Двухколесное счастье (СИ) - Рыбкина Изольда - Страница 35

«Я лучше буду молиться, чтобы он встал на ноги, - отвечаю самой себе. – Он поправится, женится на Татевик и будет счастлив. А я не достойна его».

С такими мыслями возвращаюсь домой. А уже на следующий день в означенное Анаит в сообщении время, я снова стою под окнами.

А что? Тут свежо. Мелкий дождик совсем не холодный, разве что самую малость. Не холодней, однако, взглядов родственников Давида, которые находятся внутри и так же, как и я, ждут вестей. Хороших вестей. Мы все надеемся на лучшее. А там – на всё воля Божия.

Когда мы все толпимся у дверей отделения реанимации, то внутри поселяется какое-то липкое ощущение дежавю. Всё это уже было – этот коридор, эти стены, в которых я знаю каждую трещинку, эти же люди, такие чужие и такие близкие в единении одной цели - мы ждали, когда Давид очнется. Тогда от этого зависела его жизнь в прямом смысле слова. Сегодня от исхода четырехчасовой операции будет зависеть его жизнь, но уже в совершенно другом смысле. Однако волнуются все не меньше.

Вот уж как удивительно устроен человек… Сначала ты мечтаешь просто жить, дышать… Спроси в тот момент: а если навсегда будешь, например, слеп? Ничего – главное это жизнь. И вот ты получаешь жизнь. Но как же не видеть мира вокруг? Не посмотреть в любимые глаза, не узнать как выглядит твой новорожденный малыш? И уже ты молишь Бога дать тебе зрение.

Проходит время, и видеть становится нормой. Ты привыкаешь к полноценной жизни и хочешь большего. И вот тут два пути – вниз и вверх. Деградация человека начнется в момент, когда он начинает желать материального. Если первой молитвой к Богу становятся просьбы о новом доме, машине, повышении зарплаты – считай, что ты не оправдал подаренной тебе жизни.

Я сейчас думаю, что получив свою заветную мечту, не нужно больше просить ни о чем у Бога. Не злоупотребляй милостью. Благодари! Всю жизнь. До последнего вздоха – благодари.

Эта мысль так решительно ворвалась в моё сознание, что мне вдруг стало очень легко на душе. Я перестала теребить край своей кофты, моё лицо озарилось таким спокойствием, что это не осталось незамеченным для других.

- Ася, у тебя всё хорошо? – обеспокоенно спросила подошедшая Анаит.

- Да, - просто ответила и улыбнулась.

Улыбки в этом маленьком коридорчике были под негласным запретом, поэтому меня, видимо, приняли за умалишенную. Чтобы далее не провоцировать никого своим внезапно нахлынувшим счастьем, я решила отойти в сторонку. И в эту минуту заветная дверь открылась…

- Операция закончилась, - констатировала медсестра. – Доктор скоро вам всё расскажет.

Опять вздохи родственников, метания от одного к другому. Нервы накалены.

Наконец, спустя минут двадцать, из той же двери выходит Максим Сергеевич. Выглядит он уставшим и сосредоточенным. Моё спокойствие начинает постепенно таять…

- Максим Сергеевич, ну что? – тут же обрушивается с вопросами мама Давида. – Как прошла операция? Он будет ходить?

- Это вы далеко замахнулись, - серьёзным и даже недовольным тоном отвечает доктор. – На сегодня могу сказать только то, что операция прошла успешно. Впереди теперь реабилитация. И тут уже всё будет зависеть только от него. Простите, я должен идти. Завтра на осмотре всё расскажу подробнее.

- Подождите, доктор! – практически бежит вдогонку тетя Мариам. – Он уже отошел от наркоза? Когда мы сможем его увидеть?

- Сегодня Давид Ашотович останется в реанимации. Наркоз уже постепенно отходит, но ему нужно постоянное медицинское наблюдение. Если всё хорошо, то завтра с утра сможете прийти к нему в палату.

Максим Сергеевич пронесся мимо очень быстро. Однако я успела заметить, как он притормозил возле Анаит и едва уловимо кивнул ей, получив такой же полукивок в ответ. Поймала испуганный взгляд девушки, но так и не нашла причин для него. Ладно, всё это пока не так важно.

- Ася, пойдём, я тебя провожу, – окликает меня Анаит и, догнав, вдруг подхватывает под локоть. Раньше она не демонстрировала перед своими родственниками наши теплые отношения.

