Дело о золотой маске (СИ) - Кузнецова Светлана - Страница 29

— То есть это…

— О! Я походя вложил вам в руки очень действенное оружие, — перебил Дракаретт. — Истинное имя! Вы ведь знаете: у драконородных заведено хранить истинные, полученные при вхождении в мир имена в тайне. Но все они записаны в архивах. Знаете, почему?

— Догадываюсь: лояльность.

— Именно! Кто же станет злоумышлять против императора, которому известна его тайна? — Дракаретт покачал головой и скривился. — Древнее суеверие, чушь несусветная. Сейчас ею не страдает никто, но!

— Но?.. — Итен подался вперед. Надо было отдать лорду должное, рассказчиком он оказался хорошим. Повествование захватило Итена, а ведь историей он не особенно увлекался.

— Страдали тогда. Скажу больше: именно обнародование истинного имени позволило схватить белокурую бестию в тот раз. Она попросту сдалась. Сама. Почти без сопротивления. Она верила в то, что, используя истинное имя, ее уничтожат: проклянут на расстоянии, она даже не узнает кто именно и отомстить не сумеет. Другое дело зеркальный лабиринт: сохранив в руках тонкую нить связи с созданным артефактом, она сумеет вернуться. Может, нескоро, но что такое вечность для вышедшего за пределы мира?

Итен провел ладонью по лбу. На том обнаружилась испарина.

— Марипоса… Марипоса, — повторил Дракаретт, видимо, для лучшего его запоминания. — На одном из древних диалектов так называют бабочку.

— Теперь ясно, отчего маска имеет такой вид. А Ора? — поинтересовался Итен.

— Золото, инспектор, — сообщил Дракаретт и улыбнулся. — Золотая бабочка: Марипоса Ора. Разумеется, старуха могла разувериться в силе имени. Тогда это оружие вам не поможет.

— Но лучше все же с ним.

— Мне нравится ваш подход, — похвалил Дракаретт. — И ваш вид мне также нравится.

— Что вы имеете в виду?

Дракаретт прищурился:

— То, что вижу. Облечь медвежью тушу в фрак и представить каким-нибудь провинциальным аристократишкой, разумеется, можно. Но любой. Слышите? Любой. Даже седьмая вода на киселе и ни разу не драконородный по крови распознает подвох. Вы — другое дело. Вы вольетесь в высшее общество без особых проблем. Ну… — он пристально оглядел Итена, словно наждаком провел по коже. — Манеры, разумеется, никуда, но подтянуть их удастся.

Итен, не удержавшись, поежился.

— За аристократишку из глубинки сойдете.

Со стороны набережной накатывал ледяной ветер. Вначале он бил в спину, затем — в бок. Потом Итену надоело, и он повернулся лицом к черной, шумно дышащей воде. Где-то у горизонта едва теплились тусклые огни рыбацких лодок. Все прочее тонуло во тьме, даже звезд не было видно.

«У…» — завыло в ушах.

Ветер. Хотя показалось, будто зверь. Он словно крался попятам с тех пор, как Итен снова перенесся в Гранвиль: на этот раз в полном одиночестве, в четверти часа пути от дома. За то время, что он говорил с Дракареттом, погода успела испортиться. Ночь, поначалу казавшаяся чуть ли не волшебной, стала промозглой и неприятной. А может, дело оказалось не столько в ней, сколько в разговоре?

Итен не покривил бы душой, сказав: Грейл Дракаретт лучший из знакомых ему аристократов. Однозначно умен. Сам разобрался в случившемся и верно оценил риски. Кичлив, но странно было бы ожидать от лорда иного. Неожиданно приятный собеседник, не ждущий, что перед ним примутся лебезить и пресмыкаться. И его помощь действительно была необходима, как воздух.

Итену ни о чем не пришлось просить. Дракаретт сам вызвался ввести его в свет тайно. Он обещал любое содействие в поимке маски. Он не потребовал наград. «Империи нужны герои, потому сами узнают, придут и предложат», — сообщил он. И ему точно не требовался слуга-соглядатай в полицейском управлении. Приятельство меж ними невозможно, Итен его и не хотел, но вот сотрудничество — почему бы и нет?

И все же Дракаретт, честно выложив свои резоны, сильно Итена разочаровал.

