Белая как снег - Бьорк Самюэль - Страница 44

– Сорри.

Улыбнувшись, она подняла бокал.

– Все нормально. Значит, ни детей, ни девушки?

– Девушки нет. Детей хотелось бы, но одно связано с другим, да?

– Говорят, что да.

Она засмеялась.

– Ну что, – он кашлянул, посмотрев на папку. – Давайте…

– Уже? Меня все еще трясет.

– Нет, конечно, подождем столько, сколько вам понадобится.

– Точно?

Она сделала еще глоток вина, бросив на Фредрика виноватый взгляд из-за бокала.

– Я никуда не спешу, – немного смущенно улыбнулся Фредрик и поднял бокал вина в тосте.

Эмилие Скуг сидела на скале на пляже Валстранд и грустила, что скоро все закончится. Середина марта, в Аскере еще холодно, но ее это мало заботило – ей нравилось по утрам сидеть у фьорда, укутавшись в плед, и думать о своем, пока еще никто не проснулся в Академии искусств Амунда Андерсена, частной художественной школе. Двухгодичный курс. По семь учеников на курсе, всего четырнадцать человек. В большом доме жили не все, но большинство – те, кто родом из других мест, как она. Эмилие с запада страны из деревни, словно с акварелей Гримо. Скоро нужно возвращаться домой. В то, что станет ее жизнью. Ферма. Мама с папой. Яблоки. Она знала и отлично это понимала, что там проживет остаток жизни. Не потому что должна, а потому что хотела. Она и представить себе не могла жизни в другом месте. Что тут непонятного? Она хотела пожить два года для себя. Мама и папа качали головами. В Осло? Зачем? Рисовать? Что ты собралась там делать? Но ей было все равно – Эмилие уже все решила. Два года. Принадлежащие только ей. В художественной школе. А после она вернется и займется хозяйством, и не только потому, что обещала папе. А потому, что хотела этого, неужели им не ясно? Они махали ей шапками с веранды большого белого дома, как на картине девятнадцатого века или в каком-нибудь рассказе Улава Дунна[21]. Она с рюкзаком на автобусной остановке. Нет уж, только не это. Во-первых, на дворе почти двадцать первый век, вы же это заметили? Девочке уже не нужно копить приданое в сундуке в надежде, что к ней посватается какой-то путешественник или парень по соседству. Э-эй, мама. Э-эй, папа. Я вернусь. Их мокрые от слез лица под носовыми платками с вышивкой, бабушка даже надела бюнад[22] со всем своим серебром. И флаг повесили. Ну нет, хватит уже. Наконец пришел автобус, и ее путешествие началось.

Эмилие взяла камень и бросила его в спокойные воды фьорда. Она отличалась от других учеников школы, это правда, но друзей все-таки нашла. В этом и был смысл всего этого, правда? Увидеть что-то новое? Познакомиться с людьми? Да-а-а-а, папа, я вернусь, почему я должна не вернуться? Почему должна вас оставить? Она толкнула его тогда, чтобы подчеркнуть свою мысль. Посмотри на яблони. На них прекрасные хардангерские яблоки, маленькие, красные – просто деревья любви. Лучшие яблоки на западе Норвегии. А какой из них сидр – даже в престижных ресторанах Бергена закатывали глаза от его волшебного вкуса. Посмотри на горы с отвесными скалами, утопающие в сияющих на солнце водах фьорда. Понимаешь, папа? Я вернусь!

Сначала она хотела пойти в Национальную академию художеств, но быстро отбросила эту мысль. Кровавые перчатки на пустой стене и дохлые мыши в банках из-под маринованных огурцов не для нее. Она просто любила рисовать. Не что-то глубокомысленное. Эмилие нравилась визуальная составляющая самого процесса. Как ее рука скользит по холсту. Как краски, смешиваясь на палитре, превращались в новые цвета. Не погружаясь в смыслы, как, например, Ханси с его картинами о страхе, пустоте, непоправимом человеческом горе и смерти. Ему всего девятнадцать, и все же. Ханси родом из Трёнделага, он обаяшка, но грустный и не умеет о себе заботиться. Не хочет пить воду или яблочный сидр, или еще что-нибудь полезное, потому что «Жизнь не такая, в ней нет ничего хорошего, она сложна и трудна, а в конце мы все равно все умрем, и никто не знает почему. И зачем мне тут сидеть, есть торт и запивать лимонадом? Нет уж, к черту».

