Сулла бы одобрил - Никитин Юрий - Страница 3

Снова всплеск ужаса, подержал несколько мгновений, да, эти отделы мозга скопированы если не идеально, то достаточно точно. Мне одиноко и страшно, так и должно быть, я все тот же человек, каким был, пусть и в цифровом виде.

А человек, куда бы ни попал, будет драться за существование изо всех сил. Это выше нас, такими слепила эволюция. Кролик в пасти льва замирает в беспомощности, а человек даже в стае львов будет драться остервенело и яростно.

Но эта мысль взбодрила ненадолго, сейчас и драться не знаю как, безрукий и безногий может хотя бы боднуть головой, но у меня и ее нет…

Говорят, мысль тоже материальна, но это ерунда, я в такое не верю, мысль может только искать решения, выходы из трудного положения.

Но возможно же мысленное управление компьютером, своими протезами? У меня Алиса по моей безмолвной команде гасила и включала свет, открывала и закрывала ворота в гараже…

Да, но для этого на той стороне должны быть установлены датчики, что принимают такие сигналы. Хотя, если подумать, они же давно установлены, тысячи и миллионы таких датчиков по всему миру! Сотни миллионов.

Осталось только додуматься, как нащупать.

Память вроде бы перезаписалась, если не полностью, то немалая часть. Помню многое, как из детства, так и последние дни. Всплыла яркая картинка: наш привычный кабинет, уже все решено, Саруман нависает надо мной, я медузой растекся в кресле, а он говорит внятно и настойчиво:

– Сразу все под контроль. Запомнил? Цифровой мозг тоже пойдет вразнос, если не загружать делом или хренью. Чтоб и головы не поднять, которой у тебя не будет.

Фальстаф тогда повернулся от своего дисплея, огромный и толстый, сказал очень серьезным голосом:

– От безделья ищут смысл жизни и спиваются, а после оцифровки… непонятно что навалится. Отовсюду, даже снизу, которого нет. Помни, у тебя из нас самый дисциплинированный мозг!

Саруман повернул руку, фитнес-браслет с часиками на запястье послушно засветился.

– Жаль, – произнес он хмуро, – нет такого суперкомпьютера, чтоб оцифровать тебя всего… Сам знаешь, просто говорю, как нам жаль. Но и оцифровка мозга все равно круто… Мы трое давно живем мозгами, верно? Уже и забыл, что такое трахаться.

– Где-то после полуночи, – добавил Фальстаф деловито. – Когда народ ляжет спать. Если город вдруг без света, начнется паника, пойдут звонки.

Саруман уточнил:

– Оцифровка уже почти легко, а вот перенос… На него да, уйдет электричества озеро, а то и море.

– Если раскроется, – добавил Фальстаф, – нас выгонят сразу. А то и привлекут.

Я еще тогда подумал, что зря извиняется, я не хуже него помню, что мозг человека составляет два процента от общей массы его тела, но объем памяти где-то десять в десятой степени бит, а последние подсчеты вообще подняли цифру до десяти в шестнадцатой. Боюсь, часть нейронов издохнет за три часа переноса, а то и вообще протухнут.

Картинка скукожилась и пропала, я мысленно сжал ладонями голову, пусть ее и нет, зато я жив, существую, могу мыслить, а у человека самое главное – мыслить, а не жрать и загорать на солнышке, это и животные умеют.

Сказал бы раньше, что сердце стучит сильно и часто, но сейчас у меня нет сердца, даже мысль не стучит в голову из-за ее отсутствия, но после жуткого страха вдруг нахлынула, как на качелях, дикая ослепляющая радость. Получилось, я когито эрго сум, помню даже то, что давно забыл, все мельчайшие подробности жизни, припоминаю даже странное ощущение, когда плавал в околоплодных водах.

Времени здесь нет, могу ориентироваться только на свои ощущения. Сколько прошло: часы, дни, месяцы?.. Мозг начинает гаснуть, требуются колоссальные усилия для напоминания себе, что я это я, хоть и льдинка в быстро нагревающемся мире, но должен держаться за искру сознания, должен держаться!

Огонек в этом ничто появился в виде робкой искры, начал разрастаться, я смотрел с радостной тревогой, то ли это мое гаснущее сознание выдает последний всплеск, то в самом деле внешнее проявление…

Ну да, сейчас огонек распадется на отдельные искорки, сложится в надпись: «Берлог, ответь», – как мы и договорились.

