Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна - Страница 11

– На площадку пошли, – осаживает верный хранитель очага, забываясь, что в гостях, и в момент выводит из равновесия.

– Тогда уж на улицу, – в раздражении захлопываю окно с громким скрежетом старой деревянной рамы и через форточку слышу, как начинает заливаться плачем соседский ребёнок. – Не хата, а конура собачья! – рявкаю свирепо, кривясь от досады на свою резкость.

Разбудил чьего-то мелкого… щенка мне дайте, пну до кучи, чтобы совсем мразью ещё и в собственных глазах выглядеть. Близкие-то давно уже крест поставили.

Оборачиваюсь и вижу Линду, со слезами на глазах вжимающуюся в стену. Поговорила, блядь. Что этот урод ей наговорил, что её так мажет? Очередной уёбок! Узнаю, что обидел – башку откручу нахер! Не фигурально.

– Эй, порядок? – проявляю малую толику заботы. Хочу коснуться её, руку тяну, но она делает выпад вбок.

– Да, – разлепляет плотно сомкнутые губы и моргает, прогоняя слёзы. – Курить пошли?

– Да, – бросаю резко и прохожу мимо, стискивая зубы.

Шарахнулась от меня, точно я чумкой болен. Охуеть как мотивирует из дерьма её вытаскивать. Да и на всё остальное. На жизнь, например.

Курим молча и зло.

Ребёнок продолжает разрываться, эхом разнося плаксивое протяжное «ма-а-м-аа» по всему двору, пока из окна не высовывается Линда и не начинает петь колыбельную своим чарующим ведьминым голоском.

От неожиданности начинаю кашлять дымом, а Эмир роняет голову к груди и вышвыривает сигарету, дабы не совершать моих ошибок. Кое-как клею разрывы лёгкого, задираю голову и растекаюсь мокрым пятном по асфальту, переливаясь бензиновыми разводами, через себя каждую высокую ноту пропускаю, что она с лёгкостью берёт.

Колдует магию свою светоносную, нимбом золотистым мрак моей души разгоняет.

Набрасывает мне на горло удавку и даёт в руки свободный конец верёвки, милостиво разрешая самому сделать выбор.

Исправила мой косяк, успокоив чужого ребёнка, и шнырнула обратно, беззвучно закрыв окно.

– Когда Лилия начинает петь, Марк расходится ещё сильнее, – с немалой долей печали замечает Эмир, и добивает меня, добавляя: – Я думал, я в пытках спец, но она меня и тут сделала.

А я на столько взвинчен, что организм стремится всеми доступными методами сбросить обороты. Тотчас захожусь громким ржачем на весь двор и получаю смачную оплеуху.

– Да захлопнись ты… – скалит зубы друг и кладёт лапу мне на плечи, подгоняя к подъеду. – Будешь и дальше плохим мальчиком, заставлю слушать.

– С хера ли я плохой мальчик? – ахреневаю, враз теряя всю весёлость.

– Дебила из меня не делай, – осаживает, дёргая дверь в подъезд и открывая таким нехитрым образом магнитный замок. Разворачивается и с ехидной мордой копирует меня же: – Сладкий.

– Да не собирался я к ней подкатывать… – оправдываюсь без особого на то желания, поднимаясь вслед за ним по лестнице. – Вырвалось. По привычке.

– Ни разу не слышал, чтобы ты называл её так на людях. И, судя по её реакции…

– Да всё, завали… – обрываю поток нравоучений, пихая его ладонями в спину. – Пальцем не трону, я не на столько конченый.

Нет?

– Правильное решение, Павел. Достойное, – получаю одобрение, стискиваю зубы и поджимаю яйца.

Нет. Нельзя. Почти помолвлена, а я отпустил.

Решено.

Точка.

Проходим в квартиру – тишина могильная.

По спине холодок, переглядываемся, Эмир – на кухню, я – в единственную комнату. Замираю на пороге, запнувшись о невидимую преграду, через три секунды тем же макаром вваливается Эмир и, тихо хмыкнув, беззвучно выходит.

Спит моя ведьмочка, вымоталась. Мужика спасла, ребёнка спать уложила, план на день выполнила. Подушку под себя подмяла, сладкая до одури. Пристроиться бы рядом, подгрести лапищей поближе, носом в её волосы зарыться и никогда больше не отпускать. Орёт пусть, вырывается, по другому сохнет. А я что, не человек? Сам хочу. Мне нужна.

Чем дольше смотрю, тем отчётливее понимаю, что нет. Не человек уже. Животное. Дикий зверь, готовый в любую секунду наброситься на беззащитную жертву.

