Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон - Страница 34

– Обещания держу, – сказал Лебедев, усаживаясь около саквояжа. – Доктор Котт имеет репутацию ученого высшей марки, умница, талант, его любят и ценят, считают гением, который открывает в науке новые горизонты. Чудесный человек с непререкаемым авторитетом. Все только и ждут, когда он совершит великое открытие…

Благодарность Ванзаров отдал поклоном.

– Иными словами, доктор Котт имеет самую ужасную репутацию, – сказал он. – В сообществе врачей руки ему не подают, считают сумасшедшим, характер вздорный, ни с кем не общается, не имеет друзей, последние годы занимается непонятно чем… Ничего не напутал?

Аполлон Григорьевич спрятал сигарилью в нагрудный кармашек пиджака.

– Уже выяснил? – раздраженно спросил он.

– Не было ни времени, ни возможности, – как всегда честно ответил Ванзаров. – Психологика вас разоблачила: если хвалите безмерно, значит, думаете наоборот. Просто, как детская игра «Угадай по трем словам».

– Жулик, – улыбка великого криминалиста сияла добродушием. – В одном ошиблись: у вашего чудо-доктора имелся друг, с которым он поддерживал отношения все пятнадцать лет, как его выгнали из психиатрии. Тоже бывший доктор. Два сапога пара. Такой же сумасшедший, тоже свихнулся на ясновидении и тому подобной чуши. Вот они друг дружку, наверно, нахваливали… Ладно… А где же сам дражайший субъект? Сколько еще ждать? Я не намерен в такой день оставаться без приятных развлечений…

Стрелки показывали без трех минут десять.

Надо было чем-то занять неуемную натуру. Хотя бы на полчаса.

– Хотите знать, чем Морозов занимался перед зеркалом? – спросил Ванзаров, забрасывая приманку.

Лебедев жадно заглотил.

– Я и так это знаю, друг мой. Ну и чем же?

– Он не колдовал, не занимался спиритизмом или плотскими экспериментами, а пытался выйти в четвертое измерение.

– Куда-куда? – переспросил криминалист, глубоко изумленный.

– Четвертое измерение было теоретически предсказано Карлом Целльнером. Он вместе с Генри Слейдом делал опыты по проникновению туда.

– Целльнер… Ах да, помню… Был такой толковый естественник и физик… Только свихнулся на почве вашего спиритизма… Да и умер лет двадцать назад, кажется… Кто же это вздумал обмануть купца?

– Тот, кто его убил, – ответил Ванзаров и вынул из кармана дощечку со шнурком. – Это не игрушка, а прибор, который показывает: попали в четвертое измерение или еще в нашем.

– Каким образом?

– Если сможете завязать на шнурке узелок, не отрывая концы, значит, вы в четвертом измерении. Узелка нет. Значит, у Морозова ничего не вышло.

Тут Аполлон Григорьевич выразился оборотами, которые на тонкую натуру действуют как метко брошенное полено.

– Как вы со всей вашей логикой могли поверить в этот бред? – закончил он тираду.

– В это верил Морозов. За что заплатил жизнью. Хотя предполагал, что может закончиться плохо.

– Четвертое измерение! – воскликнул Лебедев, выпуская остатки пара. – Подумать только! Конец девятнадцатого века, прогресс науки и тут же – дремучее невежество. Четвертое измерение! Еще расскажите о путешествиях в иные миры.

– Не буду, – легко согласился Ванзаров.

– И на том спасибо. Не хватало услышать от вас бред курильщика опия… Кто вам лапшу про четвертое измерение навешал?

– Корреспондент журнала «Ребус».

– Да неужели? Кто такой?

– Мадемуазель Рейс. Убеждала, что в результате неудачного опыта в наш мир из четвертого измерения пролезло нечто ужасное, что убило Морозова.

– Ужасом Россию не напугаешь, – с гордостью отметил Лебедев. – А ведьма хорошенькая?

– В вашем вкусе: рыжая.

– Вот как? Рыжая ведьма… Любопытно, – Аполлон Григорьевич не скрывал интереса. Он вообще любил женщин, рыжих – особенно, а ведьм – тем более. Все сошлось как нельзя лучше. – Она вас околдовала, друг мой.

