Ловушка Пандоры (СИ) - Кузнецов Стас - Страница 41

Она повернулась к Илье, заулыбалась ему. Вздрогнула всем телом. Улыбка сменилась гримасой ужаса. Она навела на него нож и, указывая острым концом ему в лицо, заговорила:

— Ты научил меня правильно подводить черту. Помнишь, когда увидел заклеенные пластырем запястья, ты сказал, что резаться нужно не поперек, а вдоль руки, вот так, — она вытянула вперед руку и провела по венам, выступила кровь. — Ты знаешь, что я теперь займу совсем немного твоего времени. Скоро я уйду.

— Камон, я не стану тебя спасать, не старайся.

— Мне совсем не страшно. Страшно было жить здесь с тобой, а умирать не страшно. Что с тобой случилось, Илюша? Я помню, малышом — ты был моим малышом. Кто украл у меня сына? За что? Ты можешь мне ответить? — она провела еще одну линию по венам и уселась вновь на пол.

— Что ты хочешь услышать? — лицо его дрогнуло, тело напряглось, будто в нем пыталась выправиться какая-то пружина, он подался вперед. — Ты скоро умрешь, если не поможешь себе сама.

Еще надрез. Она легла, подогнув под себя колени, с руки стекала кровь. На тонком запястье поблескивал браслет с крестиком от любимого бренда «Пандоры».

— Я тебя так ждала. Прощальный подарок от Миши. Мне так жаль моего сыночка, который умер малышом. Его, забрали у меня. Ты — что-то чужое…. Но ты хоть немного любил меня, Илья?..

— Нет.

Она затихла. Илья подошел к ней.

— Нет, я не любил. А твой сын, кажется, очень…

Илья взял руку матери, нащупал пульс — он едва угадывался, рука совсем холодная. Еще час, и она будет готова. Это случилось вовремя.

— Мне это подходит, — прошептал он сам в себя.

Тело неестественно дернулось, он засмеялся. И вновь вернул себе отсутствующее выражение.

— Так ты еще не дергался, хорошая попытка. Но ты проиграл. И хватит ныть, — снова обратился он сам к себе и, насвистывая, пошел на кухню завтракать.

В универ он уже не успеет, а дальше у него была запланирована встреча…

Вечером нужно вернуться и вызвать скорую с ментами.

Он позавтракал. Встал у зеркала.

Надо потренировать «эмоции горя». Гимнастику Илья делал каждый день и не первый год. Мышечная память срабатывала не всегда правильно, приходилось еще и следить за реакцией окружающих, но все же лучше, чем ничего.

Изображать горе у него получалось хуже всего. А ему сейчас подозрения ментов ни к чему. Он и так на карандаше Птичкина. Привязался и все копает, как крот ….

Илья взял телефон и открыл фотку с увеличенным лицом какого-то парня, внимательно изучил мимику и попытался скопировать трагичное выражение. И еще, и еще раз. Пока у него не получилось достаточно достоверно. Листнул, появилась следующая картинка: «Эмоция радости». Она не пригодится. Листнул дальше… А вот «сочувствие» можно и потренировать…

Эмоции — самый действенный инструмент, с помощью которого легче всего управлять людьми. Как только он понял, на что способна демонстрация нужных эмоций, он стал учиться их показывать. Теперь он мог поставить себе за это галочку — он может манипулировать кем угодно, а им манипулировать не может никто.

***

Декабрь наматывал счетчик последних дней года. Перевалило за десятые числа. Аня вгрызалась в каждый час будней: работала, училась, училась, работала.

За быстробежностью дел не усмотреть спиц колеса, которое крутила жизнь. Мыслей по этому поводу не возникало. Да и не надо. Все растворилось вместе с мечтами, вместе с чувствами в поэтапных задачах, что приходилось решать, как в квесте или игре, где Матфей проходил свои миссии. Временами казалось, что у нее вообще не осталось способностей к эмоциям, и она вполне может сойти за андроида.

Сегодня на карточку пришла стипендия. Но толку от этого было мало. Деньги списали в счет долга за квартиру. Вот только ее жалкая стипендия была лишь каплей в море огромного долга, что накопился за много лет, пока ни стипендии, ни работы у Ани не было. Но эта капля и спасала их от отключения воды, света и дальнейшего выселения на помойку?