Я инстинктивно попытался вскрикнуть, что я жив и жду, потом вспомнил, что у меня не только рук и ног нет, вообще нет тела, не могу даже губами шевельнуть, их тоже нет, закричал мысленно, ответа нет, снова закричал, прошло несколько минут, снова полная тишина, но не исчезла та блистающая искорка, теперь понятно, что это в моем сознании.

Тревога постепенно переросла в страх: что-то пошло не так? Нагрянула комиссия, расследующая колоссальную утечку энергии, всех повязали и увезли в кутузку? Маловероятно, хотя в нашем мире возможно все.

Вспомнил раздраженный голос Сарумана:

– Это все наши морально-этические запреты!.. Уже и на законодательном уровне как тяжелые гири на задних конечностях ученого мира. В Калифорнийском НИИ создано лекарство против всех видов рака, дает полное выздоровление в девяноста пяти случаях из ста, но регулятор требует, чтобы довели до ста, иначе на производство и продажу не дают разрешения!

Фальстаф тогда поддакнул:

– Да, еще пять потерянных лет на трехуровневое испытание в клиниках. А потом год на получение разрешения от правительств своих стран. Сколько за это время умрет народу что могли бы жить?

Помню, я сказал с нетерпением:

– Мне все понятно, мы об этом уже сто раз говорили. Но, как я понимаю, вы подталкиваете… это верно?

Саруман вздохнул, развел руками.

– Берлог, ты же наш лучший друг, а не только коллега. Даже не представляешь, как не хочется тебя терять. А при соблюдении всех норм, сам понимаешь…

Они с Фальстафом переглянулись, тот понизил голос, даже воровато оглянулся по сторонам:

– Сам знаешь, мы хоть сейчас. Только пару суток на то, чтобы перекалибровать аппаратуру. Ты не дрозофила и даже покрупнее лабораторной мыши, хотя у нас самые крупные, Наташа кормит их на убой. Но если ты не готов, то рискну я…

– Ты здоровее, – возразил я. – Ты и так дотянешь до бессмертия.

Саруман хмыкнул:

– Если только оно придет завтра утром.

Прошли то ли сутки, то ли месяцы, абсолютно нет привязки к ощущениям, а значит, и нет чувства времени, изнываю от тревоги, как же сообщить, что все получилось, я уже здесь, но долго не протяну, мозг без подпитки впечатлениями угаснет быстрее, чем свеча, у которой выгорел фитиль.

Вдруг странная до полной дикости мысль сверкнула в сознании и исчезла так быстро, что я не успел рассмотреть, долго и мучительно пытался хотя бы ухватить за хвостик.

А когда удалось, сам подивился ее очевидной неочевидности. Даже, неочевидной очевидности, слишком уж мы привыкли жить и думать в колее, установленной далеко не всегда умным окружением.

Алиса и прочие голосовые помощники отвечают нам в нашем темпе, двуногие роботы в «Звездных войнах» идут во весь рост и переговариваются голосом, хотя проще и в миллионы раз быстрее по радиосвязи, но тогда кина не будет, а если и будет, то страшное и пугающее…

…Но я не программа для общения с человеком! Я мыслю и отвечаю сам, а на цифровом уровне процессы протекают в миллионы раз быстрее!

– Правда, – проговорил я мысленно четко и внятно, чтобы утвердить эту мысль в своей несуществующей голове, – для общения с человеками придется учитывать скорость их черепашьих химических реакций…

Как это сделать, непонятно. Скорость передачи сигнала по нервным волокнам и по электрической цепи несопоставима. Это касается не только мышления, но меня всего-всего. Мир будет застывшим, а люди – чуть теплыми статуями.

Если подбросить камешек, для меня он будет опускаться к земле несколько суток, если не месяцев.

Но тогда любой разговор с реальным человеком бессмыслен? Спросить «Как дела», а через несколько месяцев услышать «Да помаленьку», на фиг такое общение.

Погоди, погоди, сказал я себе, обдумай. Скорость сигналов по нервам у среднего человека что-то около ста метров в секунду, но скорость света, как все знают со школьной скамьи, около трехсот миллионов… да не метров, а километров!