«Я терпеть не могу грязи, инспектор, — поджав губы, заявил он. — Тех же, кто пытается влезть к нам в нечищеных сапогах, скрываясь под покровами масочек, стоит учить. Так, чтобы другие, оставшиеся в живых, запомнили. Чтобы ни у кого и мысли не возникло навредить нам или примазаться к аристократии. Чтобы мы могли жить спокойно и без оглядки. Хватит с нас торгашей и бе-эдных родственничков, спаривающихся с кем попало».

И ведь Лидар, говоря о завистливых глупцах, падших на дармовщинку, в своем отношении к ситуации и ее участникам был недалек от лорда. Однако на друга Итен и не подумал обижаться. Наоборот, он с ним соглашался. А слова Дракаретта задели. Иррациональная обида разлилась в груди и тянула-тянула-тянула…

Черная вода вдруг показалась живой и манящей. Стали различимы темно-синие барашки на волнах. Вой снова врезался в уши, но Итен уже почти не обратил на него внимания. Он подался вперед. Рука легла на полукруг парапета, казалось, кожа примерзла к гладкому камню, но то была лишь видимость. Итен смотрел вперед, как завороженный. Холодный ветер ударил в грудь, словно вознамерился заставить его отступить, спасти от незавидной участи вобрать в легкие ледяную черную воду. В последнее время количество утопших здесь возросло, вряд ли нашли всех.

— У-у… — послышалось непосредственно за спиной, чем-то щелкнули, и Итен не стал больше играть со смертью.

Он резко отступил в сторону, уходя от возможного удара в спину, развернулся, перехватил занесенную руку, вывернул до хруста и не выпустил, даже услышав сдавленный тонкий вопль:

— А-а!.. Отпусти… ну позя…ста! У-у!..

— Непременно, — прошептал Итен, потянув с пояса тонкую стальную нить, немедленно обвязавшуюся вокруг запястий преступника.

Итен отбросил его от себя и наконец рассмотрел, кого же поймал.

У его ног корчилось нечто жалкое: невысокое и худое, одетое в лохмотья. Наверняка, гранвильцы, непривыкшие обращать внимание на далеко не прекрасные явления и существ нет-нет, а встречавшихся им на жизненном пути, приняли бы его за беспризорника или попрошайку. И, скорее всего, прошли бы мимо, брезгливо отвернувшись. Попрошаек в Гранвиле обитало немного. По-настоящему бедные перебирались в города попроще, а те, кто могли позволить себе погодный артефакт, вряд ли загнулись бы с голоду. Так к чему плодить бездельников и выпивох? Итен не ценил в соотечественниках черствость, но в конкретно этом случае она точно шла им на пользу, поскольку того добренького, кто подал бы этому существу копеечку, существо в свою очередь сумело бы зачаровать, приманить, обобрать и утопить. Причем провернув все так, будто бедолага сам сиганул в воду.

— Убивать будешь, дак? — прошамкало якобы беззубым ртом существо.

Дай ему возможность, палец отгрызет, в руку или в ногу вопьется.

— На твоей совести чужие жизни.

— У-у!..

Существо выставило в направлении Итена голую ступню с тремя длинными узловатыми перепончатыми пальцами.

— Меня? Жалкого инвалида?! Обвинять?.. А-а!.. — существо завыло жалостливо и на всю безлюдную набережную. — У-у!..

Зная о природе таких вот тварей от отца, Итен с младых ногтей взрастил в себе принцип не подавать никому и никогда. Наверняка с точки зрения поберушек, привычных клянчить на пропитание или стаканчик, он выглядел той еще сволочью. Да и в глазах сердобольных граждан, кидавших нищим мелочь для привлечения удачи за доброе дело или тем самым потакавших зиждущемуся в них чувству собственной важности — тоже. Почему-то и первые, и вторые полагали подачки на дармовщинку отличительной чертой добропорядочного, совестливого, приличного человека. Впрочем, Итена их мнения не трогали. А вот погибший Сопль именно на таких представлениях и попался: он ведь стремился жить правильно, а значит несчастненького «инвалида» чем-то да одарил. А потом «инвалид» заманил его к черной воде и скинул в нее, сожрав сначала.

Собственно, версия о такой вот твари, окончательно стала основной после посещения ими уютной улицы, стонущей под гнетом Сопля.

— У…у-у, — хныкало существо. — Псти…