Трудней всего обстояли дела с зарплатой, ее банки тоже горячились списать в счет уплаты за коммуналку или за многочисленные кредиты отца.

Ане никак нельзя было, чтобы зарплату списывали. Пришлось договориться в бухгалтерии, чтобы платили наличными. Тетки долго не соглашались, Аня просила, уговаривала и даже плакала— этот механизм изъятия заработка уже стоил ей и близким одного полуголодного месяца.

Аня все время спрашивала себя: насколько правомерно банкам отбирать деньги по собственному усмотрению и желанию? Однако сколько не задавайся вопросами, в век капитализма власть принадлежит деньгам, ее одним негодованием не пробить.

Было когда-то иное время, когда люди пытались строить общество на других базисах, основанных на взаимопомощи и равенстве всех индивидов. Но на этих идеях давно поставили крест, решив не противиться «человеческой» природе. Признали эгоизм — разумным, индивидуализм — нормой, а рынок — двигателем прогресса. Люди же стали ресурсами, которые нужно выжимать, и выжимки выкидывать на социальное дно.

Что толку рвать себе душу, как рвал Матфей. Если не можешь ни на что повлиять, надо ли убиваться из-за того, что мир устроен не так, как хотелось бы?

Она давно отключила в себе все политические интересы и не интересовалась новостями. Жизнь и так все время била ее, а по телевизору, что ни новость, то стресс.

Аня сжимала в кармане получку и новогоднюю премию и шла в огромный ТЦ. Когда-то это был крупный завод, где производили радиоаппаратуру для всего мира, а теперь здесь торговали китайским браком.

Сегодня у нее был первый выходной за долгое время. Проснулась по привычке в пять и теперь ворочалась, пытаясь еще поспать. Но изо всех углов выползали затаенные раздумья и нападали на нее.

Чувства оттаивали, ныли. Пришлось соскакивать с кровати и чем-то себя занимать.

Пошла на кухню. Перемыла посуду, стала готовить завтрак для ребяток.

Взъерошенная Валька вылезла из комнаты. Пропитое лицо отобразило мучительное похмелье.

— Чё тут по темноте опять шарохаешься! Сама не спишь и другим не даешь!

Аня, как всегда, пропустила замечания мачехи мимо ушей. В этот момент привычная брань подействовала даже успокаивающе. Валька, ощутив тщетность своих попыток «вразумить» падчерицу, вскоре ушла, зло отплевывая маты в адрес «Нюрки».

Аня опять осталась наедине с собой и своими мыслями. Хотелось заглушить боль. Заглушить чем угодно.

По совету бабы Люси Аня приберегла заначку для отца. Поколебавшись, она все же достала спрятанный в дырке в полу читок. Обычно все ее тайники отец с Валькой раскрывали на раз, словно алкоголизм давал им суперсилу — находить спиртное по запаху, но этот пока каким-то еще сохранился в целости.

Дрожащей рукой плеснула в стакан водку. От запаха передернуло. Аня предпочитала алкоголю тихое пускание крови в ванной, но в последнее время этот способ не помогал, а вернувшись с похорон Матфея, она резанула себя слишком глубоко и едва не отключилась. При одной мысли, что ее могли застать в таком виде Вадик с Аришкой, у нее до сих пор все внутри холодело.

Когда-то давно Аня дала себе слово: никогда, ни при каких обстоятельствах не пить. И держала его. Будь то праздник или горе, она была ему верна. Сейчас же свое слово она собиралась нарушить. Долго задумчиво смотрела на стакан, пока не услышала шипение ползущей из кастрюли молочной пены. Запоздало приоткрыла крышку, запахло гарью, сдвинула несостоявшуюся кашу на другую конфорку.

Скрипнула дверь, послышался медвежий топоток Вадима. Аня торопливо убрала бутылку и все же вылила в себя содержимое стакана.

Горло обожгло. Она закашлялась, но внутри все затеплилось, размякло.

Слезы полились неудержимым потоком. Она растирала их по щекам, боясь расстроить брата. Вадим сходил в туалет и потопал обратно досыпать — заглядывать на кухню не стал.

Аня еще долго сидела за кухонным столом и захлёбывалась рыданиями.