1924 год. Старовер - Тюрин Виктор Иванович - Страница 55

– Стой. Менты уже здесь. Пролетку рядом с домом видел? – я кивнул головой. – Тот, что извозчика изображает, это легавый из уголовки. Он чуть не повязал меня на одном деле. Похоже, опоздали мы. Что делать будем?

Я осторожно выглянул из-за угла.

– Может еще, кто есть? Глянь. Вон двое у афишной тумбы стоят.

Я имел в виду двоих рабочих, в кепках, сапогах и серых фартуках. Один из них сейчас счищал старые афиши, а второй держал ведерко с клеем и трубку новых афиш и рекламных плакатов. Если тот, кто работал скребком, был занят делом, то второй рабочий бросал взгляды по сторонам. Может, от скуки, а может, наблюдал за обстановкой.

– Может, и есть так я не всех знаю, – бросил на них взгляд вор. – Это они нас в свою картотеку пишут, а не мы их. Знаю одно: хату обложили, если будем здесь еще торчать, нас точно заметут.

Он был прав, сейчас рабочий день, а значит, народу на улице было немного, да и тот торопился по своим делам.

– Тогда сделаем так. Обойдем дворами и подойдем к дому с другой стороны. Туда, кстати, и окно их комнаты выходит.

– Ладно, пошли, – с явной неохотой буркнул вор, которому очень не хотелось находиться рядом с милицейской засадой.

Мы сделали приличный круг, стараясь обойти как можно дальше милицейскую засаду, как вдруг Муха толкнул меня в плечо и кивком головы показал на белое трехэтажное каменное здание. Я увидел закрепленное на балконе третьего этажа название этого учреждения, написанное крупными буквами: «Государственное политическое управление». У входа кто-то садился в пролетку.

– Тебя там принимали? – неожиданно спросил меня домушник, а его губы при этом расползлись в ехидной улыбке. Он откуда-то знал, что у меня статья не уголовная, а политическая. В ответ я только пожал плечами.

Не успели мы пройти и ста метров, как я вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянулся и увидел знакомого мне мужчину, едущего в пролетке. Лично я никогда его не видел, но при этом знал и ненавидел всем сердцем. Вот такой парадокс попаданца! Он пристально смотрел на меня, даже наморщил лоб, пытаясь меня вспомнить.

Рубленое угловатое лицо. Жесткий, немигающий взгляд. Его никак нельзя было забыть простодушному мальчишке из скита, Ивану Микишину. Это он был командиром карательного отряда, а позже дал показания, на основании которых молодой парень получил контрреволюционную статью, а вместе с ней четыре года тюрьмы. До этой встречи, казалось, что память бывшего хозяина тела выгорела дотла, не оставив и пепла, но стоило мне встретиться взглядом с этим человеком, как мозг словно обожгло пламя ярости.

Сидевший в пролетке мужчина неожиданно крикнул извозчику:

– Стой!

Стоило пролетке остановиться рядом с нами, как я стремительно рванувшись с места, в два прыжка оказался стоявшим на подножке, а спустя какие-то мгновения мой заклятый враг уже хрипел, держась за горло. В это самое мгновение мой мозг словно раздвоился. Мы были вдвоем: я и призрак Ивана Микишина, столь неожиданно воскресшего из мертвых и пылающего местью. Он был судьей, я стал его палачом.

Муха ничего не понял, но при этом не растерялся, прыгнул вслед за мной в пролетку, при этом сильно ткнув в спину извозчика, который, похоже, замер от испуга.

– Езжай, если жить хочешь!

Извозчик испуганно дернулся всем телом, словно стряхнул с себя оцепенение, тряхнул вожжами, и лошадь понеслась. Муха бросил взгляд на извивающееся у него под ногами тело, затем спросил:

– Куда едем?

– В тихое место, – ответил я.

– Понял. Борода, гони сейчас прямо. Как дальше ехать, скажу!

Несмотря на стремительность действий, я отметил парочку проходящих мимо людей, отметил чей-то удивлено-испуганный взгляд, брошенный в нашу сторону. Я не сомневался, что свидетелей будет больше, вот только не все поймут, что произошло, да и, скорее всего, разойдутся они в разные стороны до того, как забьют тревогу.

– Здесь влево сворачивай! Влево, борода! – командовал Муха.

