Шанс на счастье - Черно Адалин - Страница 11

Руслан все это пропустил.

По моей вине.

Я не сказала, и он видит дочь впервые в жизни. Наблюдает за ней со стороны, смотрит за ее мимикой, движениями. Он пропустил все моменты из ее жизни, и я вдруг забываю о том, что было несколько минут назад.

– Я хочу участвовать в ее жизни, – выносит вердикт. – И она должна носить мою фамилию. И ты тоже, – добавляет.

– Это невозможно.

– Мне плевать. Дочь будет жить со мной. И ты тоже.

Я задыхаюсь вначале от его наглости, а потом из-за ярких картин, появляющихся в моей голове одна за другой. Вот я собираю вещи, и мы с Ксюшей переезжаем к нему, вот я выхожу из душа и украдкой иду в свою комнату, пока он спит, одеваюсь с закрытыми дверями, потому что он может войти.

Нет.

Так он себе представляет нашу совместную жизнь?

Я буду готовить завтрак, обед и ужин на троих, убирать квартиру, загружать в стиральную машину не только свои и Ксюшины вещи, но и его рубашки? Разве я смогу делать это, ничего не чувствуя? Делить быт и не хотеть быть рядом по-настоящему… без остатка. Не фиктивно, а… реально.

Я не смогу… с ним рядом… в одной квартире… наедине. Как ничего не чувствующий робот, а не женщина, которая несколько минут назад хотела его до безумия.

– Послушай, – пытаюсь донести до него. – Я не против, чтобы ты общался с ней. Виделся, приходил, дарил подарки и… все остальное, но я не могу переехать к тебе только потому, что ты так хочешь. Мы расстались.

– Я разве предлагал тебе снова быть вместе? – он удивленно приподнимает одну бровь. – Меня не устраивают встречи, подарки и остальное. Я хочу видеть ее по утрам, собирать в садик, ходить на прогулки. Ты, мать твою, понимаешь, что отняла у меня пять лет ее жизни?

– И как ты себе это представляешь? – повышаю голос, потому что начинаю нервничать. – Год, два, три мы так проживем, а дальше? У нас ведь рано или поздно будет личная жизнь, – пытаюсь вразумить его. – Как потом будем делить Ксюшу? Оставим тому, кого она больше любит?

– Ксюша, – эхом повторяет он. – Ксения… ты даже имя дочери выбрала сама. А отчество? Какое у нее отчество?

Я сглатываю и виновато опускаю глаза, потому что она не Руслановна. Я оставила отчество своего отца и теперь не знаю, как ему об этом сказать.

– Ты серьезно?! – он шумно выдыхает.

– Я не думала, что мы когда-то встретимся и оставила свое отчество.

– И в графе отец прочерк, – дополняет он. – Я что, умер? Ты не могла меня найти? Прийти к нему, в конце концов, и сказать, что беременна! Или боялась снова не устоять?

Рука чешется опять врезать ему пощечину, но я усилием воли сдерживаю себя и отвечаю:

– Боялась не устоять, – усмехаюсь. – И ты так просто поверил, что она твоя дочь? Не усомнился? Вдруг на самом деле сестра?

Я знаю, что намеренно дергаю тигра за усы, но после всего, что здесь было, просто не могу захлопнуться и промолчать. Он прищуривается и на мгновение мне кажется, что Руслан меня ударит. Отвесит пощечину так, что мне расхочется что-либо говорить, но он просто выдыхает и… отходит подальше. Садится за барную стойку и кивает на стул напротив.

– Ты точно уверена, что она моя? – спрашивает, когда я сажусь.

Хочу встать и отойти от него, потому что злюсь, но он перехватывает меня за руку и вынуждает сесть обратно.

– Давай по-взрослому, Аня, – набравшись спокойствия, произносит он. – Я хочу знать, что воспитываю свою дочь, понимаешь? Давай сдадим тест, если ты не уверена.

Видно, что ему тяжело это говорить, но когда он смотрит на дочь, его взгляд немного теплеет. Он будто оттаивает, хотя видно, что я посадила в нем сомнения.

– Она твоя дочь, – произношу уверенно. – Я не спала с твоим отцом… никогда.

Мне хочется зажмурится, чтобы не видеть его реакцию, но я, как ненормальная, смотрю на него и читаю каждую появляющуюся эмоцию. Удивление, смятение, растерянность и… он криво усмехается. Его рот изгибается в улыбке, а в глазах появляется злость и холод.