Мы идём к выходу, перебрасываясь общими фразами, но я чувствую, что Анаит хочет о чем-то поговорить. И мои подозрения подтверждаются сразу же, как только мы оказываемся на улице.

- Ася, что тебе сказал Давид? – прямо без предисловий спрашивает Анаит.

Я теряюсь от такого внезапного вопроса.

- Он сказал, чтобы ты не приходила, так ведь? – отвечает за меня.

- Откуда ты знаешь?

- Ниоткуда. Я знаю Давида, и поэтому предположила, что он тебя оттолкнёт.

- Но… почему? – всматриваюсь в глаза девушки, ища в них ответа.

- Потому что Давид такой. Он всегда готов пожертвовать собой и своими интересами ради других.

- Я тебя не понимаю. Как это связано с тем, что он решил жениться на другой?

- Какой другой? – пришло время Анаит удивляться. – Как жениться? С чего ты взяла?

- Он сам мне об этом сказал. Даже хотел представить меня своей невесте, Татевик, кажется, - ничего мне не кажется, я прекрасно помню её имя – еще в первую встречу с его семьёй запомнила.

- Невеста? Татевик? – усмехается Анаит. – Это возможно только во снах и фантазиях моей дорогой невестки! Давида она не интересует, как и он её. Но то, что он так её представил только подтверждает мои подозрения.

Мы садимся на нашу любимую лавочку под опавшим кленом и она продолжает.

- Давид боится… Хотя нет, «боится» - это точно не про Давида. Он думает, что может не встать на ноги и остаться в инвалидном кресле навсегда, поэтому не хочет обрекать тебя на такую участь – жить с инвалидом.

- А у меня он поинтересоваться не подумал? Или его не волнует, чего я хочу? – я вскакиваю, порываясь вернуться в больницу, но вспомнив, что сегодня Давида всё равно не увижу, сажусь обратно. – Это у вас в семье так принято – решать за других? Или это еще одна черта характера твоего племянника, о которой я не знала?

- Не злись на него, пожалуйста, - с грустью говорит Анаит, и мне становится стыдно: Давид сейчас в таком состоянии, а я веду себя как истеричка. Ну, ничего, я подожду, пока он поправится и уж тогда выскажу ему всё, что думаю…

- Ася, Давид по-особенному к тебе относится… - девушка выделяет последнее слово, словно вкладывая в него какой-то сакральный смысл. – Сегодня он спрашивал о тебе, - она делает паузу, а у меня внутри всё переворачивается. – Ты придёшь завтра? – спрашивает будто с мольбой, хотя я и так собиралась прийти. – Пожалуйста, приходи! Ему сейчас так важна твоя поддержка.

- Конечно, приду, - уверенно произношу.

Что мне помешает? Хоть камни с неба посыпятся – я всё равно завтра увижу Давида.

Ася

Просыпаюсь от странных звуков. Отряхиваю мысли от сонного тумана и понимаю, что в комнате кто-то стонет. Бабушка!

- Ба, что случилось? Тебе плохо? – запутываясь в одеяле, подлетаю к соседней кровати.

- Нет, - слабо раздается хриплый голос. – Не волнуйся, Асюша, ложись, еще рано.

Вот она опять – больше обо мне думает, и не хочет поделиться тем, что её беспокоит.

- Ба, может водички? Что у тебя болит? Корвалолу накапать?

Постоянно так – приходится угадывать методом перечисления, чем я могу ей помочь.

- Да, водички, если можно, чуть-чуть…

Закатываю глаза от этого «чуть-чуть» и иду на кухню. Вот что за человек!? Ну если плохо, скажи, что болит, чем я могу помочь, а она постоянно замалчивает и тянет до последнего, пока уже не припечет.

Бабуля пьёт воду, с трудом приподнявшись на кровати.

- Может, всё-таки Корвалол? – подозрительно осматриваю её состояние.

- Ну, давай, - так говорит, словно я её уговорила выпить его.

Отсчитываю нужное количество капель в столовую ложку и кладу кубик рафинада – бабушка покупает его специально для приема этих горьких капель.

- Спасибо, Асюша. Прости, что побеспокоила тебя среди ночи.

Бабушка ложится, и я вместе с совестью практически мгновенно засыпаю.