Конец века (СИ) - Респов Андрей - Страница 40

— Всё будет хорошо, Георгий Александрович! — перешёл я на русский язык, — будет время и для науки, и для жизни со всеми радостями и печалями. И пусть мы поколение проигравших, это не значит, что дети и внуки наши будут такими. Уж мы постараемся, не переживайте. Известно же, на Руси всегда говорили: «За битого двух небитых дают, да и то не берут!»

— Ладно, Луговой, — также по-русски продолжил Высоковский, — не со всеми твоими словами я согласен. Время покажет, как говорится. Но и отступить окончательно не могу. Всё же, если заинтересует серьёзное дело, милости прошу. Всегда буду рад видеть у себя студента с головой на плечах.

— Спасибо! — от души поблагодарил я.

Вот же, характер! Силища! Я же видел, за многое из сказанного мной проф был готов задушить собственными руками. Но против очевидных фактов не попёр. Достаточно выглянуть на улицу.

— Луговой, распишись! — остановила меня, уже было рванувшего к выходу, Амирова. Едва я наклонился над столом, как она прошипела мне прямо в ухо: «Ты что наговорил профессору, наглец?»

— Всё в рамках, Сапфира Султановна! Честное комсомольское. Всего лишь научный социологический спор. И только, — для убедительности я пожал плечами и состроил удивлённую мину.

— Да? — недоверчиво переспросила Шахерезада деканата лечебного факультета, скосив взгляд на сидевшую рядом заведующую кафедрой.

— Сапфирочка, всё нормально. Ну, поспорили мужчины? Эка невидаль? Ничего страшного, иди Гаврюша, иди дорогой. Эстернат тебе зачли. Приказ завтра ректор подпишет, и на этом всё.

— Благодарю. Очень признателен за заботу и понимание, — на полном серьёзе поблагодарил я Стефанию Генриховну, на самом деле за то, что не стала делать из мухи слона.

На улице было ещё светло, и ноги сами понесли меня к африканцу, так вовремя сосватавшему мне нового работодателя. Тем более что и общежитие находилось всего-то в паре шагов.

После экзамена оставался неприятный осадок. И чего я так вызверился на профессора? Он же вполне искренне, как и многие вокруг, охреневает от творящейся ереси. Тут некстати вспомнилось, что он, ещё довольно крепкий старик, уйдёт из жизни тихо и незаметно то ли в 94-м, то ли в 95-м году. Не выдержит, видимо, душа развала не только союза, но и дела всей жизни. На душе ещё больше заскребли кошки. Мда-а-а… а сколько их таких историй ещё будет? И не сочтёшь.

Да ещё я тут со своим пафосным выпендрёжем послезнания! Но ведь не железный же, в конце концов? Ай, ладно, проехали! Будем объективны: нет у меня полной уверенности в идентичности этой временной линии с основной. Нет, вот хоть режь!

Сдаётся мне, впереди будет ещё немало поводов огорчить по поводу и без оного обитателей этой реальности. И не только по социально-политическим мотивам. Такова уж неприглядная часть доли вынужденного попаданца. И чем больше я буду вмешиваться, тем больше будет пострадавших. Кушайте, господин Луговой, заваренную кашку, не обляпайтесь!

Орлинду оказался на месте и встретил меня неожиданно жаркими объятиями, похлопывая по плечам и спине своими крепкими ладонями.

— Хай, виджана! Молодец, что зашёл. Садись. Кушать хочешь?

— Да я бы от твоего кофе не отказался, амиго.

Глава двенадцатая

Читаем по слогам,

Внимательно и вдумчиво.

Нам роли раздают

Специально обученные.

Читаем по ролям

И помним про учителя.

А после запятых

Не надо говорить,

Молчим.

Е.В. Хрулёва

От хлебосольного коммуниста с чёрного континента было не так-то легко отделаться. Пришлось, чтобы не обижать искренне радовавшегося моему приходу Орлинду, разделить с ним не совсем привычную трапезу. Вы пробовали когда-нибудь жаренную «сельдь иваси» из большой железной банки? С разваренной картошкой, луком? И подозрительным душком? Нет?

Запивать это всё предполагалось французским грушевым кальвадосом! Хорошо хоть напиток был щедро разбавлен льдом и апельсиновой цедрой в стеклянном кувшине. Не люблю приторного пойла.

Несмотря на изначально кажущееся отсутствие гармонии между выпивкой и закуской, трапеза вышла по-настоящему выдающейся.