– Попыталась. Так старалась напугать, что выдала себя: мадмуазель Рейс явно намеревалась побывать в четвертом измерении. Одна или в компании с Морозовым. Исключить нельзя.

Аполлон Григорьевич собрался проехаться по четвертому измерению всем весом науки, но тут раздался робкий стук.

– Войдите! – крикнул Ванзаров, глянув на часы: ровно десять.

Дверь осторожно скрипнула.

– Простите, господа, куда я попал?

Начальник сыска понял, что оказался в щекотливой ситуации. А ведь как бойко начиналось. Рейд полиции был проведен по правилам осады вражеской крепости. Роты трех полицейских участков окружили Никольский рынок так, что и муха не пролетит. Хотя какие мухи зимой? Ну, пусть вместо мухи снежинка не проскочит. Входы в лавки, главная арка и склады позади рынка были перекрыты. После чего полицейские силы вошли внутрь рынка, чтобы провести строжайший досмотр и выяснение всяких сомнительных личностей.

Появление черных шинелей с шашками и кобурами торговцы встретили приветливо. С городовыми здоровались, поздравляли с грядущим праздником, угощали тем, чем торговали, наливали сбитня и чаю, совали сушки и пряники. Такое дружелюбие привело в смущение. Городовым и так не хотелось тревожить людей в такой день, а тут еще принимают как родных, никто слова бранного не бросил. В общем, досмотр и проверка личностей проходила на честном слове. Городовой спрашивал смутного мужичка:

– Паспорт есть?

Мужичок улыбался, протягивал стаканчик самогона и отвечал:

– Есть, ваш бродь!

Тогда городовой оглядывался, чтобы не попасть на глаза пристава, который старательно не вмешивался, опрокидывал стаканчик, утирал усы и спрашивал:

– Не в бегах? Не ссыльный? Не в розыске?

– Вот те крест, ваш бродь, невинен аки дитя… С праздником великим, ваш бродь, добра тебе, прибытка и легкой службы!

– И тебе, любезный, того же… Смотри не попадайся…

На том и расходились.

Результатом таких усиленных розысков стали трое мужичков, которые не вязали лыка и не могли сказать, кто такие. Они были выведены на Садовую и представлены Шереметьевскому.

– Это что такое? – спросил он.

– Наш улов, – ответил за всех Минюхин, суровый, но справедливый пристав 3-го участка Казанской части, подполковник по армейской пехоте, перешедший в полицейскую службу. Ходил слух, что пристав находился в добрых, то есть разумных отношениях с Обухом. В чем именно они состояли, было покрыто тайной, однако люди Обуха старались не шалить на участке.

– Как же так? – не мог принять очевидное Шереметьевский.

– Так ведь разбежался преступный народ перед праздником. Тоже люди, понимание имеют. А может, предупредил кто, – продолжил пристав с серьезным лицом.

Как известно, начальник сыска был достаточно умным человеком. Ему хватило ума понять: над ним смеются буквально в лицо. Все три казанских участка. Сделали дураком и всеобщим посмешищем. Дескать: хочешь рейд, когда все хотят праздновать? На, получи. Его чиновники торчат на морозе, тоже, небось, довольны. Одна шайка подлецов.

Что делать?

Требовать, чтобы перетряхнули рынок как следует, бесполезно. Кричать не поможет. Угрозы бессильны. Остается сделать вид, что так и должно быть.

– Благодарю, господа. Прошу не уводить людей, я сам пройдусь по рынку.

Пристав Минюхин не успел рта раскрыть, как Шереметьевский со всей решимостью вошел во двор рынка. Он и не думал проверять паспорта или вспоминать лица по разыскным фотографиям. Он действовал просто: первую подозрительную личность, что не стояла за торговым прилавком, требовал арестовать. Городовые извинительно кивали попавшим под горячую руку начальства, брали под локоток и выводили. Прогулявшись подобным образом, Леонид Алексеевич арестовал дюжину проходимцев. Невинных среди них нет. Хватит, чтобы заполнить общую камеру 3-го Казанского.

Утолив жажду охоты, Шереметьевский повернул к выходу и тут заметил у основания арки человека, одетого в старенький тулуп, в бараньей шапке, вывернутой мехом наружу, и в валенках по колено. Неизвестный уселся прямо в снегу и, кажется, не обращал внимания на происходящее. Шереметьевский возвышался над ним.