Генрих Шестой глазами Шекспира - Маринина Александра Борисовна - Страница 11
- Предыдущая
- 11/16
- Следующая
– Кто равен? – возмущенно спрашивает Глостер. – Ты – мне? Ты, побочный сын моего деда?
– Ах, боже мой! А ты сам-то кто? Ты тиран, севший на чужой трон.
– Поп наглый! Я – лорд-протектор!
Стоп. Пауза и новая попытка разобраться. Если Хамфри Глостер до сих пор лорд-протектор, значит, король все еще не правит самостоятельно. Официально Глостер был протектором до 1429 года, то есть королю Генриху Шестому исполнилось к тому времени 7–8 лет. Сессия парламента, как уже говорилось, состоялась в 1426 году. Королю 4–5 лет? Возможно. Ну, поглядим, что будет дальше. Может, он действительно просто сидит, изображая монарха и болтая ножками в высоком кресле.
– Ты протектор, а я – прелат божьей церкви, – ответствует епископ.
– Ага, ты такой же прелат, как разбойник, который грабит людей, прикрывшись маской рыцаря.
– О нечестивый Глостер!
– Ой, можно подумать, ты сам очень благочестив.
– Меня защищает Рим!
– Вот и беги в свой Рим за защитой.
В ссору вмешивается граф Сомерсет:
– Милорд, не наносите оскорблений.
Судя по тому, что Сомерсет обращается к Хамфри Глостеру, он собирается защитить епископа Винчестерского, то есть встает на его сторону и готов признать его правоту. Что ж, все естественно, ведь мы помним, что епископ, Генри Бофор, приходится родным дядей и Эдмунду Бофору, и Джону Бофору-младшему, хотя до сих пор так и не ясно, кого из них имел в виду Шекспир под именем «граф Сомерсет». Точно известно одно: оба они – сыновья Джона Бофора-старшего, родного брата Генри Бофора. Сомерсету отвечает уже не протектор, а граф Уорик:
– А пусть ваш епископ не заносится!
Стало быть, граф Уорик примыкает к сторонникам Глостера. Расстановка сил постепенно принимает более ясные очертания. Сомерсет, однако, не обращает внимания на Уорика и продолжает говорить с Глостером:
– Вам следует быть более благочестивым и все-таки проявить уважение к духовному сану.
Глостер по-прежнему игнорирует Сомерсета, и за него вновь вступается Уорик:
– Как по мне, так это епископу следует быть более смиренным. «Прелату эти распри не к лицу».
– Но когда оскорбляют священный сан… – пытается возразить Сомерсет.
Однако Уорик перебивает его, не давая закончить мысль:
– Священный, не священный – все равно. Герцог Глостер – протектор короля, это неоспоримо, и это означает, что он главный.
Ричард Плантагенет, наблюдая парламентскую свару, думает: «Надо сидеть тихо и молчать. Если я скажу хоть слово, меня тут же осекут, дескать, помолчи, любезный, не вмешивайся, когда лорды разговаривают. Эх! Как бы я хотел сейчас высказать Винчестеру все, что я думаю!»
Слово берет король Генрих. Ну наконец-то! Сейчас мы, бог даст, хоть что-нибудь поймем про этот персонаж.
– Дяди Винчестер и Глостер, вы верховные правители страны. Прошу вас, пожалуйста, помиритесь, соедините «сердца в любви и дружбе». Для репутации нашего трона нехорошо, что два таких знатных лорда ссорятся. Я, конечно, еще совсем маленький, но поверьте мне, гражданская война – это очень плохо для государства.
Юн годами, значит. Сам это признает. Так все-таки сколько Генриху лет?
За сценой крики: «Бей бурые кафтаны!»
Бурые кафтаны, как вы помните из сцены перед Тауэром, – это слуги епископа. Значит, в данный момент кто-то призывает восстать против Винчестера. Кто? Нам уже заявили его непримиримого врага, герцога Глостера.
– Что там за шум? – спрашивает король.
– Я уверен, что смуту затеяли люди прелата, – тут же отзывается граф Уорик.
Снова крики: «Камней! Камней!» Входит лорд-мэр Лондона.
