Стоящий у Солнца - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 59
- Предыдущая
- 59/106
- Следующая
И вдруг он заметил тонкую белую струйку, сбегающую сверху, – ожил свинец! Падая на холодные камни, он превращался в тонкие лепешки и мельчайшие брызги, дробью стучавшие по ногам…
Он подставил руки, как в детстве под дождевую струйку, стекавшую с крыши, и засмеялся. Расплавленный свинец мог стать символом свободы – обжигающий, тяжелый и неудержимый. Ему не пришлось даже использовать таран, чтобы вызвать подвижку размягченного металла.
Не сводя глаз со свинцового родника, он ступил в воду и опустил обожженные руки. Боль вернула ощущение реальности, и образ огненной стихии в замкнутом пространстве, образ жерла вулкана развеялся в сознании дымным облаком. Но в тот же миг он испугался иного – свинцовая струя не кончалась!
Напротив, крепла и походила теперь на живой, выбивающийся металлический прут перед глазами.
Его не могло быть столько в уплотнителе!
Он взглянул наверх – нет, черная дверь была на месте и хорошо просматривалась сквозь огненный шевелящийся скелет догорающей дровяной клетки.
Прикрываясь от жара рукой, он поднялся по ступеням, и в этот момент живая красная стенка костра рухнула на площадку, рассыпалась, раскатилась на уголья и веером полетела вниз. Русинов ступил в пламя, отгреб ногой головни и всунул зуб ледоруба в щель притвора. Рванул на себя – нет! Поперечная балка запора с той стороны еще не вышла из зацепления и не развернулась вертикально. Тогда он ударил по двери ногой и с радостью услышал – даже сквозь затычки! – ее глухой, мягкий стук. Он стал бить по раскаленной стальной плите, разметывая ногами горящие угли и брызги свинца, лужа которого стояла в неровностях бетонной площадки.
И в очередной раз, когда он занес ногу, неожиданно увидел, как медленно и беззвучно дверь начала отходить от косяка и клубы дыма, словно поджидавшие этого мгновения, вдруг устремились в щель густым и стремительным потоком.
Вот это была тяга! Он бежал по тесной галерее, светя фонарем, пока хватало воздуха и сил. Но дым оказался стремительнее, обошел его, и стало нечем дышать. Он упал на щебенку и почувствовал, что навстречу дыму, у самой земли, идет такой же мощный поток чистого воздуха. Выработка как бы поделилась на два пространства – жизни и смерти. Передвигаться можно было лишь ползком, не поднимая головы. Однако Русинов отдышался, набрал в грудь воздуха и рванул, как спринтер. Если была тяга и шел свежий воздух – значит, дверь на командный пункт не заперта!
В четыре стометровых перебежки он достиг ее, перевалился через высокий стальной порог и повалился на пол.
Здесь уже было много воздуха и мало дыма, который, словно живое вещество, кружился возле жалюзи вытяжной вентиляции. Пока впереди была еще одна бронированная дверь, он не мог отдыхать долго. Словно ныряльщик, набрав воздуха, он снова бросился вперед, на ходу отыскивая лучом дверной проем.
Возле последней двери Русинов остановился, оперся руками на бетонную стену и засмеялся. Ее можно было запереть только отсюда, изнутри командного пункта. Все! Дальше путь свободен!
Разумнее было бы остановиться здесь, отдышаться, откашлять из легких черную мокроту, но ему хотелось скорее к солнцу. Разве можно быть здесь, в черной дыре, в чреве коварной Кошгары, когда там, на поверхности, – светлый, чистый день, деревья, трава и птицы, когда в небе сияет солнце?!
Он боязливо выдернул затычки из ушей, но шум водопада не исчез. Только прибавился к нему еще стук крови, похожий на грохот колес грузового состава. Не слушать! Не думать! Нужно идти вперед, ибо движение сейчас – жизнь!
И все-таки не утерпел – перед глазами стоял свинцовый поток! – скребанул дверь ледорубом и в луче фонаря увидел серебристый след. Проникнуть через нее было непросто даже вездесущей проникающей радиации: стальная плита оказалась облицована толстым слоем свинца.
