Лед Апокалипсиса (СИ) - Кулабухов Тимофей "Varvar" - Страница 41

Время девять. Озадачил Дениса выйти на связь с базой. У него был позывной «Советник», который он придумал сам (а так его всё больше Сёгуном называли, из-за крепкой приверженности к катане). Хотелось спать. Тем не менее, отпер кабинет напротив входа в наш подвал, отыскал тетрадь с широкими полями, с третьей попытки действующую ручку (письменные принадлежности плохо переносили мороз). Разжёг керосиновую лампу, вызвал Джорджа Мартина, вместе с ним написал список обитателей лагеря, обсудил положение дел, назначил его администратором Станции (он промолчал, но приосанился и в глазах появился блеск), пообещал огласить это своё решение. Стал вызывать по одному вновь прибывших.

Короткий разговор, фамилия, имя, отчество, дата рождения — возраст, профессия, полезные навыки, настроение, состояние здоровья, спрашивал какие есть проблемы и пожелания. Записывал в тетрадку.

Всё это слегка напоминало допрос, но имело практическую цель. Подвал слишком тесен для толпы народа. За разговорами и записями капризной ручки я попытался прикинуть, сколько оптимально должно базироваться на Станции. Пятой допрошенной была Мария из стажёров. Дал ей ручку, попросил под диктовку написать кусок стихотворения «белеет парус одинокий». Проверил. Почерк ровный, читаемый, много лучше и разборчивей чем мой. Назначил её писарем.

Допросы пошли веселее, я, словно опытный НКВД-шник расхаживал по кабинету, пялился в окно (там показывали мутно-тёмный (всё же ночь) снег, задавал вопросы, приглядывал, чтобы Мария успевала записывать. К половине двенадцатого опросил всех (долго не могли вычислить, кого потеряли, получалось тридцать семь, забыли Дядю Аркадия), отпустил своего писаря.

Сел в кресло. Если бы курил, то сейчас самое время.

Показался Денис.

— Антон Александрович, я вам пожрать принёс.

— Заботушка моя Денис свет Михайлович! Совсем о еде забыл.

— Позвать Кабыра Великого Охотника Ястребиное Ухо на совет племён?

— Скорей уж Кабыра Зоркий Глаз в Прицеле Мосинки. Ты заметил, что он опять спас наши жопы от развальцовки медвежьими лапами?

— Наш друг смел и отважен. В лабиринтах серых пятиэтажек.

Смёл кашу за минуту, с сожалением поскрёб по миске. Без хлеба не наелся. Из-за морозов постоянно хотелось жрать.

На поздний совет собрались ещё и Дядя Аркадий, Мартин, благо кресел хватило на всех (они были пластиковыми, деревянные время от времени оказывались сожженными, несмотря на просьбу употреблять уголь).

Подвели итоги. С охоты вернулись все, даже с трактором и новообращенными. С другой стороны, теперь в лагере стало тесновато. Наиболее логично — отправить часть на основную базу, тем более продукты на Станции сжирались с первой космической скоростью.

Отсюда логичный вопрос, кого оставляем? Достал список, долго и веско торговались. Я не напирал, сам не знал в точности как поступить. Зато цепко помнил про трактор. В итоге — завтра, если мороз не сильно лютый, отправляем первую партию на базу. Потом возим уголь вперемежку с людьми и полезным барахлом. Большую из туш медведя отправим. Меньшая остается на разделку и съедание на станции. Завтра будет сравнительно нерабочий день.

Оставляем копателя Юру, Бармена (он сам просил ещё какое-то время посталкерить), трех студентов с Мартином, Виталия (он вообще с постоянной станционной припиской и никуда не рвался), из новеньких просил остаться Яков Юрьевич, немолодой биолог с пролетарскими руками и его супруга Светлана Евсеевна. Я, бравые парни и мехвод Петухов — в состоянии кочевников, то там, то здесь. Дядю Аркадия просил перебраться на основную базу, чтобы разбавить интеллигентские мысли Библиотекаря, потому что с одной стороны, он узурпировал глубокие знания и умные мысли, с другой — говорил и вел себя как конченный мудак, в том числе непрестанно критиковал Цех, его жизнь и руководство (за глаза, при Иваныче он язык не распускал).

