Проклятие - Майер (Мейер) Марисса - Страница 52

Дети облепили Гердрут, обнимая и утешая, а Серильда откинулась назад в полном замешательстве.

– Это… не похоже на кошмар.

Гердрут, все еще плача, помотала головой.

– Это был… такой чудесный сон! – с трудом выговорила она сквозь рыдания.

Серильда открыла рот и… снова закрыла. Перевела взгляд с Гердрут на других детей, потом на закрытую дверь.

Все это было очень странно. Полная бессмыслица.

– Ну хорошо. – Она сделала глубокий вдох. – Ладно, мои дорогие, давайте попробуем поспать еще немножко. – Поднявшись, она тщательно расправила простыни, уложила детей обратно в постель и укрыла одеялом. – Устраивайтесь поудобнее, я расскажу вам сказку.

– На этот раз она будет с хорошим концом? – спросила Анна.

Серильда от души рассмеялась, но тут же поняла, что девочка просит всерьез.

– Ну что ж, – нерешительно сказала она, – пожалуй, я могу попробовать.

Итак, боги создали завесу. Теперь, когда она сдерживала темных, они больше не могли мучить людей, так что равновесие было восстановлено. Боги вернулись к своей уединенной жизни.

Но Вирдит был недоволен.

В сказках и историях нет никакой радости, если их некому слушать. Так что, хотя Вирдиту давно полюбилась суровая красота северного моря, бьющегося о черные базальтовые скалы, он все больше и больше тосковал. И бог историй решил отправиться к смертным.

Вирдит пустился путешествовать по человеческому миру.

Превратившись в неприметного воробья, он садился на подоконник, чтобы послушать сказки, которые мать рассказывала своим детям.

Или, приняв облик старика, прятался в углу харчевни и слушал небылицы местных рыбаков о китах и русалках.

Случалось даже, что Вирдит, притворившись странствующим менестрелем, выступал сам – хоть перед крестьянами, хоть перед королями. Даже в этом обличии он запоминал истории, которые рассказывали в каждой деревне, через которую он проходил.

И чем больше бог слушал, тем больше в его сердце было нежности к простым смертным людям, готовым с одинаковым интересом слушать и простую сказку на ночь, и сказания о великих подвигах. Их истории были полны радости и борьбы, побед и поражений, но в них всегда жила скрытая надежда. Она заполняла пустоту внутри у Вирдита – пустоту, которая была в нем, хоть он и сам об этом не знал.

Так бог полюбил смертных.

Прошел год, и в день осеннего равноденствия Вирдит готовился вместе с жителями маленького городка насладиться Фрейдоновым Праздником урожая. Но в тот год праздник сулил больше тревоги, чем радости: земля родила плохо, и жители боялись, что им не хватит еды на зиму.

Но, вместо того чтобы возложить вину на Фрейдона, бога урожая, жители деревни обвинили Вирдита. Они вбили себе в головы, что бог-обманщик крутит колесо их судьбы, и в этом году им выпали одни невзгоды и несчастья.

Вирдит был обескуражен, ведь он-то знал, что колесо ни в чем не виновато.

Не в силах понять, почему Фрейдон пренебрегает своими обязанностями, и рассерженный тем, что вину возложили на него самого, Вирдит принял облик огромной птицы и улетел на поиски бога урожая.

Фрейдон тем временем блаженствовал, ведя простую жизнь на восточных равнинах Достлена, где он целыми днями работал в своем ухоженном саду, а вечерами ловил рыбу в устье реки Эптани. Он очень удивился, увидев старого друга, бога сказок, и с радостью пригласил Вирдита насладиться игрой в кости и чашей грушевого сидра в тени древней смоковницы.

Но Вирдит был слишком зол и никак не мог успокоиться.

– Урожай в этом году хуже некуда, – упрекнул он Фрейдона, – люди страдают! Почему ты не умножил хлеба и не наполнил плодами сады? Почему бросил на произвол судьбы славных деревенских жителей, которые полагаются на тебя?

Фрейдон был ошеломлен гневом Вирдита. Отставив чашу, он почти сочувственно наклонился к другу.

– Видишь ли, мой дорогой, я не вмешиваюсь в дела смертных на протяжении уже многих веков.