Он уже не гасил свет даже там, где можно передвигаться в темноте. Казалось, что луч электрического света связывает его с тем, верхним, вездесущим и проникающим. На ходу он отметил, что взорванная ракетная шахта превратилась сейчас в гигантскую трубу и теперь Кошгара, если смотреть с земли, напоминает проснувшийся вулкан либо священный жертвенник, ибо дым курится из астральной точки на «перекрестке Путей». Русинов вышел в штольню и стал узнавать знакомую крепь, рванье толстых освинцованных кабелей и даже каменные завалы с искореженным железом. Оставалось всего около полукилометра! Теперь он поднимался вверх и, преодолев очередное нагромождение глыб, всматривался вперед: очень хотелось не пропустить момента, когда в кромешной тьме покажется первый луч. Было около двенадцати часов, и солнце в это время могло заглядывать в воронку штольни.
Сейчас! Сейчас!.. Показалось, завалов на пути стало больше, горы камней уходили под самый свод, то с одной, то с другой стороны цеплялась проволока, арматура, остатки каких-то конструкций вдруг заслоняли путь. Он карабкался вверх, но почему-то чудилось, будто штольня спускается вниз, а луч фонаря, прорезывая тьму, тонет в бесконечности. Этот последний отрезок дороги к свету не мог быть таким длинным! Уже давно вверху должно показаться светлое пятно! Он не мог заблудиться; он точно помнил, что из штольни нет никаких ответвлений – прямая дорога наверх. Все же, вот, под ногами бетонная дорога… Но почему впереди лишь развалы камней, нагромождение глыб и больше ничего?!
Спокойно! Нужно остановиться, унять истерический бег мысли. Он сел, закрыл глаза. Горячий пот струился из-под каски, с бороды капало, палило обожженные свинцом ладони. Спокойно… Пройти еще сто метров, и будет свет. Он должен быть! Стоп! Почему опять капает на плечи, на каску? Тяжелые ртутные капли… Неужели началось? Но когда? В какой момент он упустил ощущение реальности? Когда перестал контролировать свое сознание?
Подносил горящую зажигалку к лучикам… Пламя взялось не сразу, но потом-то ведь был огонь! Буря огня! Неужели в этот миг разум померк? А дрова так и не разгорались… И от отчаяния, от безысходности произошло затмение? И все привиделось – свинцовый родник, мягкий стук освобожденной двери, бег наперегонки с клубами дыма по узкому туннелю? Неужели это лишь воображение? Сон? Бред помутненного сознания?
Сплошная капель… Подземная камера, замкнутое пространство. Страшно открыть глаза! Но нужно открыть, чтобы восстановить реальность, проснуться, выйти из сумеречного состояния.
Он вскинул голову и открыл…
Была глубокая ночь. Над Кошгарой висела темная низкая туча, шел крупный дождь…
Выбираясь из завалов камней, выброшенных взрывом, он матерился как обозленный и восторженный вятский мужик. Ему хотелось слышать свой голос, но не шум дождя, напоминающий каменный мешок. Ему хотелось трогать деревья, рвать и есть траву, чувствовать ветер и настоящую мягкую землю под ногами. В этом заключалось ощущение и радость бытия, торжество сознания и плоти, существующей еще в этом мире. Он повернулся к Кошгаре, покрытой и словно усеченной тяжелой тучей, погрозил кулаками:
– Что, с-суки?! Я Мамонт! Я – Мамонт!!
«Зачем это я? – удивился он. – Кому это я? Дурак».
Машина стояла в молодом пихтаче, съежившись под дождем, стекла «плакали». Он нащупал в кармане ключи, отомкнул дверцу и, сунув впереди себя рюкзак с карабином, забрался в кабину. Сухо и тепло, пахло маслом, немного бензином и пластмассой – привычный и родной запах дороги, путешествий, походной жизни.
«Сейчас же! Немедленно ехать! В Гадью! Там – она! Боже мой, ведь есть на свете она, вбирающая в себя все чувства и мысли, весь мир! Можно думать о ней, и больше ничего не нужно!» Русинов вставил ключ в замок зажигания, включил стартер. Его вой заглушал дребезг дождя по крыше – двигатель не заводился. Он выдернул подсос, поработал акселератором – бесполезно. Тогда он включил свет и откинул капот. В глаза сразу бросилось, что нет свечевых проводов… И нет трамблера вместе с приводом! Кто-то снял всю систему зажигания, и машина превратилась в бесполезную кучу железа…
Сделано было все профессионально: открутили крепление, аккуратно сдернули колпачки со свечей, вытащили центральный провод из катушки. И сделали это не ради кражи, а лишили главного – мобильности, способности передвигаться.
- Предыдущая
- 59/106
- Следующая
