Хэдон из Древнего Опара - Фармер Филип Хосе - Страница 40

• Предыдущая
• 40/58
• Следующая

Спустя пятнадцать дней путешественники вошли в большое озеро, которое буквально кишело тысячами уток, гусей, цапель, журавлей, розовых фламинго и гигантских размеров фламинго голубовато-черной окраски, которые в Кхокарсе были неизвестны.

При помощи весел люди Хэдона перебрались на другую сторону озера и, обследовав берег выяснили, что выхода из озера нет. С неохотой отряд оставил челноки и отправился в путь пешком. Через нескольких недель путешествия сквозь желтоватые травы, напоминающие цветом львиную шкуру, путники увидели первые вершины протяженного горного кряжа, некоторые из них покрывал снег.

— По моим расчетам, это горы Саарес, — утверждал Хинокли. — Если нам удастся найти проход, ведущий к Миклемресу, мы сможем проследовать на юг, и на этом наше путешествие закончится. Если же нет, придется идти на восток до тех пор, пока не обогнем горы, а затем двигаться на юг к Кветруту.

— Я никогда не думал, что мы заберемся так далеко, — удивился Кебивейбес. — Как далеко мы ушли, Хинокли?

— Прошел год и один месяц с тех пор, как мы покинули Мукху, — сообщил книжник. — Если обнаружим проход, нам потребуется более двух месяцев, чтобы добраться до Миклемреса. Найдем проход сразу же — то меньше.

«За год многое могло произойти в Кхокарсе», — подумал Хэдон. — Может быть, Авинет решила, что я мертв и выбрала себе в мужья другого?

К своему удивлению, Хэдон вдруг понял: в душе он надеется, что она именно так и поступила. Тогда он стал бы свободен и мог просить Лалилу выйти за него замуж. Не так-то просто отказаться от трона, но Лалила стоила того. Однако до сих пор она не выказывала никаких признаков благосклонного отношения к Хэдону, кроме теплой дружелюбности. Он давно спросил бы ее о чувствах к нему, не будь он помолвлен с королевой. А что если Лалила ответит ему согласием, а он, добравшись до Кхокарсы, обнаружит, что Авинет все еще ждет его? Она может — нет, она непременно убьет его и Лалилу. Что ж, он погибнет, но наверняка Авинет не осмелится тронуть ту, которая находится под покровительством самого Саххиндара.

Когда они подошли к подножию гор, Мамона, женщина из рода Клемкаба, вынула из болтающегося на поясе мешка резные зубы козы. Вращаясь против движения солнца, она принялась распевать, а затем бросила зубы в пепел, оставшийся на месте лагерного костра. Изучив образованный ими узор, она сообщила, что им следует двигаться на запад. Спустя несколько дней они должны выйти к военному аванпосту, который охранял вход в ущелье. И действительно, спустя пять дней люди увидели стены аванпоста и сторожевые башни из дубовых бревен.

Часовые заметили отряд задолго до того, как люди стали карабкаться по склону огромного холма, и путешественники уже издалека услышали бой барабанов и звуки медных труб. Немного погодя в их сторону рысцой побежал отряд солдат, сверкая на солнце бронзовыми доспехами и наконечниками стрел. Хэдон представился офицеру, и тот послал гонца к коменданту, чтобы как можно быстрее доставить ему это известие. Таким образом, прибывшие вступили на территорию аванпоста под звуки фанфар и были тепло встречены его обитателями. Люди помылись в горячей воде с мылом из животного жира, затем смазались оливковым маслом. Хэдона, Тадоку, Квазина, книжника, барда и троицу с далекого севера пригласили отобедать с командиром и жрицей форта. Остальных отослали обедать в бараки с солдатами, но Хэдон настоял на том, чтобы Мамона сидела вместе с ними.

— Но она же клемкаба! — возразил майор Бохами.

— Да, но она — наша жрица, — объяснил Хэдон. — Без нее у нас не было бы никакой духовной поддержки. К тому же, эта женщина приняла огромное участие в заботах о мужчинах. Если бы не она, я сам мог умереть от болотной лихорадки.

— Что ты на это скажешь, Минего? — спросил майор.