Вирдит его не понял.

– Но как же, ведь в прошлом году осенний урожай был богатым и обильным!

– Да, и, как мне сказывали, так случалось целых десять лет подряд. Но только потому, что шел дождь и светило солнце, а крестьяне как следует возделывали землю и сеяли семена.

Вирдит вытаращил на него глаза.

– Понятно, – сказал он наконец. – Подозреваю, мне нужно поговорить с Хульдой – должно быть, именно она в этом году наслала на крестьян лень. И с Эостригом я должен потолковать, видно, это он забыл благословить посаженные семена. И Сольвильду тоже нужно призвать к ответу – она предала всех нас, наслав засушливое лето.

При этих словах Фрейдон громко расхохотался.

– Нет, нет, ты так ничего и не понял. Остальные тоже уединились в своих убежищах, как и я. Они не меньше меня устали от бесконечной череды молитв и жалоб, которые мы так долго слушали. Семена и дождь больше от нас не зависят. Что касается крестьян, то, если они поддались лени, им некого винить в этом, кроме самих себя.

Увидев, что Вирдит по-прежнему в замешательстве, Фрейдон вздохнул.

– Тирр, бог войны, веками не вмешивается в историю смертных, но войны все равно продолжаются. Есть завоеватели и есть побежденные, как и всегда, но теперь люди сами выбирают свой путь. Точно так же и Велос – он по-прежнему встречает души на мосту к Ферлорену, но давно уже не решает, кому до лжно умереть и когда. И все же смерть приходит ко всем смертным, несмотря ни на что. – Он пожал плечами. – Мы старые боги, Вирдит. Смертные привыкли жить без нас. Они могут взывать к нашим именам, оставлять нам подношения и шептать свои молитвы, но в конечном счете они сами решают свою судьбу.

Увидев, как эти слова опечалили Вирдита, Фрейдон нахмурился.

– Не отчаивайся, мой друг. Люди всегда будут страдать. Им до конца времен придется бороться с невзгодами и горем. Но им будет гораздо лучше без нашего надзора.

– Меня беспокоит не это. – Вирдит махнул рукой.

– Что же тогда? Расскажи, облегчи душу.

– Этого я сделать не могу. Видишь ли, мне вдруг стало ясно, почему именно мое имя проклинают, когда к добрым людям приходит несчастье, которого они не заслужили. Теперь мне понятно: я – единственный, кто искренне любит этих смертных. Но для них я всегда буду богом-обманщиком с колесом судьбы, которое несправедливо наказывает и не воздает по заслугам – и, боюсь, за это они никогда не ответят мне взаимностью.

Фрейдон положил руку Вирдиту на плечо.

– Ты – нечто большее, чем удача и судьба. Ты – историк этого мира. Хранитель давно забытых сказок и легенд. Если смертные не смогли полюбить тебя за твое колесо, они полюбят тебя за это. – Глаза Фрейдона заблестели. – Ибо в мире не найти ни одной живой души – даже среди богов, – которой была бы не по нраву хорошая история.

Вирдит ушел от Фрейдона, чувствуя себя чужим и для мира богов, и для мира смертных. Мог ли хоть один из них стать ему домом? И все-таки в словах Фрейдона он увидел мудрость. Люди любят хорошие истории, и если это единственное, что Вирдит может им предложить, то он одарит их этим сполна.

Бог историй вернулся в мир смертных. Он продолжал жить среди них долгие годы.

Вечно слушая хорошо рассказанные сказки.

Вечно собирая легенды, сказания, предания со всего мира.

Всегда готовый рассказать свои истории любому, кто захочет слушать.

А иногда – только иногда – Вирдит вглядывался в лица своих слушателей – румяных детей, старушек с затуманенными глазами, молодых людей, утомленных после тяжелого дня в поле, – и тогда бог видел излучаемую в ответ любовь.

Долгое время ему этого хватало.

Прошло уже несколько недель с тех пор, как Серильда рассказала детям историю про Вирдита, а она все еще не выходила у нее из головы. Всю жизнь у девушки были сложные отношения с крестным, которого она никогда не видела. С богом, проклявшим ее еще до рождения.