Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей - Страница 10

— Мама, кто тебе дал миллион?

Она достает бумаги. Договор с конторой «Быстрокредит». Один миллион рублей на шесть месяцев под восемьдесят процентов годовых! И под залог нашей квартиры!

— Ты заложила квартиру?

— Иначе денег не давали. Думала, ты приедешь, мы что-нибудь придумаем. Главное, чтобы ходил.

— Я хожу! Смотри!

Встаю из-за стола и хожу по комнате, словно это что-то изменит.

Мама по-прежнему в недоумении:

— Злата взяла деньги для тебя. Что она сказала?

— Она ко мне не приезжала.

— Где же она? Пусть вернет деньги.

— Зачем она вообще их брала! У нас же есть общие с ребятами.

Я ничего не понимаю. Есть общие деньги от ЧВК, которые получала за нас троих Злата. Наши немалые зарплаты и премии за победы — этого на любой протез хватит. А за ранение я получу большую страховку.

— Я разберусь, — обещаю маме и выпиваю обезболивающее.

Нахожу в своей комнате ключ от паровозной будки и ухожу из дома.

— Ты куда? Ты скоро? — волнуется мама.

Я иду к паровозу-памятнику «Победа» с красной звездой и красными колесами. Открываю будку машиниста. Внутри все по-прежнему. Поднимаю сиденье, проверяю тайник. В ящике пусто! Я точно знаю, что Злата складывала сюда общие деньги. Шмель часто говорил об этом и даже подсчитывал сумму.

Я заглядываю под другое сиденье, просовываю руку в шуровочное отверстие паровозной топки, обшариваю все щели и ниши. Денег нет.

Что за чертовщина? Злата исчезла с общими деньгами? Это ее месть мне?

Но в тайнике были не только мои деньги. Антон, Денис и я — мы дружим с детства, а Злата всем, как родная. Мы доверяли друг другу. Деньги собирались ради общей мечты. Они оплачены потом и кровью, даже смертью. Злата прекрасно об этом знает. Она не могла украсть — внушаю я себе. Она не воровка.

Опускаюсь в кресло машиниста. Ребра ноют, в голове сумбур. Ох уж эти деньги, они так значимы в мирной жизни и совершенно бесполезны на войне. На передовой я о них не думал, для этого у нас был Шмель.

После тяжелых боев и взятия Попасной всем «вагнеровцам» выписали премию. Досталось и нашему расчету. Мне вспоминается тот вечер.

…Мы в окопе, готовимся к ночевке. Шмель курит, скрывая огонек в кулаке. Он выработал такую привычку, чтобы враг не заметил. Как говорится, береженого бог бережет. «Птички» с оптикой и по ночам работают.

Командир батареи Тарантино сообщает мне по рации о премиальных. Я диктую суммы подразделению. Для меня это абстрактный цифры, а Шмель радуется:

— Классно! Так я служить согласен.

Он подсчитывает накопления на будущую автомойку, а Чех считает дни до окончания контракта. Один мечтает о максимуме, другой ждет минимума.

Через несколько дней Чех звонит сестре:

— Злата, нам премию отвалили. Ты деньги получила?

— Привезли. Я обалдела!

Шмель перехватывает трубку:

— Злата, действуешь, как договаривались? Все бабки в тайнике, никому ни гу-гу?

— Ну да. А что?

— Золотце ты наше.

— Как вы, мальчики?

— Всё норм! Нациков к Бандере отправляем. И мышцы накачали. Мина шестнадцать кило, я таких в день десятками кидаю.

Мне хочется оправдаться перед Златой, но как это сделать не представляю, и просто хвастаюсь. Говорю, как бы невзначай, в надежде, что девушка меня услышит:

— Мне, как командиру, премия на тридцать процентов больше.

Однако Шмель говорит громче:

— Злата, к тебе Лупик не пристает?

— Подкатывал. Сказала, что ты приедешь с автоматом.

— Я минометом его автомойку накрою! С конкурентами только так.

— Серьезно?

— Все будет Ок! До встречи!

Шмель заканчивает разговор и толкает меня в грудь.

— Кит, что за жлобство. — Он передразнивает: — «Я командир. Мне больше». Все бабки общие!

— Я просто хотел…

— Если жмотство душит, так и скажи. Мы с Чехом без тебя бизнес поднимем. Да, Чех?

— Кит, Шмель, — Чех напоминает о детском уговоре: — Один за всех, все за одного.