– Павел, – зовёт Эмир из коридора и приходится отлипнуть. – Говоришь, образец крови взял? – уточняет, когда я закрываю за собой дверь.

– Хочешь скататься Лилькины сиськи помять? – ёрничаю, играя бровями. А у самого в паху засвербело от мысли, что он свалит и избавит меня от своего зоркого ока.

– Подумываю, – взглядом меня сканирует, но этот покерфейс я годами тренировал.

– По мне так лишнее, – задвигаю беспечно. – Поспим пару-тройку часов, выцепим бывшую этого Солнцева и к вечеру уже свалим.

– Я так не думаю… – нагоняет тумана своей задумчивой рожей и решается: – Съезжу. Лишним не будет. Давай ключи.

Лезу в карман, стараясь не делать резких движений.

Сковываю мышцы, чтобы пальцы не трусились в конвульсивном припадке.

Перекладываю в его ладонь ключи и подпираю плечом стену, чтобы не шаталась, падла такая, и не палила нещадно.

Провожаю взглядом, бросая в спину насмешливое напутствие:

– За рулём не дрочи, чревато!

Эмир, не оборачиваясь, показывает средний палец и, наконец, выходит.

Иду на кухню, курсирую недалеко от окна и чутко вслушиваюсь в звуки с улицы.

С трудом дожидаюсь, когда мерный рёв моего железного коня стихнет и крадусь в спальню.

Мнусь как красна девица в метре от кровати, ближе подойти попросту опасаюсь. Не отвечаю за себя. Не ручаюсь. Не остановлюсь.

Сажусь на пол, выуживаю мобилу и делаю снимок на память. Небо уже сереет, рассвет скоро, видно вполне отчётливо. Домой вернусь, на плазму выведу, буду засыпать с ней и просыпаться, упиваясь собственной ничтожностью.

А она калачиком свернулась, съёжилась вся, даже пальчики на ногах поджала. Замёрзла, что ли? Всегда мёрзнет… Этой летом по три ватных одеяла подавай.

Протягиваю руку и касаюсь её обнажённой ножки. Лёд! Но меня словно током прошибает… Двести двадцать по оголённым нервам!

Хочу приложить всю пятерню, но заставляю себя отдёрнуть руку.

Нельзя. Нельзя, блядь!

Тем более вот так, врасплох.

Точка.

Точка!

Решительно поднимаюсь и обхожу кровать, загибая край одеяла. Накрываю её, задерживая дыхание. Выхожу, не в состоянии сделать новый вдох. Запредельное давление на грудную клетку мешает расправить лёгкие. Перед глазами серебряные всполохи с чёрными точками за территорию махач устроили, натурально уже задыхаюсь, не метафорически! Сердце, падла такая, заходится, напоминая, что ещё живой, что нужен кислород, необходим… а мне вроде как и не хочется. А смысл?

Пробиваю сам себя кулаком в грудь, по ощущениям, в последнюю секунду. Запускаюсь. Дышу.

– Блядь, а смысл?.. – вслух уже, в черепушке места для этого дерьма попросту не осталось. Занято там. Она там хозяйничает. Господствует.

Загнанным зверем начинаю расхаживать в тесном давящем пространстве прихожей. Слишком мало места, слишком короткие шаги. Это не пробежка, а вращение вокруг своей оси, здорово напоминающее беготню за собственным хвостом.

Зачем я взял этот чёртов заказ? Зачем приехал? Почему отпустил?

Вереница вопросов в пустоту, бессмысленная риторическая круговерть и никакой обратной связи.

Похожу к двери. Тяну руку. Опускаю.

Нельзя. Как бы не кошмарило, как бы не хотелось, нельзя. Запрещено, отпустил.

Иду в противоположном направлении.

Если любит его – не позволит. Оттолкнёт, обзовёт, накричит, вышвырнет. Но если не рискну, так и буду гадать, случилось бы или нет.

Подхожу к двери. Тяну руку. Опускаю.

Обещание же дал. Себе, Эмиру, ей, хоть и мысленно. Отпустил ведь, отгородился, самоликвидировался.

Иду в противоположном направлении.

Я и так мразь последняя по мнению окружающих, какая разница? Даже если воспротивится, даже если возмутится, я знаю её. Все точки эрогенные знаю, все пути сокровенные исследовал, за минуту в моих руках полыхать начнёт. Хорошо ей будет, очень хорошо, пусть не до стона, не до крика, всего лишь до оргазма, всего лишь физически.