Саван алой розы (СИ) - Логинова Анастасия - Страница 44

Анна Степановна хоть и делала значительные остановки в своей речи, говорила ровно, размеренно. С горем своим она уже успела смириться как будто.

Господин Воробьев, подобно Саше, слушал ее настороженно и хмуро. Не доверял. Продолжал задавать вопросы:

– С Аллой Соболевой вы тогда же, на кладбище увиделись? Или раньше?

– Это с Розой-то? Я и не знала, что она Аллой крестилась… Да, на кладбище, когда сына хоронила. Мы с Сергеем Андреевичем в церкву-то нечасто ходили, Бог простит, а тут… издали, видать, она нас заметила. Я-то думала стороной станет обходить после всего, но нет. Сама подошла Роза, свечку поставила Сереженьке. Сергей Андреевич потом все на плече у нее рыдал, прощения просил… уж не знаю, за что. Я не особливо слушала, не до того мне было. Но что-то ей Сергей Андреевич тогда сказал такое, что Роза вдруг сама не своя стала. Аж побледнела вся и едва наземь не осела. А вскорости и ушла.

– И вы не спрашивали после, что Сергей Андреевич такого сказал? – уточнил господин Воробьев.

– Нет. Не надо оно мне, в дела их старые лезть.

– Но с Аллой Соболевой вы ведь наверняка еще виделись? – напирал Воробьев.

– Виделись… – неопределенно ответила женщина. Еще раз посмотрела на Сашу и молвила: – прежде-то я храма сторонилась, а после Сереженьки невмоготу мне стало. Вот и ходила туда одна почти что каждый день. Роза-то меня сторонилась, в сторону все смотрела, будто не видит – а я ее отлично видела! Когда одну, а когда и с вами.

– Матушка ходила в храм без меня? – удивилась Саша.

– Бывало, – подтвердила Анна Степановна. – То у ступеней стоит да высматривает кого, а то в самом храме на двери поглядывает. Может, вас ждала, а может, еще кого-то – не видела, а врать не хочу. А однажды и вовсе странное было… служба уж кончилась, прихожане разошлись все, а я свечки зажигала тихонько. Вот и увидала краем глаза, как Роза с батюшкой беседует о чем-то. Не исповедуется, не совета просит – а сняла с пальца перстенек да ему всучить пытается. Батюшка не взял, конечно. Да тут Роза и меня увидала и сама затихла. По сей день не знаю, что там было.

Кто такой С. Штраубе Анна Степановна не знала. И почему адрес ее лавки оказался записан в тетрадке Сашиной матушки она тоже отказывалась объяснять. Мол, знать ничего не знаю. И тем только больше насторожила в отношении себя и Сашу, и господина Воробьева. Что-то она недоговаривала, определенно.

И Саша, порядком расстроившись, покинула лавку первой, хотела осмотреться и пройтись до парадного входа. Вдруг окажется, что загадочный Штраубе – жилец сего дома, и записан в тетрадке именно его адрес, никакого отношения к Анне Степановне не имеющий? Странное это было бы совпадение, и все же…

Однако выяснить Саше ничего не удалось. Дом был бедняцкий, фамилий жильцов рядом с номерами квартир здесь не писали. Да и квартир, по всему видно, что много – маленькие тесные комнатушки. Саша даже смутно догадывалась, что владелец и сам своих жильцов не очень-то хорошо знал. А потому, оглядевшись на первом этаже, отступила.

– Завтра выпрошу у Степана Егоровича подмогу и обещаю вам, что каждую комнатушку обойду. Если проживает здесь этот Штраубе – найдем, – горячо заверил ее господин Воробьев, когда Саша вышла на улицу.

В руках он держал рыжий глиняный горшок с деревцем, верхушка которого выступала над его головой, а кожистые овальные листья-лопухи закрывали обзор и норовили сдвинуть с носа очки.

Горшок, очевидно, был тяжелым: Кирилл Андреевич перекладывал его то на левое, то на правое плечо, а лицо его раскраснелось от натуги.

Саша и о Штраубе позабыла, теряясь в догадках, зачем ему понадобилось дерево. Но тут Кирилл Андреевич огорошил еще больше: попытался всучить дерево ей.

– Это вам, Александра Васильевна… ох, что это я?!… – Он опомнился и забрал горшок обратно. – Тяжелый очень, позвольте, до экипажа донесу… Я сперва думал хризантемы подарить, они тоже, знаете ли, стоят в вазе долго и радуют взор. Но после понял, что хризантемы все-таки завянут, а деревце нет. Это фикус каучуковый, уход за ним нужен минимальный, а любую комнату украсит. Вам нравится?