Спустя какое-то время мы оказались на окраине, возле разрушенных и обгоревших развалин каких-то бараков или казарм. Сгрузив дергающееся в припадках удушья тело, я подошел к извозчику, который дрожал мелкой дрожью и умоляюще смотрел на меня.

– Никто тебя не тронет. Держи, это тебе за беспокойство, – и я протянул ему пять рублей, затем, отвернувшись, сказал Мухе: – Прокатитесь как можно подальше, там посиди с ним полчасика, и пусть едет.

– Ты…

– Езжай.

– Держи, – вор достал из кармана пиджака, а затем протянул мне небольшой клубок просмоленного шпагата.

Пролетка уехала, а я быстро прикинул в уме возможные меры, которые могут предпринять карательные органы. Когда начнется тревога, то в лучшем случае чекисты могут послать агентов в направлении, которое им укажут возможные свидетели. Так что пара часов чистого времени у меня было в запасе.

Размотал шпагат, после чего связал за спиной руки чекисту, который к этому времени почти пришел в себя.

– Что глазами хлопаешь? Или ты, Богатырев, до сих пор меня не узнал? Или все же узнал?

– Узнал, сучонок! Узнал, паскуда! – прохрипел он. – Ванька… Сволочь! Пожалели тебя тогда, а зря! Вон в какую матерую контру вырос, падла!

– Моих родных ты тоже пожалел? – спросил я и посмотрел ему в глаза. Вот только не было в них ни страха, ни боли, ни раскаяния. Может, этот чекист не был самым плохим человеком, возможно, даже любил стихи и детей, но при этом он производил впечатление оголтелого фанатика.

– Вас всех давить надо! Всех до одного! Через вас, поганых раскольников, в народные массы идет разброд и шатание! Вы подрываете… – вот только смятое горло не дало ему выговориться. Стоило ему повысить голос, как он поперхнулся на полуслове, захрипел и закашлялся.

Молодой старовер Иван Микишин незаметно исчез еще в дороге, оставив на меня свою месть. Для начала я обыскал чекиста. Извлек из его карманов удостоверение, сложенный вчетверо лист бумаги, кошелек и небольшой браунинг.

– О как! Значит, ты у нас теперь Сергей Васильевич, начальник следственной части. Тоже контру ловишь?

– Ловлю таких, как ты, гадов, и к стенке ставлю! Жаль, что тебя тогда не пришибли, паскуду! Ну ничего, не я, так мои товарищи тебя к стенке поставят! Недолго тебе ходить по земле, гнида церковная!

Развернул лист. Это был мандат, владелец которого мог требовать от гражданских и военных властей полного содействия. Документы и кошелек я засунул ему обратно в карманы.

– Браунинг я заберу себе, Сергей Васильевич. Ты не против?

Богатырев не успел завершить матерной тирады, как захрипел сломанным горлом, затем, дернувшись в агонии пару раз, умер.

Оглядев развалины, я почти сразу заметил, что левый угол барака сильно завалился вперед и держался на честном слове. Перетащив туда труп, качнул стену раз, другой, пока та не рухнула, подняв облако пыли. Спустя минуту угол представлял собой кучу мусора пополам с битыми кирпичами.

Вернувшись к себе, стал ждать воров, не сомневаясь, что Муха обо всем доложит. Правда, думал, что придет Терентий, но вместо него явились Силантий и Семен Биток, в сопровождении Пети Мухи.

Когда я объяснил, как и почему так произошло, Кастет и Биток посмотрели на Петра.

– Старовер все верно говорит, – подтвердил Муха. – Узнал тот парня.

Силантий задумался, пытаясь понять, какие меры предпримут чекисты за убийство их человека.

– Чего извозчика не кончили? – вдруг спросил меня Семен. – Раз! – и все концы в воду.

– Он-то здесь при чем? Пусть живет человек, – ответил я. – Когда время придет, сам за все отвечу. Да и чего вы головы себе ломаете? Ясно же, что чекисты сразу подумают про месть недобитых белогвардейцев.

– Сила, а он дело говорит. Чекист-то – большой начальник, так они сразу на каэров подумают, – подхватил мою мысль Биток.

– Точно, – влез Муха. – Тут чистая политика.

Уркаган немного подумал, потом качнул головой, дескать, принимаю ваши доводы, после чего спросил у меня:

– Взял что-то у чекиста?