Рассвет (сборник) - Шебалов Африкан Александрович - Страница 47

Борис смутился и замолчал.

— А не рассказываешь ли ты мне фантазию, чтобы понравиться? — спросила она вдруг, и в глазах ее блеснули лукавые искорки. — Учти, я не переношу фальши.

Эта девушка была удивительно откровенна и прямолинейна. Она всегда говорила только то, что думала и чувствовала.

Но Борис поддержал свое достоинство.

— Суди, как хочешь. Если интересно, то слушай. Я ведь хочу, чтобы ты полюбила море.

Агеев откинулся на спинку стула, улыбнулся и с удовольствием начал высвистывать: «Вера, я изучил азбуку Морзе».

Девушка растерянно захлопала ресницами. На лице ее было недоумение, почти испуг.

— Послушай, а ты и вправду очень интересный человек, — с восхищением сказала она. — Нет, как можно за такой короткий срок овладеть азбукой?

— У моряков такой закон, чего не умеешь — познай, — гордо ответил Борис.

…Два месяца назад, возвратившись вечером от Веры, Борис попросил Игоря Леонидова научить его азбуке. Игорь показал на бумаге каждый знак и дал ему старый радиоключ. Но работать на ключе Борису приходилось редко. Зато он быстро научился высвистывать короткие и длинные сигналы, и посвящал этому занятию, чуть ли не каждую свободную минуту.

Всего этого Борис, конечно, не стал рассказывать Вере. Ему было приятно видеть ее удивление. Он показал последнюю фотографию.

— А это рулевой — главный старшина Борис Агеев у пульта управления.

На фотографии Вера увидела Бориса, стоящего возле мягкого кресла. На голове красовался большой ребристый шлем. За спиной был виден экран телевизора и стол с множеством приборов.

— А зачем у тебя шлем? — спросила Вера.

— Чтобы защитить голову от случайного удара. Во время движения лодки мы даже пристегиваемся ремнями к креслам, как летчики. Скорость очень большая.

Вера слушала, не перебивая.

— Американские атомные лодки считались чудом техники, — продолжал Борис. — А наша «Ласточка» их оставила далеко позади. За эти два месяца, что я у тебя не был, мы пересекли три океана: Северный Ледовитый, Тихий и, Атлантический. Шли со скоростью самолета. Ты даже не можешь себе представать, что это было за путешествие!

— Ты говоришь такие вещи. Может быть, я сплю? — проговорила Вера и, как бы желая удостовериться, пощупала на столе фотографии.

Моряк стал ей подробно рассказывать о том, как лодка, временами выходя из воды, летала по воздуху, и вдруг он почувствовал, что на него кто-то смотрит.

В дверях, привалившись к косяку, стоял черноволосый человек, лет двадцати пяти, с тонким, длинным носом на бледном лице и тяжелым взглядом черных глаз. От этого взгляда Борису стало как-то не по себе. Незнакомец отвел глаза, натянуто улыбнулся.

— Простите, что я помешал вашей беседе, — сказал незнакомец. — Скажите, Вера, Клавдия Васильевна еще не приходила?

— Нет, — ответила девушка. — Знакомься, Борис. Это Павел Нагорнюк, наш сосед.

Павел без приглашения сел за стол.

— Простите, я невольно подслушал ваш рассказ. Вы так увлеченно говорили, с таким вдохновением, что я не решался прервать вас, и вынужден был стоять у двери.

Он внимательно пересмотрел все фотографии, лежавшие на столе.

— Вы что, водолаз?

Борис промолчал, собрал фотографий в стопку и накрыл их бескозыркой.

— Товарищи, вы поиграйте пока в шахматы, а я приготовлю ужин, — предложила Вера, и запоздало спросила Бориса: — Ты в шахматы играешь?

— Немного, — ответил он, хотя считался чемпионом в части по шахматам.

Играть ему не хотелось, но Вера уже высыпала на стол фигуры, поставила доску и ушла на кухню.

С первых же ходов Борис почувствовал, что Павел серьезный противник, и решил: раз игра началась, — тщательно продумывать каждый ход.

— Давно служишь? — как бы, между прочим, спросил Павел, выдвигая вперед пешку.

— Давненько, — нехотя ответил Борис.