– Ваше величество! Уважаемые лорды! Пожалейте наш город и его жителей, велите протектору и епископу отозвать своих людей. Мы издали запрет на ношение оружия – так они набили карманы камнями и «молотят друг друга по башкам, на улице все окна перебили». Торговцы даже вынуждены были закрыть лавки.
Входят, продолжая драться, слуги Глостера и епископа Винчестерского с окровавленными головами.
– Повелеваю вам прекратить! – царственно произносит король. – Дядя Глостер, уймите эту драку.
– Ну уж нет! – отзывается один из дерущихся, обозначенный как Первый слуга. – Даже если вы запретите нам использовать камни в качестве оружия, мы им зубами в глотку вцепимся.
– Только попробуй! – отвечает ему Второй слуга, противник по драке. – Мы вам не уступим!
Снова дерутся.
Глостер пытается остановить драку, уговаривает слуг прекратить «беззаконный бой», однако Третий слуга выступает с длинной речью:
– Ваша светлость, мы знаем, что вы человек прямой и справедливый и происхождением уступаете только королю. Мы не допустим, чтобы «чернильная душонка», этот епископ, оскорблял такого человека, как вы, родного отца всей нашей Англии. И мы сами, и наши жены и дети готовы погибнуть за вас.
Первый слуга подтверждает готовность пасть смертью храбрых за милорда Глостера, мол, если мы умрем, то подметки наших башмаков будут сражаться вместо нас.
Снова дерутся.
– Стойте! – кричит Глостер. – Если вы действительно преданы мне, «послушайтесь меня и бросьте драку».
Король Генрих заводит слезливую песню о том, как он любит мир и не любит ссоры.
– О, как раздор мне угнетает душу! Милорд Винчестер, разве вас не трогают мои слезы и стоны? Неужели вы не смягчитесь? «Кому быть милосердным, как не вам?» Если вы, слуга церкви, так любите ссориться, то как вообще можно уговорить людей жить в мире?
Нытье юного короля, судя по всему, никого не трогает, и дело берет в свои руки граф Уорик:
– Прелат и герцог, уступите друг другу и помиритесь. Ваш отказ прекратить ссору может пагубно сказаться на судьбах страны и нашего государя. Смотрите, сколько бед и смертей уже породила ваша несчастная распря! Помиритесь, если не хотите, чтобы кровопролитие продолжалось.
Епископ упирается:
– Пусть Глостер смирится, а я не уступлю.
Глостер, как человек законопослушный (к тому же автор явно ему симпатизирует), говорит:
– Мне очень жаль короля, поэтому я уступлю, конечно. Но если бы не король, я бы своими руками вырвал сердце у Винчестера.
– Смотрите, епископ, герцог Глостер «из сердца ярость лютую изгнал» и успокоился. Вам тоже пора перестать злиться, – продолжает уговаривать Уорик.
Глостер протягивает епископу руку.
– Винчестер, вот тебе моя рука.
Епископ никак не реагирует, и вынужден подключиться сам король Генрих:
– Стыдитесь, дядя Бофор. Вы же сами меня учили, что злоба – великий грех. Неужели вы хотите взять такой грех на душу?
– Не стыдно вам, епископ? – поддакивает Уорик. – Король вам преподал урок. Уступите. Неужели вас не коробит, что малое дитя вынуждено учить вас добру?
Епископ Винчестерский, наконец, протягивает руку Глостеру:
Ну, так и быть. Любовью на любовь
Отвечу я, пожатьем на пожатье.
Глостер, разумеется, замечает отсутствие искренности в этом вынужденном перемирии, поэтому бормочет себе под нос: «Подозреваю, что никакой любви и примирения у него в сердце нет». Но вслух произносит:
– Смотрите, друзья, мы пожали руки, и это означает, что отныне между нами мир. И бог мне свидетель: я говорю искренне, без лицемерия.
Епископ тоже говорит сам себе: «Мало ли что я пообещал, выполнять все равно не собираюсь». Иными словами, автор подчеркивает характеристики своих героев: Глостер предвидит обман, но он благородный дворянин и готов следовать слову чести, епископ же Винчестерский изначально не собирается держать данное слово, то есть он подлый и коварный.
- Предыдущая
- 11/16
- Следующая