в его нежные, как у ребенка волосы. И я начинаю осторожно перебирать их, а он улыбается, но глаз не открывает.

— Расскажи что-нибудь, — просит он тихо.

— Что?

— Не знаю. Какую-нибудь историю из детства.

И вот что я могу рассказать этому почти незнакомому человеку? Слишком много грязи было в моей жизни. Но он, действительно сделал шаг мне навстречу. Почему бы не дать ему шанс? Возможно, это предотвратит недопонимания в будущем.

— Уверен, что перед сном хочешь послушать страшную сказку?

— Да.

— Меня с рождения воспитывала бабушка. Моя мать жила с нами, но я, сама по себе, ей была неинтересна. Она моим рождением хотела улучшить свое благосостояние. Не получилось. Ее это огорчало.

— Как это? Родить ребенка будущему императору и не получить содержание?

— Как признался дядюшка, мое рождение не было запланировано. Просто, тогда еще принц Эриан погулял на... Терре Глории. Мою родную планету у вас так называют. Не дождавшись дивидендов от столь странного вложения, как рождение дочери от любовника, она меня возненавидела. Но пока бабушка была жива, я этого не замечала. Меня любили, баловали, окружали заботой. Что еще нужно ребенку? А потом в один далеко не прекрасный день детство кончилось.

— Почему?

— Бабушка умерла. И стало совсем плохо. Матери я мешала, и она попыталась меня убить. Тогда я этого не понимала. И лишь став старше... Ты думаешь, я преувеличиваю?

— Халатность и прямой умысел – разные вещи.

— Она несколько раз на всю ночь выгоняла меня из квартиры. Зимой. Босиком. В тоненькой кофточке. Я сидела рядом с промерзшей батареей. Она почти не давала мне еды. Била, если я брала что-то без спроса. В общем, плохой она была мамой. Так продолжалось четыре месяца. Потом меня забрал к себе ее бывший муж. Мы оба знали, что я – не его дочь. Но он стал мне настоящим отцом. Лучшим на свете.

— Он...

— Умер. — К горлу подкатил привычный комок. Почему даже спустя столько лет мне больно? Время должно лечить, но, похоже, такие раны не затягиваются.

— К этому имеет отношение твои родственники?

— Папа болел. Там это было неизлечимо. Я знала, что он умирает. Да и не скрывал он этого. Наоборот – учил меня жить без него, делал все, чтобы подготовить меня к жизни без него. Мы заранее собрали сумку, с которой я должна была отправиться в приют. Я понимала, когда и куда мне предстоит поехать. А вот родственники и друзья отца даже не подозревали, что маленькая Яра такая самостоятельная. У них чуть массовый инфаркт не случился, когда вечером после похорон они меня не нашли. Путем коллективных воспоминаний за чередой горячительных напитков они поняли, что забыли меня на кладбище.

— Но тебя кто-то забрал?

— Нет. Действительно забыли.

— Сколько тебе было лет?

— Девять. Не делай такие страшные глаза. Я знала, что мне делать даже в такой ситуации. Дошла до остановки. Села на трамвай. Доехала до дома. Я должна была взять сумку и поехать в детский дом, а не оставаться ночевать в одиночестве. Но это была моя последняя ночь дома. Мне так хотелось, пусть и совсем ненадолго притвориться, что ничего не произошло, и он все еще со мной. Что на свете все еще есть кто-то, кому я нужна. Но утром, как и обещала, я поехала в приют. Там было неплохо. Кормили. Не так, что б вкусно, но три раза в день. Одежду выдавали. Да и какой-никакой порядок там поддерживался. То есть драки были. И откровенные избиения тоже. Но до пыток и убийств не доходило.

— Тебя... били? – спросил Энираду настороженно заглядывая мне в глаза.

— Я была неинтересной жертвой. Не плакала. Поднималась, если падала. Била в ответ. Не отдавала своего. Никогда. А тот раз, когда отдала местные хулиганы надолго запомнили. Нам на полдник йогурт выдавали. Так вот, они повадились у малышни и девчонок – тех, что послабее его отбирать. Было два варианта. Или съесть все до того, как до тебя доберутся, или отбиваться. И так каждый день. Мне это надоело уже через неделю. Поэтому в один далеко не прекрасный день я «испугалась» угрозы прибить меня к какой-то матери и отдала свой полдник. Остаться голодной до ужина было не слишком весело, но справедливость требует жертв. После того, как он прикончил мой стаканчик, я к нему подошла и сказала, что отравила его. Не поверил. Зря, между прочим. Я туда полпачки слабительного подсыпала, которое позаимствовала в кабинете нашей медсестры. Украла, на самом деле. Но взять лекарство мне было неоткуда. На следующий день повторила для закрепления эффекта уже с другим идиотом. С тех пор ко мне больше не лезли, окончательно признав самой отмороженной.

— Сколько тебе было лет?

— Тринадцать. Опасный возраст. Гормоны. Раздражение накатывает по поводу и без. Страх отсутствует. Эмпатии ноль. А если ты еще и осознаешь собственную безнаказанность... Это порой приводит к весьма противоречивым решениям.

— Я думал ты пошутила про страшную сказку.

— Прости. В другой раз обязательно расскажу что-нибудь хорошее. У меня было не такое уж и плохое детство.

Как мужчина может загладить вину перед девушкой? Наследник талийского престола думал, что это несложно. Достаточно пары безделушек из княжеской коллекции и любая забудет все свои обиды.

Но можно ли назвать так то, что чувствовала сейчас Яра? Девушка едва не умерла из-за... его беспечности. Он виноват перед ней за то, что произошло. Не поверил в грозящую ей опасность, а потом позволил произойти этому злополучному отравлению. Нужно было бить тревогу, когда принцесса говорила о плохом самочувствии. Но Раду списал это на впечатлительность «тепличного цветка», выросшего в тишине дальнего поместья. Нельзя было даже близко подпускать к ней делегацию Тиверию. И плевать на скандал.

Его нежданная жена смотрела на подаренную парюру с совершеннейшим безразличием. Поблагодарила, конечно, но словно бы нехотя. И тотчас же бросила шкатулку на ближайший же туалетный столик.

— Тебе не понравилось?

— Красиво.

— Ты даже не улыбнулась.

— Этот подарок выбирал не ты, и не для меня. Предположу, что Ладислав нашел нечто, что в его представлении не стыдно будет надеть княжне на какое-нибудь светское мероприятие.

— У меня отвратительный вкус. И с чувством уместности некоторые проблемы. – Энираду не оправдывался – объяснял.

— Это ты так считаешь?

Он с деланным безразличием пожал плечами:

— Матушка не устает раскрывать мне глаза на мои недостатки, коих у меня великое множество.

— Она тебя не любит?

— Меня сложно любить. Я не слушаюсь советов, не разделяю ее политические взгляды. И по каждому вопросу имею собственное мнение.

— Ты же ее сын.

— Она родила меня не для того, чтобы любить.

— Ты сам понимаешь, насколько страшные вещи говоришь?

Девушка смотрела, склонив голову в сторону. И в ее взгляде недоверие соперничало с чем-то напоминающим жалость. А жалости по отношению к себе Энираду не выносил. Поэтому ответил чуть более резко, чем сам бы того хотел:

— Что бы я ни рассказал о своем детстве или отношении родителей ко мне, это вряд ли станет в один ряд с твоей историей. Матушка не желает мне зла. Просто, я для нее больше наследник Талийского престола, чем сын. Так бывает в династических браках.