Рассвет (сборник) - Шебалов Африкан Александрович - Страница 63

— Ну что за невыносимый характер! — возмущался отец. — Ребенок, девчонка, а такая упрямая. В тебя пошла! — бросал он матери и шел в кабинет, заставленный шкафами с книгами. Садился за письменный стол, без всякой нужды перекладывал бумаги, но через десять минут не выдерживал и выходил.

— Нет, этот ребенок хоть кого выведет из терпения, — горячился он и поворачивался к матери. — Ты только посмотри, какое упрямство! Кто только из нее вырастет?!

— Тише, не кричи, пожалуйста, — сдержанно говорила мать, и он снова убегал в кабинет, хлопая дверью.

Так продолжалось, пока мать не выводила ее из угла и усаживала на диван. Увидев это, отец успокаивался.

Однажды, когда Галине было лет пять, купили большое трюмо в желтой резной раме. На второй же день она разбила его ржавым болтом, найденным во дворе.

Больше трех часов простояла в углу, но даже не открыла рта. Мать, так и не дождавшись от дочери ни слез, ни извинений, взяла ее на колени.

— Дочка, ты же виновата, ты разбила зеркало. Надо попросить прощения у папы и мамы.

— Не я, а железка разбила, — упрямо твердила Галина.

— Но ведь эта железка была в твоей руке. Не сама же она ударилось о стекло.

Галина вспомнила, как ласковая тетя Фрося часто говорила:

— Ой, доченька, тяжело придется тебе в жизни с таким-то характером. Ой, тяжело!.. Ты бы уж лучше сейчас отплакала, чем потом…

Получается, пророческими были те слова. Галина стеснялась самой себе признаться в том, что она плакала, уткнувшись лицом в подушку. Раньше знала, что в любом конфликте с отцом и матерью непременно выйдет победителем. Как бы они ни гневались, но детским чувством угадывала, что сердца у них отходчивые.

Теперь все это далеко позади. Здесь некому ее жалеть. Впервые почувствовала, что везде и во всем отвечает за себя сама и ждать поддакивания не от кого. Чужих людей упрямством не убедишь.

«Но ведь я говорила правильно, от всего сердца. Хотела лучшего. Почему же они даже не выслушали, а подняли на смех?» — думала она.

Больше всего обиделась за дедушку.

С малых лет, с тех пор как Галина помнит себя, она заходила в его сад с волнением. Каких только чудес там не было! Росли деревья, на них висели яблоки семи сортов, с одного дерева свисали ветки с персиками и абрикосами, был виноград с крупными, словно сливы, ягодами и огромными гроздьями. Росли инжир, айва, маслины; хурма, смородина, малина, кизил и много-много других чудес.

Еще до школы, когда почти все время жила у деда, он терпеливо приучал ее к труду, прививал любовь к растениям. Галина любила дедушку. Всегда мрачный и грубовато-резкий, в саду он смягчался, добрел, становился ласковым. Словно с живыми существами разговаривал с растениями. Подойдет к дереву и спросит:

— Ну, как ты себя чувствуешь?

И начинал осматривать с осторожностью хирурга. Когда замечал, что привитый глазок прижился, лицо озаряла счастливая улыбка. Нежно прикасался к первым листочкам, внимательно рассматривал и что-то записывал в толстую книгу. В такое время Галина ходила за ним на цыпочках. Невольно начала любить растения, которые так перевоплощали ее сурового дедушку.

С годами дед научил Галину ухаживать за деревьями и виноградом. Не хотел старик, чтобы исчезли из его рода садоводы, и возлагал на девочку большие надежды.

Галина могла без устали работать в саду, забыв о еде и отдыхе. Обкапывала, полола, поливала, обрезала, подвязывала, ставила подпорки, прививала, опрыскивала.

Потом не спеша дед начал обучать ее селекционному делу. Рассказывал о методах прививок, гибридизации, скрещивания. Знакомил также со своей системой записей обо всем ходе выведения новых сортов.

Когда в дедушкином саду уже нечего было делать, она бежала в колхозный сад. Здесь на пяти гектарах росли персики, выведенные ее дедом. Более тридцати лет отдал Назар Петрович этому сорту. И своего добился. Сочные, душистые плоды были величиной с два кулака Галины.

Сорт получил имя деда. Отовсюду приезжали садоводы за замечательным персиком.

