Милость крестной феи (СИ) - Заболотская Мария - Страница 29

Но волшебное дело было сделано: кучер, повинуясь тихим приказам фей, щелкнул кнутом и карета резво тронулась с места, как будто впереди не было ни кустов, ни деревьев, ни оврагов. Должно быть, господину ящерице были хорошо видны те самые фейские тропы, скрытые от людских глаз.

…Маргарета, никогда не видавшая подобной роскоши даже издали, с трудом оторвала взгляд от позолоты и узоров, покрывавших карету изнутри, и увидела, что за окном царит непроглядная тьма, перемежающаяся полосами светящегося тумана. Колеса катились так тихо, словно на фейских дорогах не имелось ни кочек, ни ухабов, ни корней, и Маргарете вскоре начало казаться, будто они не едут, а плывут. «Я, наверное, мчусь по воздуху высоко над землей, где-то среди ночного неба!» — подумалось ей, и впервые Маргарету озарила неясная, но радостная догадка: не одна лишь Эли изменила свою участь, когда нашла в себе храбрость отказать фее! Самой Маргарете тоже было когда-то с презрением сказано, будто она недостойна особой судьбы и весь век проживет обыденно и серо — но кто нынче сказал бы такое о женщине, раскатывающей по волшебным дорогам в карете-тыкве⁈ «Ломайся, трещи, разбивайся на тысячи осколков! — прошептала она взволнованно и упоенно, воображая себе темное и ужасное проклятие феи. — Разве ты не видишь, что наши с Эли судьбы — особенные, да еще какие!..»

От усталости и волнения она потеряла счет времени — лишь мерно стучали копыта неутомимых лошадей, щелкал кнут, да глухо рычали позади крысы-охранники, завидев в тенях опасность.

— Куда же отвезет меня карета? — спросила саму себя Маргарета, чувствуя, как клонит ее в сон. — Где Одерик? Ах, как жаль, что я обиделась на него тогда и не расспросила как следует, что за чужестранца он повстречал…

Но не успела ее голова коснуться бархатных подушек, которыми была переполнена карета изнутри — или ей попросту показалось, что прошла лишь пара мгновений? — как лошади с фырканьем и ржанием остановились, а дверцы распахнулись — крысы-лакеи любезно кланялись наперебой, всем своим видом показывая, что пора выходить.

— Это то самое место? — растерянно и сонно промолвила Маргарета, щурясь и пытаясь понять, где же очутилась среди ночи.

И, надо сказать, увиденное ее ошеломило.

Снаружи в лунном свете серебрился огромный дворец, рядом с которым показалось бы лачугой и самое богатое поместье Лесного Края. Карета стояла у широкой лестницы, освещаемой рядами факелов, а вокруг простирался огромный прекрасный сад с широкими аллеями, величественными фонтанами и стрижеными изгородями. Всюду светились фонари и лампы — страшно было даже вообразить, сколько денег тратилось на них! — и Маргарета, оробев едва ли не сильнее, чем при виде фей, не могла и шагу ступить от кареты. Ей подумалось, что она попала в королевские владения, не иначе, а за такую дерзость можно и голову сложить!..

— Кто здесь? — раздались откуда-то сверху встревоженные окрики. — Как вы попали сюда⁈ — и тут же послышался грозный топот ног, перемежаемый бряцаньем оружия.

Бедная Маргарета, окончательно решив, что волшебство отчего-то ошиблось, хотела было спрятаться в карету, но замерла на месте, услышав, как вдали бьют городские часы, отмечая наступление полуночи. Никогда еще ей не приходилось слышать подобных звуков, ведь в Лесном Краю никогда не водилось башен с часами — но она сразу поняла, что они предвещают.

…То, что было создано волшебством фей, с первым же ударом дрогнуло, со вторым — окуталось мерцающей дымкой, с третьим — принялось таять и преображаться, искрясь все ярче и задорнее. Ну а к последнему удару у ног Маргареты осталась лежать только тыква — не из малых, надо сказать, но в целом то была самая обычная тыква, которых к концу лета на крестьянских полях не счесть. Мыши, крысы и ящерица проворно разбежались в стороны, не тратя время на чинное прощание, и их можно было понять: уж они-то точно не просили для себя встречи с волшебством, да и пользы из сегодняшней поездки никакой для себя не извлекли.

