Штабс-ротмистр (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 45

Они беседовали в кабинете вице-губернатора, превращённом в некий общий зал и столовую. Периодически Искров, как оказавшийся наиболее хозяйственным, шёл к рыночной площади у реки, где поймали Линка, закупался продуктами и нёс в небольшой ресторанчик неподалёку, где повара под его неусыпным оком готовили. ТакТышкевич свёл к минимуму угрозу отравления.

Как только Львова ушла, в беседу вступил менталист Порфирий Михайлович, отставной статский советник, на пенсионе вступивший под великокняжеский штандарт.

— Хорошая девочка. Ей бы на балах блистать, порхать в своё удовольствие да мужа присматривать. Нет же, торчит в американской глухомани как одержимая, — не услышав возражений Тышкевича, что именно от прелестей светской жизни княжна сбежала на казённую службу, он продолжил: — Только вот замечу, Виктор Сергеевич, в нашем подвижническом труде есть огромный изъян. И Львова — часть его.

— Потрудитесь объяснить!

— О, какой горячий молодой человек! — затряс седыми бакенбардами Порфирий Михайлович, удерживая смех. — Неравнодушны, поди… Ладно, слушайте. Польский ваш пан Гжегож видел страницы учебников… полвека назад, верно? Линк извлёк их из памяти пана, с давно забытыми подробностями. Искренне скажу: виртуозно исполнил. Однако же память человеческая — не фотографическая пластинка с серебром. Что-то поляк мог не так записать себе в голове, и Линк не святой. Теперь он достаёт полученное от пана уже из своей головы. Сам, с моей помощью и, надеюсь, с Божьей.

— Он — тоже не фотографическая пластинка, — уловил суть Тышкевич. — Как и Львова.

— Которая трудится аки бурлак на Волге, совсем себя уморила. А она запоминает страницу как картинку, ибо польский не понимает. Раз. Передаёт в тонкий мир. Два. Некто в Торжке принимает, это четыре. И переносит на бумагу — пять. Вы не ослышались. После Линка — пять превращений. Не считая того, что с польского надо ещё перевести на русский, даже в польских губерниях этот язык всё меньше звучит, ныне там больше русского. Шесть.

— А ошибка в одном слове или даже в одной цифре…

— Закравшаяся в расчёт междупланетного корабля, вроде несчастной нашей «Луны-3», сделает крушение неизбежным. Конечно же, сударь, никто в здравом уме не начнёт тотчас преподавать математику, физику и химию на одних только польских учебниках пана Гжегожа. Самые видные российские учёные, нанятые Львовым, принялись изучать ваши бумаги, что вы доставили в Ново-Йорк. Но я бы поспешил передать им бумаги Линка — оригиналы.

— Тогда труды нашей связистки — насмарку?

— Помилуйте! Она — наша безопасность. Вдруг с Линком что-то стрясётся, здание губернской управы охватит пожар, его бумаги сгорят? А так — сведения уже в Торжке, какой смысл нас жечь?

Тышкевич мысленно ударил себя кулаком в лоб. Как он не подумал об очевидном, уповая на одну лишь охрану этажа? Достаточно злоумышленнику поджечь первый этаж, и они все как один сбегут вниз, дабы не задохнуться в дыму. Бери Линка и компанию тёпленькими! Он поставил себе задачу на вторую половину дня — метнуться в полицию и дать на лапу её губернскому начальству, чтоб охрану управы на время удвоили. Нет — утроили.

Пока же осуществили задумку Порфирия Михайловича. Львова, отвлёкшись от однообразных до тошноты занятий, занялась саквояжем гонца и наложила на него коварное плетение из арсенала фельдъегерской связи: если не пустить в ход тайное контрплетение, при попытке открытия внутри возникнет огненный шар, сжигающий содержимое.

— Князь чрезвычайно озабочен, чтоб знания польского пана не расползлись по всему миру, — пояснил менталист. — Думаю, из того, что разошлось от Моргана, его люди частью уже перехватили. Но вот полностью то, что сам поляк именовал странными словами «база данных», находится исключительно при нём самом.

— В Монтеррее?

— Не могу сказать вам, молодой человек. Да, по всей вероятности, поляк туда и поехал. Но где он теперь — одному Богу ведому.

— И Моргану-старшему.