В школе она организовала кружок садоводов и весь школьный участок, кроме спортивной площадки, вместе с друзьями засадила фруктовыми деревьями и виноградом.

Еще задолго до окончания десятилетки Галина решила поехать в колхоз к деду. Ей хотелось начать с закладки сада и виноградника. Это же такое счастье наблюдать, как начинают зеленеть деревца, которым ты дала жизнь, как потом они растут, набираются сил и со временем благодарят щедрым урожаем.

Но ее послали в степь.

Именно поэтому и приглянулось Галине село Красивое, что не было в нем ни одного кустика, ни одного деревца. Сразу поняла, что именно здесь должна работать, чтобы весной цвели яблони и груши, абрикосы и персики, чтобы возле каждого крыльца вился виноград. Вот он, простор для деятельности! Галина загорелась своей мечтой. А что же получается? Ее послали работать на свиноферму, насмехаются над ее мечтой, даже над дедушкой…

И вот сейчас, уткнув в подушку лицо, Галина плакала.

«Плюнуть на все и переехать в другой колхоз или же к деду», — думала Галина.

Вспомнила последние два дня, которые она провела в Подгорном. Решение увидеться с дедушкой возникло внезапно, как только услышала возле степного колодца, что усатый шофер едет туда. Хотелось порадовать деда, сказать, что решила посвятить себя делу, которому он отдал всю свою жизнь, увидеть на его всегда хмуром лице радостную улыбку.

Застала деда дома. Он сидел в плетеном кресле у окна, одетый по-праздничному в свой лучший костюм, на котором золотом поблескивали два ордена.

Бросилась к нему, поцеловала морщинистую щеку.

— А-а-а, вот когда ты, наконец, приехала! Я уж думал, что совсем забыла о старике.

Глаза под седыми лохматыми бровями улыбались.

— Не ради ли меня такой парад? — засмеялась Галина.

— Ничего смешного здесь нет, — нахмурил брови старик. — Делегация у нас была из Болгарии. Ходили по участкам, устал очень. Ноги вот заболели.

В комнату, тяжело ступая, вошла бабушка. Галина поцеловалась с ней.

— Устала, видимо, и проголодалась. Сейчас я что-нибудь приготовлю, — захлопотала старушка и подалась на кухню.

— Не надо, бабушка, я не голодная и совсем не устала.

Догнала старушку, поцеловала ее и выбежала в сад. Всегда была сдержанной, а тут вдруг такие нежности. Бабушка удивленно посмотрела вслед внучке, потом взглянула на деда. Глаза его смеялись.

После ужина Галина рассказывала старикам о своем решении.

— Значит, не захотела к нам, в Подгорное, ехать, — ревниво сказал Назар Петрович.

— Так с комсомольской путевкой послали!

Назар Петрович засопел.

— Ладно… Главное, что в тебе наша лаврушинская жилка закрепилась. Надолго ли? — прищурил он глаза. — Мне приходилось бывать в «Рассвете» — суровые там места. Выдержишь ли ты? Чтобы поднять там сады, надо иметь большую любовь к ним. Может, даже такую, какую имели Мичурин, Симиренко…

Он постучал узловатым пальцем по огромной книге, которую держал раскрытой на коленях. Галина хорошо знала эту книгу, не раз от начала до конца перелистывала ее. Это был труд известного садовода Симиренко.

На первой странице книги старым письмом с виньетками был выведен автограф: «Таврическому крестьянину — садоводу-селекционеру Назару Петровичу Лаврушину в знак уважения к труду его». Внизу стояла подпись ученого.

— У меня ближе есть с кого брать пример, — засмеялась Галина, глядя на деда восхищенным взглядом. — А Симиренко… Это когда было? За малым не в прошлом веке.

— Ты это оставь! — прикрикнул Назар Петрович и даже стукнул ладонью. — Когда было… А яблочки его мы и сейчас едим. Человека, который принес нам столько добра, не забывают. Запомни!

— Но я не об этом, дедушка. Я хотела…

— Знаю, знаю, что ты хотела, — прервал ее Назар Петрович.

Он нахмурился еще больше и несколько минут сидел неподвижно, гладя в одну точку.

— Был Лев Платонович и у меня. Вот в этой комнате сидел, когда привозил сюда свои саженцы. С мечтой человек, с большой мечтой. Восхищался он нашим краем, говорил, что такие земли можно превратить в сплошной сад. Эх, годы мои…