Стражники, торопливо спустившиеся вниз по лестнице, воззрились на Маргарету с таким же недоумением, как и она на них.

— Что вы тут делаете, сударыня? — наконец, спросил один из них. — Как вы попали сюда? Ворота ночью надежно заперты, мы не ждем гостей! И зачем вы принесли с собой… э-э-э… тыкву⁈

— Я ищу своего мужа, — дрожащим голосом произнесла Маргарета, про себя проклиная волшебство фей на все лады. — Его зовут Одерик, и мне сказали, что он может быть где-то поблизости… — и она неуверенно посмотрела на дворец, запрокинув голову.

— Одерик? — переспросил стражник, переглянувшись с остальными. — Тот чудак из Лесного Края, которого привез с собой господин Эршеффаль?..

— Не знаю, о чем вы толкуете, сударь, — как можно тверже сказала Маргарета, пряча дрожащие руки, — но я бы хотела увидеть своего супруга как можно скорее! Мне нужно ему многое рассказать — иначе будет поздно!..

…Воистину, легче взнуздать мышей и запрячь ими тыкву, чем разобраться в своих чувствах юноше и девушке, особенно если юноша этот вбил себе в голову, что девушка влюблена в другого, а девушка убеждена, что юноше ни за что ее не полюбить.

Ашвин только и думал, как заставить Эли позабыть о волшебном принце, и при любой возможности показывал, что считает проклятие выдумкой, безобидной фантазией, важность которой преувеличена. Эли же, слушая, как он подшучивает над ее историей, говорила себе: «Он видит во мне лишь чудаковатую дикарку! Он не принимает меня всерьез!» и становилась все печальнее. Хорошо еще, что сил на долгие разговоры у них не хватало — день-деньской они шли по заброшенным лесным дорогам, избегая людей, и лишь с наступлением темноты останавливались, не помня себя от изнеможения и голода.

Вскоре Ашвин потерял счет дням и ночам, ему казалось, что они целую вечность странствуют по бескрайнему лесу, но по-настоящему огорчала его только мысль, что путешествие это когда-нибудь закончится. Эли же, напротив, с тревогой отсчитывала каждый день их пути, со страхом ожидая, что волшебная лихорадка вернется прежде, чем она успеет привести Ашвина к стенам столицы. «Быть может, проклятие бессильно, пока я рядом с ним? — рассуждала она, пытаясь себя успокоить. — Что ж, и магия, наверное, может проявить милосердие, подарив отсрочку приговоренному ею человеку! Ах, если бы можно было не расставаться с Ашвином… Но что я скажу ему? Держи меня из благодарности при себе вечно, я буду следовать за тобой тенью, куда бы ты ни пошел?.. Ашвин добр, он не прогонит меня, если узнает, что моя жизнь зависит от его решения. Но разве такая жизнь будет не хуже смерти⁈ Я не желаю быть ему обузой! Зачем только я рассказала ему про проклятие?.. Теперь он насмехается надо мной и поддразнивает, как будто смешнее ничего не слыхивал. Но лучше уж выставить себя в дурном свете, чем дать ему догадаться, что он тоже часть магии фей!..».

Разумеется, эти мысли привели лишь к тому, что недопонимание между Ашвином и Эли углублялось, заставляя их страдать, переживать, волноваться, и, разумеется, заблуждаться в отношении друг друга все сильнее.

От остальных бед лес хранил их как мог, и в дороге они не встречали ничего опаснее грозы или трясины. Пусть ноги их были босы, животы пусты, а одежда — грязна и изодрана в лохмотья, в тени деревьев они всегда чувствовали себя в безопасности и спали на зеленом мху так мирно и крепко, как не каждый знатный господин спит под бархатным пологом своей роскошной мягкой кровати.

Оттого-то Эли сразу заподозрила неладное, когда беспричинная тревога охватила ее среди ясного дня. Все так же пели птицы, ничуть не опасавшиеся юных путников; лучи солнца пронизывали листву, в тенистой низине журчал невидимый ручей — но отчего-то она ощутила, что ноги не хотят делать ни шагу вперед.

— Постой, Ашвин! — сказала она чуть смущенно, ведь ей не хотелось в очередной раз выставлять себя на смех из-за своих чудачеств. — Мне кажется, что впереди нас ждет что-то плохое!