Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей - Страница 37

— У вас был рюкзак, — настаиваю я.

— Обознались. Рюкзак не мой.

Меня напрягает ее упорство:

— Вы определитесь: «не мой» или «не было»?

Женщина озирается по сторонам. Ее бегающе зрачки фиксируются на темной вазовской «девятке». Машина стоит в отдалении, но женщина смотрит именно туда.

— Думаете, в машине забыли? — Я пытаюсь объяснить ее растерянность.

— Да, — соглашается она.

Мне становится дурно. Я настаиваю:

— Вы зашли в автобус с рюкзаком. Вернитесь, посмотрите.

После этих слов женщина шарахается от автобуса:

— Нет. То не мой рюкзак. Ихний.

Я вцепляюсь в нее. Она приехала на машине. Почему? Здесь голосуют местные. Я спрашиваю громко, чтобы услышали жильцы:

— Вы из какого дома?

Местные оборачиваются, на лицах недоумение, никто не вступается за женщину в розовой курточке. Я помню, как ее плечо оттягивал рюкзак. Избавившись от тяжелой ноши, она показалась мне стройнее. Женщина смотрит то на автобус, то на «девятку». Водитель «девятки» опускает стекло.

Женщина истерит:

— Видчепися! Немае у мене ниякого баула!

В моей голове боль, из носа кровь — вывод однозначен.

— Ты врешь! Михалыч, она подкинула в автобус рюкзак.

Михалыч соображает быстро. Он заскакивает в автобус и вскоре слышен его крик:

— Всем выйти! Заберите ящик!

Толпа шарахается. Из автобуса высыпают люди. Последней спускается хрупкая девушка. Она прижимает к груди прозрачный куб с бюллетенями, запертый на замочек. Спотыкается, падает, но не выпускает ящик.

В двери автобуса показывается Михалыч с рюкзаком болотного цвета. Упавшая девушка перегораживает ему путь. Бледное лицо Михалыча перекошено от тревоги. Выбросить опасную ношу не решается, люди не успели разбежаться. Михалыч спешит к другому выходу.

— Оставь и выходи! — воплю я.

И в этот момент гремит взрыв. В том месте, где был Михалыч, огненная вспышка. Автобус вздрагивает и изрыгает во все стороны стеклянный град и железные осколки.

Я оглушен и ослеплен. Нахожу себя стоящим на четвереньках. Рядом визжит упавшая женщина в розовой куртке. Подкатывает «девятка». Я замечаю открытое окно и ствол пистолета. Обученное тело вжимается в землю. Хлопки выстрелов, рев удаляющегося мотора.

Я снова на четвереньках. Пули предназначались не мне. На розовой куртке черные дыры с кровавым ореолом. И предсмертный хрип той, что врала мне в глаза:

— Доча моя в Запорожье… Заставили…

На этот раз она не врет. Я расстегиваю ей курку, осматриваю раны, зажимаю самую кровоточащую.

— Потерпи. Сейчас помогут.

Я ищу глазами помощь. Рядом сидит та самая упавшая девушка, по виду вчерашняя школьница, и отряхивает пыль с прозрачного бокса. Она заторможена, но цела — это легкая контузия. В пробитом ящике для голосования горячий осколок оставил подпалину на стопке бюллетеней. Кажется, это волнует сейчас девушку больше всего.

Тело женщины под моей рукой содрогается. Ее взгляд туманится и уплывает куда-то далеко. Наверное, к доче. Она затихает с раскрытыми глазами. Навсегда.

Я рассматриваю свои окровавленные руки. На запястьях защелкиваются наручники. Меня вздергивают, обыскивают и толкают прикладом в спину к военной машине.

Я в камере без окон сижу на жестких нарах. Лязгает засов железной двери.

— Контуженый Никита Данилин на выход!

Конвойный сопровождает меня из подвала в кабинет. Это уже третий вызов на допрос за полдня после взрыва в автобусе для голосования. На этот раз помимо суровых военных в кабинете женщина.

Майор, старший по званию, командует даже ей:

— Алена Анатольевна, забирайте Никиту Данилина. Под вашу ответственность.

Я с удивлением узнаю Алену, начальника цеха с «Краскопласта».

— Свободен, Данилин, — продолжает майор. — Пришло подтверждение от ЧВК «Вагнер». Боец с позывным Контуженый проходит реабилитацию.