Жрица из форта принадлежала к древнему роду, как и многие из тех, кто прибыл с северного побережья Кему. Высокая блондинка с голубыми глазами, красивая, несмотря на крючковатый нос и тонкие губы. Она носила шляпу из перьев орлиных хвостов — знак того, что она жрица Въювоз, богини красноголовой орлицы. Шею женщины украшала цепочка из костей орла, на которой висела крошечная фигурка Въювоз, вырезанная из бедренной кости орла. На ней был кожаный килт, покрытый орлиными перьями, перехваченный на талии ремнем из орлиной кожи. На постаменте, возле которого стояла жрица, на цепи сидела гигантская орлица, пристальным взором вперившаяся в группу людей, будто желая съесть всех. Однако голодной она не была; ее кормили живыми зайцами и змеями.

— Ежели она жрица и делала то, о чем нам рассказал Хэдон, тогда пусть садится с нами, — согласилась Минего. — Но если она противно ест, как едят клемкаба, тогда пусть удалится.

— Я научил ее не шмыгать носом и помалкивать в обществе посторонних, — сказал Хэдон.

Женщину клемкаба позвали за стол; во время еды она сидела тихонько и молчала, пока к ней не обратятся. А это случалось не часто. Еда была превосходной. Хэдон позабыл о своей обычной умеренности и отведал нежную куропатку, начиненную хлебом из двузернянки, сладкие гранаты, бифштексы из домашнего буйвола с подливой из заячьего сока, ягоды мовомет (самые сладкие в мире), суп из окры, в котором плавали утиные потроха и жареные матки термитов (редчайший деликатес). Он не отказал себе также в удовольствии выпить слишком много медового напитка, охлажденного льдом с гор. Первый раз в жизни Хэдону довелось отведать охлажденных напитков, но если ему предстоит стать королем, он сможет иметь их в своем распоряжении хоть каждый день.

Квазин ел в три раза больше, чем все остальные, проглатывая пищу с жадностью и шумом, чавкая и хрюкая, а когда закончил, громко рыгнул. Жрица нахмурилась:

— Хэдон, у твоего человека из рода медведей манеры грубее, чем у клемкаба.

Квазин, лицо которого налилось кровью, уставился на нее:

— Жрица, если бы ты не была святой, я съел бы и тебя тоже. Ты выглядишь достаточно аппетитно.

— Он долгое время отсутствовал, находясь в Пустынных Землях, — поспешно вмешался Хэдон. — Я уверен, что он не хотел обидеть вас. Разве это не так, Квазин?

— Я длительное время находился в изгнании, — подтвердил Квазин. — И не собираюсь обижать первую же, не считая Лалилы, встретившуюся мне красавицу.

— Квазин? Квазин? — спросила жрица. — Говорит ли мне что-нибудь это имя?

— Что? — зарычал Квазин, распространяя брызги медового напитка по своей бороде. — Ты не слышала о Квазине? Ты что, всю свою жизнь провела в захолустье?

— Я родилась здесь, — ледяным голосом произнесла Минего. — Дважды я была в Миклемресе, один раз я пробыла там пять лет, посещая Колледж Жриц, второй раз я присутствовала на коронации верховной жрицы города. Но нет, дикарь, я никогда не слышала о тебе.

— Я думал, тебе известно… — пробормотал Бохами.

Минего резко повернулась к нему:

— Известно что?

— Это именно тот громила, который изнасиловал жрицу Кхо в Дитбете и убил ее стражников, — произнес майор слабым голосом. — Вместо того, чтобы подвергнуть кастрации и бросить свиньям, его сослали в изгнание. Такой приговор был объявлен Голосом Самой Кхо.

— Почему ты не сказал мне? — спросила жрица.

— Я был слишком занят, пытаясь поудобнее устроить Хэдона и его людей. Кроме того, я думал, что ты знаешь об этом. Не мое дело давать тебе советы.

— И ты мужчина, ребенка которого я вынашиваю, — проговорила женщина. — Надеюсь, он не будет таким же глупым!

Майор покраснел, но не произнес ни слова. Квазин проглотил стакан меда и, рыгнув вновь, протрубил:

— О, жрица, не сердись. Это правда, что я был сослан, но Голос Кхо поведал, что когда-нибудь я возвращусь. Она не сказала — когда именно, вот почему я вернулся, чтобы молить Ее о прощении. Я настрадался более, чем достаточно; к настоящему времени я уже, наверное, искупил свой грех.

Жрица поднялась со своего кресла:

— Это решать Кхо! Но тебе запрещено ступать на эту землю, а форт — это граница империи! — Она показала пальцем на дверь: — Вон!

• Предыдущая
• 40/58
• Следующая