Он до побелевших костяшек сжимает руку в кулак и разжимает ее, хлопая ладонью по столу.

– Удобно придумала, – он кивает. – Но тест мы все же сделаем.

– Я не спала с твоим отцом, – повторяю, вдруг он не услышал. – Он заставил меня так сказать, – произношу, чувствуя, как в горле образовывается ком, потому что Руслан мне не верит. Смотрит на меня, как на ненормальную и просто не верит. Ни одному слову.

– И как же он тебя заставил? – с ухмылкой и злым рыком. – Пытал оргазмами?

Он заслуживаем пощечину в третий раз, но я сдерживаюсь, уверенная, что он не простит мне этого еще раз.

– Он не хотел вытаскивать тебя оттуда, – сбивчиво объясняю. – Тогда, когда я пришла, увидела тебя избитого, он придумал этот план, чтобы мы разошлись, – я сглатываю. – Ему не нравились наши отношения, Руслан, а я не могла отказаться, потому что… ты бы остался в тюрьме, понимаешь? Он бы тебя оставил там! И тебя бы продолжили избивать и…

– Замолчи!

Он ударяет кулаком по хлипкой барной стойке так, что я подпрыгиваю на месте от испуга. Из глаз тут же брызжут слезы. Я не могу сдержаться и начинаю трястись, обхватываю себя руками и сбивчиво произношу:

– Ты можешь позвонить ему…

Конечно, я не уверена, что Влад скажет правду, но… он ведь может прямо сейчас набрать его и всё узнать.

– Куда? – со злостью рычит он. – На тот свет? Он умер два года назад от рака.

После его слов все становится… неважным. Реальность расплывается перед глазами, необходимость готовиться к перелету уходит на самый дальний план. Я с грохотом опускаю руки на столешницу и смотрю на Руслана.

Он изменился. Черты лица ужесточились, появилась небольшая щетина, которая должна выглядеть так, будто он не брился пару дней, но она идеальна. Ровные волоски покрывают поверхность кожи, повторяют очертание губ, доходят до щек и заполняют весь подбородок. Это его стиль, а не небрежность. С такой щетиной он был в первую нашу встречу и вот сейчас.

– Ты смотришь так, будто впервые меня видишь, – хмыкает он и уголки его губ дергаются в усмешке.

– За шесть лет можно сказать и так, – я хочу выдать что-то похожее на усмешку, но не получается.

Я все еще смотрю на него.

На взгляд карих глаз, смотрящий на меня так… вызывающе и изучающе одновременно. На губы, которые ничуть не изменились в форме и мне до сих пор хочется их целовать и трогать. Глупо и безнадежно верить в то, что он когда-то позволит это сделать…

Между нами пропасть и он не поверит мне.

А единственный человек, который мог сказать правду умер.

– Прекрати смотреть так, будто ты не знала.

– Я не знала.

– И почему я тебе больше не верю?

Хочется хорошенько встряхнуть его за воротник бежевой рубашки, идеально оттеняющей его загоревшую кожу, но я, конечно же, этого не делаю. Только смотрю и до боли сжимаю руки, чтобы не сделать то, чего хочется.

– Уходи Руслан, – устало произношу и даже нахожу в себе силы кивнуть на дверь. – Нам больше не о чем разговаривать. Сдадим тест, подтвердим отцовство, в остальном… – я делаю паузу, чтобы сглотнуть и перевести дыхание. – Я не перееду к тебе и не буду делать видимость семьи. Мы ничем друг другу не обязаны, я взрослая самодостаточная женщина. Если ты не согласен…

Мне трудно говорить, потому что в любой момент я могу расплакаться. Вдыхаю воздуха побольше и произношу дальше:

– Ты можешь обратиться с результатом теста в суд, потребовать встреч с дочкой, впрочем, я не стану препятствовать и так.

– Ты меня не поняла, – холодно произносит Руслан. – Я хочу, чтобы дочь жила со мной.

– В нашей стране так сложилось, что детей чаще оставляют с матерями. За исключением тех случаев, когда мать не в состоянии выполнять свои обязанности. Оглянись, Руслан, через пару месяцев эта квартиру будет моей, моя дочь обута, одета, я кормлю ее, играю с ней, делаю всё, что в моих силах, и у нее нет задержек в развитии…