Мне возвращают документы и вещи. Мы с Аленой покидаем военную комендатуру. Уже ночь. Вдыхаю полной грудью свежий воздух, после спертого духа подвала это особое удовольствие.

— Посчитали меня диверсантом, — объясняю Алене свой арест.

— А меня пособницей диверсанта.

— Почему?

— Я последняя, кому ты звонил. За час до теракта.

— Разобрались.

— Разборок бы не было, если бы ты террористке не помогал. Зачем?

Я пожимаю плечами:

— Женщину ранили, я был рядом.

— Не женщину, а террористку. И не ранили ее, а ликвидировали свои же.

— Я рассказал, как было. Про женщину с рюкзаком, Михалыча и про «девятку» цвета «мокрый асфальт».

— Тебе повезло, что комендатура быстро обнаружила «девятку». Диверсанта ликвидировали при задержании. При нем нашли оружие и устройство для активации бомбы.

— Откуда ты знаешь?

— Я своя, родилась здесь и выросла. Меня знают и доверяют.

— Я тоже свой! Освобождал ЛНР, был ранен, лечился здесь.

— Вот именно.

— Что не так?

— Майор в больницу звонил. Ему объяснили, что тяжелая контузия — это травма мозга. А мозг наша сущность. Ты мог стать другим человеком.

— Диверсантом?

— А разве ты остался прежним?

Вздыхаю и честно сознаюсь:

— Не совсем.

— Поэтому тебя отдали на поруки благонадежной гражданке.

— Сама вызвалась?

— Не нравятся мои руки?

— Я жрать хочу.

— Еще услугу за тебя обещала.

— Себя?

Алене импонирует мой испуг:

— Новые окна! Это дефицит. — Она открывает дверь военного УАЗа. — Садись, Никита. Я договорилась, нас довезут. Иначе патруль задержит.

Мы дома у Алены, сидим напротив друг друга за столом на кухне. Я ем, она смотрит, подперев ладошками щеки. Только водку пригубила вместе со мной и не поморщилась.

За окном тихо, а в моей голове вспышка той роковой ночи. Сжимаю виски, трясу головой:

— Ребята не дожили. Сейчас бы порадовались. Особенно Днестр. Если Луганск с Донецком в России, то и до Приднестровья дело дойдет.

— Никита, ты опять за свое. Сколько можно?

— Я бы давно забыл, если бы всё помнил. Где был Русик в ту ночь? С нами или нет?

Алена цепляется в мои руки, заглядывает в глаза:

— Жизнь слишком коротка, чтобы подолгу копаться в прошлом. Так и будущее пройдет мимо.

В этом она права, и я киваю:

— Жизнь слишком коротка, особенно на войне.

Алена отбрасывает мои руки.

— Ну хорошо. Я узнала, как ранили Руслана Краско. Если тебе это поможет…

— Как?

— Говорят, он хотел приспособить квадрокоптер для сброса гранат. Придумал какой-то зацеп.

— Да, точно! Русик экспериментировал, то одно попробует, то другое, чтобы сбрасывать по команде. Трудность в том, что граната на квадрике уже должна быть без чеки.

— Вот он и попробовал. Неудачно. Граната упала ему под ноги, Руслан успел накрыть ее тяжелым бронежилетом, который ударил ему в лицо. Сломанный нос, неприятные раны на лице, зато теперь он далеко от войны и владеет востребованным бизнесом.

— Значит, Русика не было с нами в последнюю ночь.

— Это случилось на следующий утро.

— Ему повезло.

— Тебе тоже. И тогда, и сегодня, — напоминает Алена.

Она убирает со стола грязную посуду, а я продолжаю выяснять:

— Кто-нибудь из местных видел Руслана Краско? Он мог приехать домой и не зайти на завод.

— Как? У него даже ключей нет. За квартирой присматривает наш завхоз.

Странно. Руслан не приезжал в родной город, зато был в Дальске. Раненный в лицо встречался со Златой. После чего она исчезла. Могла испугаться моего возвращения, а могла и раненного незнакомца. В любом случае Злата что-то знает.

На пустом столе остается бутылка водки и две стопки. Алена действует, как начальница. Она разливает водку и спрашивает:

— Ты на всю жизнь теперь Контуженый? А какой ты в прошлом, Никита Данилин?

Вопрос застает врасплох. Мог бы прежний Никита поставить на место Макса Лупика? Или дать отпор жадному таможеннику? Вряд ли.