— Чего робеешь, виджана? Налетай! — Орлинду сунул мне в руку алюминиевую вилку и пододвинул блюдо с обжаренной сельдью поближе.

Я всё не решался и сторожко принюхивался к необычному запаху, исходившему от рыбы.

— Не переживай, Люговой. К жареным сардинам я пристрастился в своё время в Осаке. Япошки их очень уважают! То, что вы называете «иваси», в стране Заходящего Солнца зовётся «ма-иваси» — тихоокеанская сардина. У вас в СССР в больших банках сельдь сохраняют с пряностями, так что приходится её вымачивать какое-то время, ну и при жарке терпеть не совсем приятный запах. Но вкус бесподобный. Пробуй, виджана!

Я всё же решился — и не смог остановиться, пока не смолотил две внушительные рыбины с картошкой.

— Чин-чин, виджана! — Орлинду разлил коктейль в широкие двухсотграммовые хрустальные стаканы. Выпили. Я оценил терпковато-сладковатый цитрусовый букет. А какой холодный! Аж зубы заломило. И снова заработал вилкой.

— Потчуешь по-королевски, господин ди Оливера, — наконец выдохнул я, утолив первый голод и с удовольствием выцедив стакан коктейля. Лёд захрустел на зубах. Приятное тепло разлилось внутри, слегка затуманив мысли.

— Хороший день, Люговой! Ты сам не понимаешь, какое важное дело сделал для меня. Поэтому прими мою благодарность.

— С чего бы? Мы ж вроде в расчёте? — откровенно удивился я.

— Хорошо отработал. Оправдал ожидания. А значит, поддержал моё реноме делового партнёра у очень, хм, важного…нужного мне человека.

— Да ладно тебе. Чего я там сделал-то? Шкурок подёргал с полтора десятка мешков. Да и заплатили неплохо. Обычное дело.

— Обычное дело? Не говори так, виджана, ой, не говори! Сделал, что поручили, аккуратно. Не отлынивал, всю ночь не спал. Шкурки не крал, не портил. Лишних вопросов не задавал. Мало тебе? Знаешь, Люговой, сейчас надёжных людей не так просто найти. Ты ведь и дальше болтать не будешь. Ведь не будешь? — кольнул меня взглядом бывший безопасник.

— О чём?

— О шкурках, о доме на Серова.

— О каких таких шкурках, Орлинду? Я прошлую ночь дома спал. Это ты что-то напутал.

— Вот об этом я и говорю, Люговой! Молодец и с головой, — улыбнулся африканец, многозначительно пошевелив указательным пальцем перед моим носом. — Я не зря поручился за тебя. Вот и хочу со своей стороны отблагодарить. Возьми, вот тут, да, да, рядом с диваном, сумка. Ти молодой мужчина, а ходишь в старых джинсах и солдатской форме, да ещё и ношенной. Как хиппи! Нехорошо. Надо, чтобы к тебе было уважение.

Я, обтерев руки пёстрым полотенцем, с интересом потянулся к синей спортивной сумке с надписью: «Монтана». Вжикнула молния и на диван вывалились несколько вещей. Даже на первый взгляд тут была пара очень приличных новых фирменных футболок сдержанных расцветок. Две чёрные шерстяные водолазки в целлофане с кричащими лейблами, слаксы шоколадного цвета очень приличного качества, пара кроссовок…я выдохнул, только сейчас поняв, что замер, уставившись на логотип. Юнион Джек! Да и остальные вещи имели явно не китайско-турецкое происхождение.

— Это же «Рибок» … — только и смог пробормотать я, — это очень дорого, Орлинду! — я замотал головой, отодвигая вещи от себя.

— Стоп, погоди, не спеши, Люговой! Не говори такие слова! Не обижай меня. Все эти вещи ты заработал. Я же объяснил, как ценен для меня человек, что нанял тебя для работы. Это очень важный контакт. Да и ты в будущем, благодаря ему, без работы не останешься. Что значат по сравнению с этим пара каких-то тряпок?

Я ещё раз задумчиво пробежал взглядом по разложенным на тахте вещам. Ди Оливейра явно многого не договаривает. То, что этот ушлый международный авантюрист и бизнесмен мелкого пошиба имеет феноменальную чуйку на выгодные дела, у меня нет никаких сомнений. И то, что меня сейчас банально пытаются купить с потрохами за фирменные шмотки, за возможность заработать не совсем законные деньги, тоже ясно как белый день. Ну, что ж, я не против. Разве что самое время расставить точки над i.