— Рулевой, значит?

Агеев хотел огрызнуться, но тут же заметил, что Павел смотрит на его нарукавный знак.

— Рулевой.

— А на этой самой «Ласточке» давно?

Борис обозлился. Нагорнюк ему явно не нравился. Он соображал, как бы обидней ответить на учиненный допрос. Но тут дверь распахнулась, в комнату вошла маленькая, удивительно, подвижная женщина, и игра прекратилась.

— Добрый вечер, дети, — громко проговорила женщина, бросив на стол туго набитый портфель. Поцеловав в щеку вышедшую из кухни Веру поздоровавшись с Павлом, она взглянула, на Бориса:

— А этого молодого человека я что-то не знаю.

— Это Агеев. Помнишь, я говорила, что встретилась с ним на выпускном вечере?

— A-а, тот самый морячок? — Она подошла к Борису. — Здравствуйте, будем знакомы. Клавдия Васильевна.

Борис догадался: это — мать Веры. Он быстро поднялся:

— Я, пожалуй, пойду!

— Что вы, не обижайте нас, — захлопотала Клавдия Васильевна, — давайте посидим, попьем чайку с айвовым вареньем. Сознавайтесь, вы, наверное, давно не пили чай с вареньем?

— Нет, я пойду.

Борис почему-то чувствовал себя неловко рядом с этой подвижной женщиной и хмурым, неприветливым Павлом.

Он надел бескозырку.

— Служба и дисциплина, прежде всего. Я вас отлично понимаю, — с сожалением вздохнула Клавдия Васильевна. — Вера, проводи гостя.

…В кубрике, раздеваясь спать, Борис вспомнил, что забыл фотографии на столе у Веры.

Всю ночь Борис метался в постели — одолевали кошмары. Ему снилось, что он бредет по дну моря в густой чаше водорослей. Красные стебли обхватывают его руки, ноги, все тело, мешают идти.

Борис просыпается, поворачивается на постели. Видения исчезают, но ненадолго.

Встал Борис усталый, с больной головой. После завтрака он узнал, что к обеду должны быть погружены все материалы, продукты и к семнадцати часам команда должна быть на «Ласточке». Предстоит новый выход в море.

Погрузку закончили быстро. Борис отпросился в город на два часа.

…Дверь открыла сама Клавдия Васильевна.

— А Вера только что ушла, — сказала она. — Но ничего, проходи, садись, отдохни немного, а то вон как запыхался.

Клавдия Васильевна взяла пачку снимков с приемника и подала Борису.

— Ты в прошлый раз забыл у нас свои фотографии, — сказала она. — Интересные снимки, особенно вот эти, подводные. Мне впервые приходится видеть такие.

Она подсела к Борису:

— Вот что, молодой человек, ты чем-то нравишься моей Вере. А я тебя совсем нет знаю. Расскажи-ка о себе, кто ты и откуда.

Очевидно, эта женщина обладала удивительным даром — умела заставить собеседника рассказывать все, что есть на душе. Может, она подкупила Агеева замечанием, что он чем-то нравится Вере? Может быть. Но только он чуть ли не целый час рассказывал ей свою биографию, которая на бумаге обычно умещалась на полстраницы.

Клавдию Васильевну интересовали мельчайшие подробности его жизни: сколько раз он болел в детстве и чем, сколько в их деревне дворов, богатые ли урожаи получают в колхозе, любит ли Борис рыбную ловлю, кем себя видит в будущем, к чему стремится — все, все. Не спрашивала Клавдия Васильевна только о том, где и как, на каком корабле проходит его служба, очевидно, понимая, что это составляет предмет тайны.

Когда Борис выговорился, она спросила:

— Скажи, дорогой, тебе нравится Павел?

— Нагорнюк? — с недоумением переспросил Борис. — Тот, что вчера здесь был?

— Да, он.

— Откровенно говоря, не нравится, — прямо сказал Борис.

— Молодец! Люблю искренних людей, — похвалила Клавдия Васильевна, но лицо ее помрачнело. — Однако ты его мало знаешь. Я бы тебе посоветовала поближе с ним познакомиться.

Агеев две недели отсутствовал в городе. По горло занятый работой на «Ласточке», он временами вспоминал разговор с Клавдией Васильевной: