Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна - Страница 12

– Ты чего носишься, Паш? – её тоненький голосок со спины на столько внезапен, что я вздрагиваю.

Я! И вздрагиваю… смех. Врасплох меня никто не заставал уже лет пятнадцать.

– Думаю, – хриплю, не оборачиваясь. Зажмуриваюсь с такой силой, что пережатые глазницы мультики начинают транслировать. – Иди спать.

– Да как же я спать, когда ты тут такой… – шелестит тихонько.

Чуть не брякнул – какой? Какой я в твоих глазах, а?

И тут она коснулась моего плеча. Ласковым прикосновением стёрла нахер все границы. Смела все скрупулёзно возведённые преграды. Открыла клетку.

Перехватываю её руку, чтобы бежать не думала.

Разворачиваюсь, захватывая оба запястья.

Поднимаю вверх, припечатывая к стене.

Замираю, глядя в её перепуганные глаза.

– Не надо… – молит сипло, слабо головой из стороны в сторону мотает, а сама губы пересохшие облизывает, закусывая нижнюю. Грудь ходуном ходит, вывернуться даже не пытается.

Хочет меня. Хочет, знаю, что хочет. И сказала «нет».

Надо отпустить её, отстраниться надо, но я не могу. Один поцелуй. Всего один. Хоть что-нибудь, блядь!

Приближаюсь и она отбивает мелкой дробью:

– Не надо, Пашенька, не надо! Прошу, умоляю, остановись! Сам, сам, не смогу я… не смогу… – дёргается вперёд и захватывает своими губами в плен мою нижнюю. Меня всего в плен берёт.

Из одной клетки в другую.

Из одного капкана в другой.

Сказала «нет» и поцеловала.

Умоляла не начинать и полезла сама.

Где мне, блядь, силы брать? Из каких, мать вашу, источников живительных черпать?! Пересохло всё давно!

– Сам… – шепчет задушено и проводит горячим языком по моей губе, даруя ту самую пресловутую влагу, – сам, Паш, сам…

Тянется навстречу, запястья в моих руках прокручивая, грудью своей роскошной напирает, в нежности нечеловеческой топит.

– Я такая слабая, Паш… – почти хнычет, зацеловывая, – рядом с тобой – всегда. Не устою, не смогу, пусти руки, пусти… обнять хочу… так хочу, сил нет никаких…

Вжимаю её руки в стену, с ужасом вопрошая у себя же нахрена я это делаю. Почему не даю ей волю, почему не кидаюсь сам, почему губами онемевшими не шевелю, язык распухший от засухи во рту навстречу её влаге не толкаю.

Нахрена?! Призналась же, призналась, чёрт возьми!

И сказала «нет».

Дрожит вся, от кожи холодом веет, но впечатление, почти уверен, обманчиво. Всё дело только в контрасте, лишь потому что я горю. Полыхаю! И эти губы… целуют, ласкают, сухим льдом обжигают, травмируют. Распадаюсь…

– Блядь, Линда, что ты делаешь со мной… – не выдерживаю уже, хоть высказаться, раз трогать нельзя. – Ведьма ты моя сладкая, до одури сладкая, до помутнения, не вижу нихрена, ослеп к херам, Линда, нельзя так, нельзя… Сирена коварная, музыкой своей заманила, в сети свои паучьи затащила, чтобы измываться только…

– А ты? А ты? А ты? – тарабанит мне в губы без разрыва контакта. – Сковал опять, обездвижил, опять изменницу из меня сделал… знаешь же, знаешь, подлец, что не устою…

И целует, целует, целует, наизнанку своей лаской выворачивает! На совесть давит, на разум, на осознанность.

Блядь! Не могу больше! Не могу!!!

Порвёт же нахрен, чеку сорвала…

Отпускаю её руки и отхожу к противоположной стене смотреть на то, как она безжизненной массой оседает на пол, подтягивая колени к груди и пряча от меня свой стыдливый взгляд. Стыдливо-похотливый.

Чёртова ведьма… даже злиться на неё полноценно не могу, такая она беззащитная в этой позе. Ранимая. Хрупкая.

Не моя.

Мысленно поправляю сбившиеся с плеч лямки ранца и иду в спальню, разваливаясь на кровати. Не набрали ещё высоту, рано прыгать. Покалечусь только.

_________Огромное спасибо всем, кто со мной!

Сложно сказать, к чему была эта его провокация.

© Линда Силина

Господи, стыдно-то так…

Набросилась на него как стая голодных шакалов, стоило ему только прикоснуться! Бред ещё этот несла, лишь бы не застонать в голос… ведь знала же причину его маеты, знала, а всё равно вышла. Но он… чёрт, он с такой заботой меня укрыл… и дочь разбудил случайно. И вообще не знает, что дочь разбудил…

Кого оправдываю уже, себя или его? Обоих разом. Что я могу поделать, если разум заволакивает густым туманом, когда он рядом? Правду сказала, слабая. Но изменщицей быть не желаю. На этот раз всё серьёзно. И расстаться нужно по-людски.

Расстаться? Конечно, расстаться… как иначе? Нечестно так, неправильно, сгорать по одному, а жить с другим. Я кто угодно, но не лицемерка. Стараюсь ей не быть… Да и он достоин, чтобы любили искренне, а не делали вид.

Расстаться. В глаза посмотреть без чувства вины, объяснить, что не смогу, что другого люблю до сих пор. Поймёт. Отпустит. Куда ему деваться?

Вот только с покушением этим разберёмся, чтобы одно на другое не наслаивать. Мало ли чем всё обернётся?

А кто у нас мастер решать проблемы? Правильно, Куманов. Создавать тоже горазд, но и разбирается играючи. Умеет, когда хочет. Когда хочет, он вообще волшебник из страны грёз.

Крадусь к спальне и нерешительно заглядываю.

– Я тебя слышу, – недовольный, но оно и понятно. Брюки на мужском достоинстве в натяг. И там есть что обтягивать…

Ох…

– Хватит пыхтеть, заходи.

Семеню к кровати и забираюсь, доползая до него на четвереньках.

– Опять?! – ревёт белугой, поворачивая голову и гневно сверкая глазами.

– Да я… – мямлю нерешительно, – обнять просто, Паш. Как раньше…

– Просто! – выплёвывает с возмущением. – Просто можешь на кол сесть! Ведьма… полюбуйся! – кивком указывает вниз, утягивая мой взгляд на вышеупомянутый кол.

– Да я вижу… – голос срывается, а перед глазами его член во всей красе и уж точно без лишних тряпок, сие сокровище скрывающих. И там есть что показать и чем гордиться.

Ох…

– Видит она… из космоса, блядь, видно! – приподнимается и, хватая меня за плечи, падает обратно. – Нельзя так, Линда. Вот нельзя и всё тут, – рычит вроде, но с какой-то обидой детской в голосе.

– Ты первый начал! – кидаюсь в нападение просто на всякий случай и сползаю по нему, устраиваясь поудобнее.

Хорошо-то как, мама дорогая! Большой, горячий, любимый!

Общественный. Как достояние, мать его, современности. Ну, расстанусь я с Димкой, дальше что? Пересплю с ним разок-другой и уедет моё счастье покорять новые горизонты. Плавали. Знаем.

Ну и ладно! Зато, пересплю. Хоть какая-то отдушина. От одного воспоминания о его ласках водоворотами огненными низ живота закручивает. В силовое поле его конкретно уже так затянуло, отлипнуть не могу. Трещит от колоссальных нагрузок спасательная капсула, в которой я годами пряталась, эхом разносясь по враз опустевшей голове.

Ох…

– Хватит. Вздыхать, – чеканит с расстановками. – Не нарывайся. Второй раз не прокатит.

– Обсудим? – заискиваю, голову задираю чтоб взглядом его глаза найти, рукой в грудь мощную толкаю, но там потолок всё внимание занимает.

– Хули тут обсуждать? Сорвался. Бывает.

– Да я про покушение, Паш…

– Ах, ну разумеется, – язвительный смешок и ядовитая гримаса. – Мы с Эмирчиком было понадеялись, что хоть в это ты свой нос не сунешь. Испугалась же, отвыкла. Быстро ты в колею вошла, ничего не скажешь. Талантище!

– Да ничего я не сую! – возмущаюсь, но голос не повышаю.

– Вот и я. А мог бы, если б сюда не притащился, – двусмысленная подковырка врезается острым кинжалом ревности и всё, чем я могу ответить – ткнуть в него пальцем, рассчитывая попасть меж рёбер, чтоб поглубже. – Ай! Хорош там… – сдавленно смеётся и вяло отталкивает мою руку.

– В общем, ничего я никуда не сую, – задвигаю деловито, и его улыбка становится только шире. – Просто хочу помочь побыстрее разобраться…

– Чтоб свалили поскорее и жизнь налаживать не мешали? – его голос меняется, звучит ощутимо резче, а улыбка мутирует до кривой насмешливой ухмылки. – Ну давай, помогай.