— Вы не слышали? — от удивления Порфирий Михайлович даже бровь приподнял. — Странно, газеты писали. Был вызван к судебному следователю в окружной суд Ново-Йорка по делу о вашем дирижабле, подтвердил телеграфическим сообщением, что явится добровольно. Потом вроде бы устроил акт самосожжения. Как Одаренный огненный стихийник воспламенил сам себя, один пепел остался — не разобрать чей.

— То есть мог спалить чужой труп, выдав за собственные останки. Что сын? Тот произвёл на меня впечатление остерегающегося неприятностей с властью.

— А ничего! — развёл руками хорошо информированный экс-статский советник. — Не знает он. С амулетами правды допрашивали, точно не знает. Видно, его отец, предвидя подобный наш ход, сыну ничего не сказал. Вывел из-под удара его и Морган Групп.

— Но великокняжеский дом вправе заявить иск Морганам и даже объявить войну?

— Каким чином? Наивный вы человек! — Порфирий Михайлович уже откровенно смеялся. — Концы спрятаны. Коль Императорская регистрационная палата вычеркнула Джона Моргана-старшего из списка живых, того уж ни в розыск не заявить, ни иск ему выставить. А с младшего, теперь уже просто Джона Моргана без приставки «джуниор», взятки гладки. Он точно не подряжал никого бить по дирижаблю. К отцу же остались одни подозрения и предположения.

Тышкевич повесил голову. Потом заключил:

— Помните, сударь, как Фемиду изображали в античности? Как полуголую тётку с повязкой на глазах и весами в руках. Мол — беспристрастная. А что ни на какую одежонку не накопила, кроме тряпочки вокруг пояса и груди, так потому, что взяток не берёт. Не скажу за взятки, а только сдаётся мне, что российская Фемида в Америке должна изображаться с открытым ртом и беззубо-щербатая. Ни до кого не достанет, а достанет — нечем укусить.

— Именно поэтому, дорогой штабс-ротмистр, и служат личные гвардии Великих Князей. Благодаря им есть кому решать щекотливые вопросы, что не по щербатым зубам К. Г. Б. Простите великодушно, если задел ваши патриотические чувства к Главной Канцелярии. Сам там служил четверть века и могу засвидетельствовать: она не всемогуща. Да и имеющиеся у неё силы использует… Скажу деликатно — слишком уж экономно. Раньше как было? Империя — превыше всего!

— А ныне: спокойствие выше всего, — согласился Виктор Сергеевич.

И ведь уже были примеры в этом мире, не только в том, откуда свалился им на голову пан Гжегож. То же татарское иго. Пока были воинственны, никто не мог с ними сравниться, все покорялись и платили дань. Но прошли столетия, и ханы успокоились. Отдали местное управление туземным губернаторам, то есть русским князьям. Ни во что старались не вмешиваться, пока исправно капало золото… Итог? Монголия, Крым, Поволжский Татарстан и прочие их вотчины, так сказать — коронные земли, теперь стали губерниями Российской Империи. И Монголия платит дань, называемую более цивилизованно — налоговые подати.

Пока власти Торжка лишь изображают видимость, что управляют Америкой, здесь найдутся свои Рюрики. Потом и в других частях света.

Конечно, Князь-Государь пошлёт войска для усмирения. С боевыми Одарёнными в их рядах. Но тогда власть Торжка будет держаться не на добровольном вхождении в Российскую Империю и уж, конечно, не на верности всероссийскому самодержцу, а на штыках и фаерболах. Такая власть не будет прочна. Да и армию придётся содержать в десять, а то и в двадцать раз больше теперешней, содержание войск переложить на туземцев, что их никак не обрадует.

Замкнутый круг.

А ещё хуже, коль у туземцев появится оружие ординаров, позволяющее дать отпор и чудищам из Тартара, и русским полкам.

Не имея никаких возможностей влиять на имперскую политику в целом, граф Тышкевич делал самое разумное — старался на своём месте. В результате уже в октябре завершили работу, Линк гораздо быстрее извлекал изображения печатных листов из своей памяти, нежели из глубин сознания пана Бже. К сожалению, он выкачал из пришельца лишь среднюю школу и несколько учебников из университета. Диссертация самого учёного и читанные им монографии по физике в Ново-Йорке не успели вытащить, ибо так называемый институт заговорщикам пришлось сворачивать из-за скорого прибытия русского десанта по их души.