— А Кит так не думает.

— Проехали и забыли! — рявкаю я командирским голосом.

Тогда в окопах предмет для ссоры казался пустяковым. Есть где-то деньги — и ладно. Нет — и пусть. Главное выжить…

И вот я выжил, сижу в паровозе, который не ездит, на ящике-тайнике, в котором шаром покати, и чувствую себя ограбленным. Деньги вернули свою силу.

Обескураженный я покидаю наше тайное место и плетусь на привокзальную площадь. В голове тяжелый туман. Златы нет, денег нет, лучших друзей нет и не будет, и я не знаю, что делать.

На меня с радостным визгом налетает девушка.

— Никита! Вот ты где!

Вглядываюсь. Это Маша Соболева. На ней жилетка магазина «Магнит». Выскочила из магазина и даже не переоделась.

— А мне сказали, ты вернулся. И я сразу…

Маша обхватывает меня и прижимается. Тут же отстраняется и стучит кулачками в грудь:

— Зачем ты на войну поперся! Зачем, зачем, зачем?

Сломанные ребра стонут под легкими ударами. Если бы не обезболивающее я бы взвыл, но не подаю вида. Надоело быть слабым. О чем она спросила? Про войну.

— Я не мог не поехать. — Ничего другого моя голова не придумала. — Мы так решили с друзьями.

— Почему мне не сказал? Не предупредил.

— Быстро все получилось.

— А если бы я попросила остаться, ты передумал?

Я вглядываюсь в Машу и пытаюсь вспомнить, между нами что-то было? Она так радуется встрече, а я равнодушен. Наверное, не было, ведь Маша не Злата, и даже со Златой у меня получилось плохо. Это я помню, а лучше бы забыл.

Качаю головой:

— Нет, не передумал.

— А твоя мама?

— Мама есть мама. Она молилась и ждала.

— А я… Я для тебя носки связала.

— Какие еще носки?

— Теплые, шерстяные.

— Летом?

— Я первый раз в руки спицы взяла. Не знала, как начать, вязала, распускала…

Маша еще что-то лопочет, а на меня накатывает раздражение: кто она такая, чтобы перед ней оправдываться?

— Дай телефон, — требую я.

Маша протягивает трубку. Я нахожу в контактах имя Златы Солнцевой. Жму вызов. Вместо ответа техническая белиберда.

Я злюсь:

— У тебя неправильный номер.

Набираю по цифрам телефонный номер из заявления в ЗАГС и опять слышу — «Абонент выключен или…».

Маша видит, кому я звоню. Хмурится.

— Злата сказала, что ты контужен и ничего не помнишь.

— Я Контуженый, но помню, как звонил ей и сказал, что руки-ноги целы. Целы! А она наплела про протез!

— Какой протез? — Маша пытается утихомирить мою разбушевавшуюся руку.

— Обманула. Мою мать обманула. Соврала!

Голова трещит, ноги заплетаются. Маша сковывает мои судорожные движения в крепком объятии. На ее светлые волосы капает кровь. Кровь из моего носа. Она отводит меня к скамейке, усаживает, вытирает кровь с лица бумажными салфетками. Я пью таблетку от головной боли. Жду, когда полегчает.

Маша говорит что-то успокаивающее, а я слышу, как объявляют прибытие пассажирского поезда. На этом маршруте работает Злата!

Я отталкиваю Машу и спешу на перрон. Хочу бежать, но не могу из-за сломанных ребер. Стоянка поезда десять минут, я должен успеть найти Злату.

Иду вдоль состава от вагона к вагону. Вглядываюсь в лица проводниц. Те видят меня и шарахаются.

Замечаю полненькую проводницу со знакомым лицом. Смотрю на бейджик — Оксана. Точно! Оксана сменщица Златы.

Наседаю с вопросами:

— Где Злата? Она работает здесь.

— Злата уволилась.

— Когда?

— После прошлого рейса.

— Почему?

— Вроде парень у нее погиб.

— Я жив! Она знает!

— Может, другой парень, — оправдывается проводница и отступает.

Я выхожу из себя:

— Мне надо с ней поговорить. Где Злата?

На шум прибегает бригадир поезда:

— Молодой человек, не мешайте работать.

— Она прячется в поезде! — решаю я и заскакиваю в вагон.

Оксана объясняет бригадиру:

— Он с Донбасса. Контуженый.