Итого остается восемь человек. Юра просил привезти ему винтовку, один из остающихся студентов заслужил ПМ (за самовар). Вооружение на станции хилое, но маленькую группу мародёров или диких зверей отгонят, от серьезного нападения им положено бежать на хутор к Альпинисту. За ним ещё заехать. Куда его девать? Спрошу, но склонен придать его основной базе, там надо продолжать сталкерить, хотя бы, чтобы непрерывно добывать продукты.

И копать вагоны. Я составил схему. Восемь путей. Считая от вокзала на первых двух — пассажирские. Третий и четвертый пусты. Потом цистерны. На восьмой разномастные открытые платформы. На седьмой уголь, на шестой какие-то удобрения и щебень. Пятая с закрытыми вагонами, ещё не вскрывали. Но это только в разрезе. Неужели нигде ни крупы, ни кубинского сахара-сырца, ни резервуаров с оливковым маслом, ни упаковок консервированных кабачков? Что-то должно быть. Надо искать. Миллионы тонн зерна в год по железке возят, а у нас мифологический моржовый хрен с машинным маслом.

По информации одного из новеньких (я всех просил рассказать, что интересного имеют сказать), звали его Данил, сам с дальнего Востока, но «там долги, мать и бабка всё пропивают», служил армейку здесь, недалеко. После службы не поехал домой, ещё до дембеля прикинул что куда, остался работать на полставки в питомнике, шабашил мелким квартирным ремонтом, пытался торговать запчастями. Соответственно, знал расположение части, где у них склад оружия, продовольствия.

Заманчиво, конечно, только эта часть находилась в глухом лесу, вокруг болота, в сорока четырех километрах к востоку от города. А мы на западных окраинах, с другой его стороны, что ситуацию только усложняет.

Есть такое понятие — «горизонт событий». Если отбросить лирику, то это такой горизонт, что тебе совершенно фиолетово, что за ним. События там не оказывают влияние на твою жизнь. Хоть голые бабы хороводы скачут, хоть псёглавцы коммунизм строят. Один хрен. По ощущениям эти пять десятков кэмэ — за пределами нашего доступа. Как жизнь в Кореях, северной и южной. Замерзли они все, схлестнулись ли в предсмертной битве, или наоборот, помирились, как только загнулся последний американский солдат. Всё равномерно фиолетово и не оказывает влияния на нашу реальность.

Но! «Горизонт событий» понятие условное (в отличие от астрономии, там это нечто точное). Трактор сильно меняет ситуацию. Тем более можно и нужно найти другой драндулет, посерьезнее. Этим мы с бравыми парнями и займемся. К сожалению, прижатый к стенке, Петухов сознался что тэ-шестнадцать, МТЗ-восемьдесят, ЮМЗ, вот это его предел. В более тяжелой технике он понимает не больше, чем Ленин в интегральных схемах. Зато мастерски умеет пить самогон. Отличный блять навык.

Великие вопросы времени решаются

не речами и резолюциями большинства,

a железом и кровью!

О. Бисмарк

День двадцать первый, двадцать седьмое августа. Жутко холодно (у Станции нет термометра, ориентировались на ощущения морды лица на открытом воздухе). Небо чистое.

Весь следующий день толком не работали. В сущности, у меня теперь нет выходных, нет праздников и прочих отсыпных. В итоге я его сам себе устроил.

Первыми рейсами отвезли дам (сопровождал Кабыр), потом всех подряд, уголь, полезное барахло, личные вещи, вторую и третью партию людей (сопровождал Денис). С последней, шестой партией поехал я сам. Альпиниста забрали, он всю дорогу спал в обнимку с мешком сахара от бабы Фроси.

— Конечно! — улыбнулся Иваныч, твердо выговаривая букву «ч» в своих словах, любовно глядя на тарахтящий трактор. — Знаю такую машину, я такого же коня по молодости в речке утопил. Потом доставал. Ничего сложного. Надежный как швейцарский топор.

— Может быть — нож?

— Топор.

Мой кварц показывал — пятнадцать сорок. На станции остался хороший запас продуктов, инструментов, у них действующая инфраструктура, замороженное мясо (меньшая туша, они остались его разделывать, Яков руководил), рация. Нет конфликтов, ясны роли и задачи. Я за них спокоен. А вот за Цех нет. Пару дней пребывания на отшибе меня успокоили, теперь вернулся и сразу навалилось напряжение. Страх. Беспокойство.