Она написала в блокноте «Ханси?»

Может, одна из его шуточных картинок?

Он рисовал и такие. Изображал людей преувеличенно худыми, делал их прозрачными, скелетами и все в таком духе. Ее поразило, когда она увидела, как Ханси движется у холста. Какая потрясающая техника, какие мазки. Порой Эмилие прерывала свою работу и наблюдала, как он рисует.

Но господи, какой же он грустный.

Бедняжка.

Она хотела купить какую-нибудь его картину перед отъездом домой. И уже решила как. Ханси – один из тех, кому дал стипендию сам Андерсен. Каждый год он давал лишь одну, и два года назад она досталась Ханси. Эмилие, само собой, не скажет, что это она купила картину. Только прикрепит к ней оранжевую бумажку.

– Смотри, Ханси, ты продал картину!

Увидеть радость в его взгляде.

Она очень ждала этого момента.

Или, может, Амалия?

Ее однофамилица с севера?

Она написала ее имя на листочке.

Скоро их выпускная выставка. Вот почему Эмилия сидела тут этим утром. Андересен поручил ей это почетное задание.

Эй, западная.

Так он называл ее с самого первого дня.

Эй, западная, будь добра. Ты рисуешь лося на закате или что? Посмотри на свет. Ужасно. Безнадежно. Дай мне кисти. Я их сожгу.

С улыбкой Эмилие плотнее укуталась в плед, когда солнце выглянуло с другой стороны фьорда над Конгулунгеном.

Он иногда бывал таким.

Андерсен.

Восьмидесятилетний эксцентричный человек, ставивший искусство превыше всего в мире, за словом в карман не лез.

Слава богу, он не говорил так с Ханси, тот бы, наверное, переломился пополам и упал замертво, а ей было все равно.

Западная, я сказал свет! Свет, свет, свет, черт тебя побери!

Его шишковатый палец с силой ткнул в холст.

Что ты вообще тут делаешь, западная? Езжай домой к своему отцу-свинопасу, не хочу видеть здесь твои мерзости!

Яблоки.

Что?

Мы выращиваем яблоки.

Да мне насрать, что вы делаете. Убери эту ужасную мазню из моей студии, немедленно!

Но Андерсон выбрал ее.

Слушай, западная.

Да?

Помнишь про выставку в честь отъезда?

Помню.

Нам нужна афиша.

Так?

Я хочу, чтобы ты сделала ее.

Афиша на выставку.

Вау.

Она?

Она знала, что это значит.

Для оформления афиши можно выбрать свою картину.

И она будет висеть у всех на виду.

Академия искусств Амунда Андерсена.

Выставка 2001

Картина года выполнена Эмилие Скуг.

Или, может, Амалие?

Она хотела написать имя подруги на бумажке, но передумала. Зачем ей вообще эта бумажка, она же все решила?

Все равно невозможно выбрать.

Между ними.

Она осторожно спросила у Андерсена. Можно ли выбрать две картины для плаката афиши? Но старик фыркнул: никаких сраных коллажей, это что тебе, начальная школа?

Вздохнув, Эмилие убрала карандаш в карман.

Пусть будет так, как она решила.

Мальчик с барсуком.

Она нашла эту картину в хранилище, когда ей велели делать уборку. Молодец старик Андерсен, заставлял выполнять учеников работу за него – косить газон или гулять с собакой. Как бы то ни было, картина пылилась в углу.

Светловолосый голый мальчик.

Грустно смотревший на нее.

С барсуком в руках.

Она спросила Андерсена, кто написал это, но он лишь отмахнулся. Один идиот. Учился тут пару месяцев, но не смог заплатить за себя. С тех пор картина висела над ее кроватью.

Осталось шесть недель.

Все прошло хорошо.

Друзья на всю жизнь.

Может, все-таки выбрать Ханси?

Ведь ему это нужно больше всех.

Нет, нельзя так поступать с Амалие.

Пусть будет так.

Мальчик с барсуком.

Встав с камня, Эмилие Скуг протянула руки к небу, улыбнулась солнцу и медленно пошла к дому готовить завтрак.