– Да… наверное… Право, Кирилл Андреевич, это совершенно ни к чему…

Саше казалось, что это ей снится, настолько нелепо все выглядело. И уж точно она не могла сообразить, нравится ей происходящее или нет. Саше даже цветов никогда не дарили, не то что деревьев. И куда она его поставит? И что скажет Денис? Да Денис, возможно, и не заметит, а Юлия точно оставит едкое замечание да не одно… А впрочем, какое ей дело до того, что скажут Юлия и Денис?

Деревце это и сам жест, кажется, были очень даже милыми.

Кирилл Андреевич уже водрузил горшок на деревянное сидение полицейского экипажа, и Саша, сев рядом, осторожно коснулась гладкого, почти блестящего листа. Несмело улыбнулась. У них дома, конечно, стояли кадки с фикусами разных видов – и в гостиной, и в классной, и на лестницах. Но этот все-таки был красивее.

– Так вам нравится, или стоило подарить хризантемы? Или, может, розы?

Улыбка Саши тотчас потускнела:

– Нет, только не розы, – невольно молвила она.

– Не любите розы?

– Розы слишком любила мама, а я… я совсем не такая, как она. И не похожа на нее ничуть, что бы там ни говорила эта женщина, – Саша нахмурилась.

Экипаж тронулся, и Саша придержала горшок, чтобы не упал. Господин Воробьев стал помогать устраивать деревце поудобней, и для того сел чуть ближе к ней. Саша смутилась невероятно, но Кирилл Андреевич ровно не замечал. Произнес, глядя ей точно в глаза:

– Я не знал вашу матушку и не имею права о ней судить, но могу поклясться, что добрее и чище девушки, чем вы, еще не встречал.

Саша отпрянула. Отпустила горшок, отсела глубже в угол сидения и отвела глаза. Смущение уже уступало место злости. Он нарочно ей льстит! Зачем? Что ему нужно, в конце концов?

– Добрее, чище… хорошо, хоть ни красивее! – в отчаянии вырвалось у нее.

– Моя жена была невероятно красивой женщиной, – спокойно объяснял господин Воробьев. – Я дышать на нее боялся. Однако она сбежала от меня, оставив мне дочку четырех лет. Растоптала меня, уничтожила. После нее не могу никого судить по красоте внешней. Всякий человек красив, если он добр и порядочен.

– Зачем вы мне это говорите?.. – Саша уже не знала, куда себя деть.

Воробьев, тоже оставив цветок, снова придвинулся ближе:

– Не хочу, чтобы меж нами были недомолвки. И чтобы вы знали обо мне все, прежде, чем что-то начнется.

– Что начнется?..

Саша вжалась в стенку экипажа еще сильнее.

Ей было жаль Воробьева: по-видимому, бывают жены и похуже Юлии. И дочку его жаль невероятно. Это каково же ребенку расти без матери! Но напор Кирилла Андреевича гораздо больше пугал ее, чем вызывал какие-то другие чувства.

Воробьев начал об этом догадываться только теперь.

– Вы столь тепло улыбнулись мне в прошлый раз… – пожал он плечами. – И мое замечание о вашей брошке вам понравилось. Мои замечания, признаться, очень редко кому-то нравятся, особенно девушкам, вот я и подумал…

Он как будто только сейчас и осознал, что действительно напугал Сашу. Отпрянул. Сел дальше. Вцепился в горшок с фикусом. Пробормотал:

– Боже, простите, я нелепо выгляжу… Но, право, я подумал, это очевидно, что вы мне небезразличны. Уже несколько дней как… да практически с первой встречи!..

– Прошу вас, замолчите, Кирилл Андреевич… – шепотом взмолилась Саша.

В отчаянии даже зажмурилась и закрыла руками уши.

Она боролась с собой – и хотела ему верить, и не могла. Да потому что как же можно поверить в такую нелепость, будто она «Саша – бестолковая растяпа» с пальцами мясника и этим огромным носом может кому-то понравиться! Да еще и мужчине – такому симпатичному, как Кирилл Андреевич!

Он лжет, он льстит, он для чего-то дурного и мерзкого добивается ее расположения! А впрочем, Саша даже не могла придумать для чего. Даже для самых низменных утех можно найти девушек моложе и миловидней.